Страница 47 из 72
Иоанн сердится, ругается, дерется, бьет офицеров по морде ложкой. Офицеры обижаются и доносят:
«Он буйствует. Он бьет нас по морде ложкой. Он — сумасшедший».
Кто же сумасшедший?
Молодой человек двадцати четырех лет, который на оскорбление словом (его дразнят два дурака) отвечает оскорблением действием (бьет двух дураков ложкой по морде)?
Более нормальную реакцию нормального человека трудно себе представить в такой ситуации. Сумасшедший еще подумает, бить или не бить обидчика, — человек нормальный обязательно ударит.
Самый сильный силлогизм в донесениях Овцына:
««Безымянный колодник» кричит на все обиды и оскорбления: «Я — император Иоанн Антонович! Я — вашей империи государь, вы — свиньи!»».
Овцын пишет:
«В припадках бреда называл себя императором. Он, несомненно, умалишенный».
Без тени стеснения последующая историография цитирует эти фразы как самые несомненные доказательства сумасшествия Иоанна Антоновича.
Пускай у недоразвитых офицеров хватало наглости писать о сумасшествии Иоанна. Они — убийцы. Они — свидетели пристрастные. Им нужно оправдаться во что бы то ни стало. Одно дело — убить помешанного колодника, другое — убийство разумного императора. За это просто поплатиться. Клевету офицеров можно понять. Она — во имя спасения самих себя.
Но как можно оправдать историографическую комиссию, — ведь им досконально известно, что сумасшедшие слова: «Я — император Иоанн Антонович!» — кричит сам император Иоанн Антонович!
Он, доведенный до отчаянья тупоумием телохранителей, орет в их пьяные морды свою страшную и беспомощную тайну, а это бешеное полицейство хохочет и — определяет степень его умственных способностей!
Запомним: больше ни в одном показании, ни в одном донесении, ни во время процесса, ни после суда, нет ни одного доказательства, ни одного конкретного примера или случая, который каким бы то ни было образом, прямо или косвенно, доказывал бы, что Иоанн был сумасшедшим.
ЗНАЧИТ, ОН НЕ БЫЛ СУМАСШЕДШИМ.
Власьев и Чекин рассказали на допросе новеллу о косноязычии императора. Их новелла — гипербола. Для пущей убедительности они рассказали, что он заикался до такой степени, что его нижняя челюсть ходила ходуном и совсем отваливалась.
Екатерина подтвердила версию убийц.
Она сама оповестила Сенат, что встречалась с Иоанном. Он произвел на нее самое отталкивающее впечатление. Она расплакалась и уехала вся в слезах. Ей страшно было разговаривать с ним — так он заикался, как самый что ни на есть настоящий сумасшедший. У него была уродливая физиономия зверя.
Это — неправда.
Екатерина не встречалась с Иоанном.
Если бы она встречалась, она посмаковала бы встречу сразу же.
Она все перепутала. Одним она рассказывала, что встречалась с императором два года назад в доме А. И. Шувалова. Другим — что встречалась год назад в доме И. И. Шувалова. Третьим — что встречалась в крепости. Четвертым — что Иоанна привозил в ее кабинет Н. И. Панин. И так далее.
Екатерина помнила все даты и все встречи до мельчайших подробностей. Все ее записки сверены с архивами — ни разу она ничего не перепутала. Если уж Екатерина перепутала событие двухлетней давности, значит, этого события — совсем не было. Императрица не видела заключенного, иначе она не стала бы описывать его «уродливую физиономию зверя».
Потому что барон Ассебург, тайный советник датского посла при русском дворе, видел Иоанна.
Восемнадцатого марта 1762 года Ассебург вместе с Петром III посетил Иоанна Антоновича в Шлиссельбурге. Петр хотел освободить Иоанна, но не успел. Произошел государственный переворот 28 июня.
Ассебург записал в дневнике:
«Иоанн был очень белокур, даже рыж, роста среднего, очень бел лицом, с орлиным носом, большими глазами».
Ни слова об отваливающейся челюсти. Он описывает красавца! — орлиный нос, большие глаза, рыжие кудри.
Восемнадцатого марта 1762 года Петр III посетил Иоанна в Шлиссельбургском каземате.
