Черный фотограф

«Кажется, здесь кого-то застрелили», — понял Леня и поежился. В неотапливаемой квартире было холодно почти так же, как на улице.

Опять луч фонарика заметался по полу. Сыщик сел на корточки. Кажется, здесь что-то разлили. Краска? Высохшая лужица находилась в аккурат под пятнами на обоях. Это тоже была кровь.

Леня вздохнул: да, ну и дела здесь творятся. Никаких особых улик он не нашел. Так, всякий мусор. Конечно, если тщательно покопаться… Но ему осталось обследовать еще одну комнату. С опаской приоткрыв дверь, он осторожно заглянул за косяк.

Круг света от фонарика упал на покореженную алюминиевую миску, валявшуюся на полу. Леня поднял ее с пола. Для собаки? Какие тут могут быть собаки? Зачем? В углу валялись обрывки веревок, тоже окровавленные. Пустые и голые стены были покрыты изморозью, на уровне метра от пола виднелся вбитый в стену толстый железный крюк. К нему была привязана толстая бечевка.

Очевидно, первая комната предназначалась для самих бандитов, а во второй содержались их жертвы. Наверное, их даже кормили, как собак, из миски, стоявшей на полу. Понятно, почему бандитам понадобился именно этот выселенный дом — ведь никто не должен слышать крики жертв и звуки выстрелов.

А если люди, случайно проходящие по двору, и услышат что-нибудь, вряд ли они будут вызывать милицию и бежать на помощь. Скорее всего они подумают, что это кошки или бомжи дерутся, и заспешат побыстрей от этого гиблого места. Да и в здании напротив никого не бывает, и днем сквозь стекла ничего не увидишь.

Сыщик тихонько выскользнул за дверь, замок за ним защелкнулся. Он вышел во двор. На сегодня, пожалуй, хватит, пора идти домой и осмыслить виденное. Кто знает, когда бандиты здесь опять появятся. Может, и сегодня ночью, а может, и через неделю. Для встречи с ними надо хорошо подготовиться.

Леня с комфортом оборудовал голубятню. Он притащил стул без ножек, навалил кучу старой одежды, вставил стекло и даже раздобыл маленькую печечку, работавшую на бензине, чтобы хоть руки согреть. Ему предстояли долгие холодные ночи, ведь днем, в силу специфики своей работы, он не мог заниматься слежкой через окно — ничего не было видно. Но и днем, возможно, для него тоже нашлось бы занятие, если бы бандиты надумали там появиться.

Только дня через два, когда сыщик уже прочно обосновался на своей голубятне, начались его ночные дежурства. В первый день все было тихо, никто не подъезжал, не подходил, не выходил из дома. Леня полулежал в позе римского патриция на ворохе старой одежды и умирал со скуки, пялясь в окно. Прилет вороны на дерево по соседству казался уже событием, а драка между воробьями — чрезвычайным происшествием. Когда совсем стемнело, эти маленькие развлечения закончились, только холодные звезды с удивлением заглядывали в окошко голубятни.

И второй вечер прошел не веселее. Какой-то пьяный забрел во двор и улегся поспать на скамеечке, раздражая сыщика своим свободным поведением. Потом пьяный протрезвел на свежем воздухе и ушел, покачиваясь, к людям.

Лишь на третью ночь в квартире появились люди. Чтобы не замерзнуть и не заснуть, сыщик почитывал при свете фонарика иностранный детектив. В наступившей тишине ночи он услышал, как зарычал вдалеке мотор, потом шум усилился, машина подъехала к дому. Леня отшвырнул книжку и достал камеру. Наконец-то он дождался этого момента!

Но момент разочаровал его. Четыре черные фигуры вышли из все той же белой «девятки» и вошли в дом. Желтый отблеск пробежал вверх по окнам подъезда, и вскоре засветилось ярким электрическим светом окно. Леня достал свой сверхмощный объектив и навел резкость. Он видел, что четверо мужчин со смутно-черными лицами ходили по квартире. Кажется, они затопили печку. Из трубы, выведенной в форточку, повалил дым.

