Страница 23 из 79
Он постепенно отходил к окну, и Хайд поневоле двигался за ним. Редкие деревца тянулись от дворцовой аллеи до белевшей вдали реки. Жар камина не доставал сюда, стена дышала холодом.
— Позавтракайте внизу у дворецкого, — прошептал король, — потом поднимитесь сюда. Я буду один. — И снова громко: — Парламент засыпает меня неслыханными просьбами и требует немедленных ответов. Даже школьникам дают время подумать над задачей. Надеюсь, право обдумывания у меня еще осталось. Или оно тоже будет объявлено нарушением парламентских привилегий?
Он вышел, сопровождаемый сочувственными вздохами и поклонами придворных. Хайд слышал перешептывания за своей спиной, ловил враждебные взгляды. Для них он был посланцем обнаглевшего, взбунтовавшегося парламента — и только.
Следовало отдать должное королю — он вел игру безупречно.
Со времени их первой тайной встречи прошло уже больше полугода, но до сих пор ни один добровольный или наемный шпион, которыми кишели все дворцы, не смог ничего пронюхать. Если бы в парламенте стало известно об этих секретных совещаниях, о том, что даже ответ короля на Ремонстрацию сочинен им, Хайдом, он уже сейчас сидел бы в Тауэре или на скамье подсудимых. Государственная измена! Подумать только — служить своему королю верой и правдой стало самым опасным делом. Они приписали бы ему даже попытку ареста пяти членов, и он никогда не смог бы доказать, что такой безумный совет просто не мог исходить от него — от знатока и защитника закона. И все же в словах Гемпдена, брошенных ему недавно («я знаю, вы желали бы видеть всех нас в тюрьме»), была доля правды, и немалая. Он ненавидел их.
Завтрак прошел в тягостно вежливом молчании, прерываемом одними «прошу вас», «вы очень любезны», «не желаете ли отведать?». Когда час спустя Хайд снова поднялся в залу с камином, она была пуста, догорающие поленья потрескивали на решетке. Король вошел через несколько минут и сделал ему знак следовать за собой. Боковая галерея, в которой они оказались, была увешана охотничьими гобеленами, в простенке висело полотно Ван Дейка — дети королевской четы.
— Здесь нам не помешают. — Король запер дверь собственным ключом. — Я рад видеть вас снова, мистер Хайд, и рад случаю выразить вам лично благодарность за ответ на Ремонстрацию парламента. Он был составлен блистательно.
Хайд молча поклонился. Он уже знал, что даже самые искренние изъявления монаршей признательности будут произноситься таким вот ровным, почти надменным тоном, и не удивлялся. Другой тон, другое выражение лица существовали у короля только для одного человека — для королевы.
— Я знаю, вы считали, что мне не следовало давать согласия на билль об удалении епископов из палаты лордов.
— Эта уступка только разожгла аппетиты противников вашего величества и обескуражила сторонников.
— Но у меня не было выхода. Без этого они ни за что не позволили бы королеве отплыть на материк. Зато теперь, когда она в безопасности, руки у меня развязаны. Я не вернусь в этот мятежный город и завтра же отправляюсь на север. В Йорк. Могу ли я по-прежнему полагаться на вашу помощь, мистер Хайд?
— Я готов сделать все, что будет в моих силах.
— Поверьте, я отлично понимаю, какой смертельной опасности вы себя подвергаете. Королевским словом заверяю вас, что все ответы на послания парламента и все прокламации, которые вы составите и пришлете мне, я буду переписывать своей рукой и только тогда передавать для печати. Оригиналы же — сразу в камин. Никто не должен быть посвящен в нашу тайну.
— Ваше величество, мой почерк… Вы уже довольно намучились с ним. Нельзя ли поручить эту работу секретарю Николасу? Я вполне ему доверяю.
— Если бы речь шла о моей собственной безопасности, я был бы готов довериться мистеру Николасу всецело. Но когда дело идет о жизни другого… Ваши «т» и «ю» распознать было труднее всего, но теперь я приспособился и к ним.
Неожиданная нежность прорвалась в его голосе, и Хайд с удивлением поднял голову. Но нет — взгляд короля был устремлен не на него, а на лица детей на портрете.
— Угодно ли будет вашему величеству использовать подготовленный мною ответ на нынешнюю петицию парламента? На ту самую, которую доставила моя депутация?