Петр III не заметил, что Иоанн заикается.
Петр рассказывал английскому послу графу Букингему:
«Разговор Иоанна был не только рассудителен, но даже оживлен».
Может быть, Иоанн схитрил и притворился не заикой?
Можно скрыть любую болезнь, косноязычие скрыть невозможно.
Петр несколько часов говорил с Иоанном — и ничего не заметил.
Первое же слово, произнесенное калекой, должно было выдать его.
Барон Н. Корф, полицмейстер Петербурга, присутствовал при этой встрече, он знал Иоанна с детства.
И барон Корф — ничего не заметил!
Обер-шталмейстер Нарышкин, барон Штернберг, секретарь Волков сопровождали Петра III. Они — присутствовали, они ни на минуту не отлучились из каземата.
И они — ничего не заметили. Никакого косноязычия.
Иоанн жаловался, шутил, шумел, — волновался. Он даже запустил в потолок табуретку, и табуретка разбилась вдребезги.
Но «безымянный колодник» — ни разу не заикнулся.
В. Ф. Салтыков, который отвозил мальчика в Ригу, капитан Миллер, который отвозил Иоанна в Холмогоры, полковник Вындомский, начальник полиции в Холмогорах, сто тридцать семь несчастных полицейских, которые жили с Иоанном в Холмогорах двенадцать лет, сержант лейб-компании Савин, который тайно вывез Иоанна из Холмогор в Шлиссельбург, майор Силин, который возил юношу в Кексгольм, капитан Шубин, первый полицейский при Иоанне в Шлиссельбурге, четыре коменданта Шлиссельбургской крепости — майор Гурьев, капитан Чурмантеев, майор Овцын, подполковник Бередников — более ста пятидесяти свидетелей в течение двадцати лет! — никто не заметил, что Иоанн Антонович был косноязычен.
ЗНАЧИТ, ОН НЕ БЫЛ КОСНОЯЗЫЧЕН.
Итак.
Иоанн был здоров.
Он не был сумасшедшим.
Он не был заикой.
Он знал, что он — император.
Он был — опасен.
Он был уже серьезно опасен, потому что ему было уже двадцать четыре года, потому что в его пользу было уже четырнадцать заговоров.
Это Власьев и Чекин были малограмотны. Об этом свидетельствуют все (больше полусотни) их доносы. Овцын писал:
«Арестант доказывал Евангелием, Апостолом, Минеею, Прологом, Маргаритою и прочими книгами».
А Власьев и Чекин писали, что «он не знал азбуки».
Чтобы читать перечисленные комендантом Овцыным книги, нужно было знать по крайней мере два языка: современный русский и церковно-славянский.
Комендант Бередников писал, что он «читал газеты».
Иоанн читал книги и газеты: он многое знал, обо всем слышал. Над ним издевались двадцать лет только потому, что он — претендент на престол. Он мог взбунтоваться.
Он мог взбунтоваться и найти в той же Шлиссельбургской крепости людей, которые с радостью помогли бы ему расправиться с Екатериной.
Все мысли всех сословий — Шлиссельбургская крепость. Все мысли, все слухи. Наивность — Россия думает, что любой новый император ее спасет. В крепости — император. Ему — 24 года. Все знают — он разумен и религиозен. Чуть ли не каждый месяц — Сенат, суд: открылся еще один заговор в пользу Иоанна. Его имя — уже миф. Четырнадцать заговоров за два года, — неслыханно за всю историю России.
Екатерина храбрится (диктатор — прихорашивается); но она напугана. Смертельно.
Что-то нужно делать с Иоанном Антоновичем. Но — что?
Убить тайно невозможно. Будет — бунт!
Убить публично нельзя: ни собственная Россия, ни Европа не простят. Будет — бунт в России и ссора, разрыв со всеми королевскими домами Европы, то есть — смерть.
Но и жить — нельзя, когда в нескольких верстах от Зимнего дворца в камере-одиночке — император. Вся Россия — в беспокойстве, вся Европа сочувствует Иоанну.
Опасного претендента нужно устранить. Но как?
Сама по себе напрашивается другая версия убийства Иоанна Антоновича.
Императрица — хитра.
Она ищет исполнителей.
Ей не нужны исполнители — слепые, ей нужны романтики.