В квартире остались двое приехавших, а двое вышли и уехали. Леня не знал, что ему делать: то ли садиться в машину и мчаться за теми, кто уехал, то ли оставаться и следить за этими двумя. Он выбрал последнее. Максимально приблизив в объективе комнату, сыщик рассматривал мужчин. Один был высокий черный брюнет кавказского типа, а другой вполне славянской внешности. Они были одеты небогато и в разношерстной московской толпе нисколько бы не выделялись.

Бандиты, скучая, явно чего-то ждали. Чтобы убить время, они расхаживали по комнате, присаживались на стол и даже играли на кровати в карты. Леня жалел, что не поставил вовремя «жучок», тогда он хотя бы знал, к чему готовиться и чего бандиты ждут, а сейчас приходилось прозябать в тревожной неизвестности и мучиться самыми невероятными догадками.

Уже поздней ночью, когда город стал постепенно затихать, темнеть и замерзать от ночного усиливавшегося мороза, а наблюдатель грелся у своей миниатюрной печки, изредка бросая взгляд на светящееся в ночи окно, послышался звук подъезжающей машины. Леня настроил объектив. Из «девятки» вышли двое, они вели под руки девушку. Руки у нее были связаны за спиной, а на глазах чернела повязка — бандиты опасались, что она узнает, где их логово.

На всякий случай Леня сделал несколько снимков. Девушку он снял со спины (впрочем, из-за повязки ее лицо все равно невозможно было рассмотреть), а сопровождавших ее типов — в профиль, когда они на секунду оглянулись, нет ли кого на улице в столь поздний час. Вся троица вошла в подъезд.

«Наконец-то начинается что-то интересное!» — обрадовался наблюдатель и, с нетерпением ожидая, когда мужчины и девушка поднимутся, настраивал свой объектив.

Когда жертва и ее сопровождающие вошли в квартиру, с девушки сняли повязку. Это была почти девочка, с ужасом взирающая на людей, которые затащили ее в этот притон. На ее лице с распахнутыми озерами глаз выражался испуг, и сердце у сыщика сжалось от жалости: что они с ней собираются делать? Неужели и она умрет от пыток безымянных истязателей? Может, пока не поздно, побежать и позвонить в милицию? Но, если бы они собирались ее убить, вряд ли бы стали надевать повязку на глаза — мертвый ничего не расскажет. Тогда что, киднеппинг? Но, если он сейчас сообщит в милицию, работа его накроется, как говорится, медным тазом…

Пока Леня пребывал в тягостных раздумьях — звонить или не звонить, в квартире, которая была перед ним как на ладони, начали стремительно разворачиваться события. Бандит с темным лицом, похожий на кавказца, что-то, оскалясь, сказал девушке, но она лишь молчала и испуганно жалась к стене. Потом другой, тот, что оставался ждать в квартире, внешне посолидней, чем остальные («Главарь», — сразу определил его роль в шайке наблюдатель), достал радиотелефон, вытянул антенну и стал разговаривать. Очевидно, результаты переговоров его не удовлетворили, и он, пожав плечами, с ехидной ухмылкой что-то приказал своим молодчикам.

Те стали приближаться к своей жертве. Девушка прижалась к стене и, обороняясь, выставила руки. Ее схватили, скрутили и бросили на кровать. То, что потом увидел Леня, наполнило его душу горечью и гневом. Уже было поздно бежать звонить в милицию. Трое огромных бандитов по очереди насиловали беззащитную, беспомощную жертву. Она, судя по раскрытому рту, кричала, пыталась вырваться, била своими маленькими кулачками по лицам насильников, которые морщились от ее слабых ударов, как от укусов назойливого комара.

Один за другим сменяли друг друга бандиты, с гнусной усмешкой замирая над ее телом. Пока один творил свое грязное дело, два других держали руки и ноги девушки. В это время их главарь опять набрал номер и, услышав ответ абонента, с мерзкой улыбочкой поднес телефон поближе к кровати, давая послушать стоны и крики жертвы. После этого он бросил в трубку пару слов и спрятал телефон.

Его ребята уже выполнили приказ. Они с довольными рожами отряхивались, застегивались, посмеивались, что-то говорили, обращаясь к своему начальнику. Ошеломленный Леня не переставал снимать происходящее, переполненный гневом и ужасом. В его глазах стояла картина — распятое на узкой кровати тщедушное тело, и он мог только лишь сжимать кулаки от собственного бессилия и шепотом клясться: «Они у меня получат свое…»