— Конечно, конечно, давайте его сюда. Хотя вы не можете себе представить, каких сил мне будет стоить сдерживать себя и переписывать ваши отточенные фразы, вместо того чтобы высказать прямо этим господам… чтобы бросить им в лицо… Теперь, когда королева в безопасности, а Чарльз со мной… — Глаза его не отрываясь скользили по холсту. — Ван Дейк писал эту картину лет пять назад. Чарльзу было тогда восемь, сейчас уже тринадцать. Он умеет держаться в седле не хуже любого драгуна. Мы должны сделать все возможное, чтобы ему досталось королевство, очищенное от изменников. Воображаю, какой крик поднимут в Вестминстере, когда узнают, что я взял его с собой на север.
В это время из залы донеслись громкие голоса и смех. Король вздрогнул, встревоженно оглянулся.
— Это граф Эссекс. У него есть свой ключ от галереи. Прощайте, мистер Хайд. Нас не должны видеть вместе. — Горькая усмешка тронула его губы. — Ваш король вынужден прятаться от собственных придворных — прекрасная сцена.
Он повернулся и исчез в противоположном конце галереи.
Когда Эссекс заглянул в дверь, Хайд стоял у гобелена и, казалось, всецело был поглощен игрой зеленых и коричневых пятен — свора, несущаяся по лесу за оленем.
— С каких пор вы стали интересоваться охотой, мистер Хайд?
— Если она изображена на французском гобелене — с ранней юности.
— Вы не видели короля? Его нигде не могут найти.
— Я видел, как он уезжал на прогулку. Но это было часа два назад.
Ему удавалось говорить почти небрежно. То, что сердце от перенесенного испуга колотилось больно и часто, внешне ничем не проявлялось. И тем не менее Эссекс, уходя, смерил его взглядом, в котором не понять, чего было больше — подозрения или насмешки.
Известие о том, что король завтра отбывает на север, быстро разлетелось по дворцу. Всадники один за другим отъезжали от ворот — готовить квартиры на пути следования, закупать провизию, доставать сменных лошадей. Слуги суетились внизу с тюками, укладывали дорожные сундуки. Со стороны Лондона прибывали кареты с членами Тайного совета, с придворными, остававшимися до сих пор в Уайтхолле. В поднявшейся суматохе Хайду с трудом удалось отыскать только что подъехавшего Фокленда и затащить его в пустую караульную.
— Мой друг, вы видите — то, чего мы опасались, произошло. Это разрыв. Король не считает безопасным для себя оставаться вблизи парламента. Я надеюсь, что и вы в ближайшее время последуете за ним. Как никогда раньше, он нуждается в преданном и разумном советнике. Я не смогу пока оставить свое место в палате, но вы, как государственный секретарь…
— Государственный секретарь? — Фокленд усмехнулся и отвернулся к окну. — Вы думаете, король все еще спрашивает моих советов? Он упорно избегает меня. Но, сознаюсь вам, я рад этому. После того, что он сделал в тот день… Явиться в парламент с батальоном головорезов! Запугивать! Грозить! Я был бы счастлив не видеть его больше никогда в жизни.
— Люциус, Люциус. Вы всегда с такой терпимостью относились к человеческим слабостям и ошибкам. Каким только балбесам и прохвостам вы не читали мораль, не пытались объяснить их заблуждения. Почему единственным человеком, в исправление которого вы отказываетесь поверить, должен быть именно король?
— Вы не были там, Эдвард, вы не видели этого позора своими глазами. И это неправда, будто я с самого начала поставил крест на короле. Но, поверьте, он из тех людей, которые слышат лишь то, что им по вкусу. Когда я говорю о необходимости уступок, о том, что нет ни в церковном, ни в государственном устройстве ничего, чем бы жалко было поступиться ради предотвращения всенародной смуты, глаза его стекленеют. При виде меня он уже заранее обиженно поджимает губы.
— Но, может, вы говорите с ним слишком резко? Есть вещи, на которые он реагирует весьма болезненно, которых следует касаться очень бережно. Королевская прерогатива. Англиканская церковь. Ее величество. Быть может, из страха показаться самому себе льстецом вы в разговоре с ним нарочно отказываетесь от всего, что могло бы смягчить вашу речь?