Страница 6 из 56
Вейтлинг хотел перебить, но Бакунин не дал, протянув руку.
— Поймите, ну, возьмём, положим, вы осуществили коммунизм, и вместо Российской империи — коммунистическое государство, вместо германских княжеств, королевств и герцогств — сплошные коммуны! Так что же вы думаете, вы сделали людей, именно бедные-то классы, счастливее, оттого что создали над ними не царскую и не княжескую, а свою собственную опёку? О нет, Вейтлинг, — хохотнул Бакунин властно, свысока, — вы правы, только пока вы боретесь, лишь только вы победили, бедным классам надо тут же начинать бороться с вами, за те же лозунги свободы и жизни! Ведь общество, устроенное по вашему плану, представит собой не живое объединение свободных людей, каким общество должно быть, а организованное с помощью принуждения и насилия стадо животных, которыми вы, Вейтлинг, или другие начнут командовать и управлять по своему усмотрению! Ваше коммунистическое общество, преследующее исключительно материальные интересы, неизбежно задавит всё то духовное, что растёт только на свободе отдельных личностей, вне пространства и времени. Я ненавижу коммунизм, потому что он есть отрицание свободы и потому что для меня непонятна человечность без свободы. Ваше насилие, Вейтлинг, если оно когда-нибудь осуществилось бы, было бы чудовищным! Поэтому-то в устроенном по вашему плану государстве у меня нет охоты жить, так же, как в государстве царя Николая. Но, к счастью людей, ваша цель и ваша идея всего-навсего есть логическая нелепость!
Вспотевший, не убеждённый, взволнованный Вейтлинг вскочил, но Бакунин снова не дал перебить, заговорил быстро:
— Что же касается люмпен-пролетариата, что это самый революционный элемент теперешнего общества, что в них, а не в зажиточных слоях рабочих весь пафос разрушения и нужные новому миру силы, — вы правы. Именно люмпен-пролетариат нужно двинуть вперёд волной возмущения старым порядком и старым миром, чтобы эта безжалостная армия беспощадно смела, дотла сожгла б и изрубила старый мир! Она не подчинится вашей власти, так же, как не хочет подчиниться власти теперешних королей. Эта армия протестантов свободы, певцов вечного протеста, ножа и пожара говорит о другой потребности человечества, о потребности бескрайней свободы и воли. И вот такая революция придёт в мир, именно такая, смывающая всё старое, воздвигающая на пепелище новую, молодую, совершенно свободную, простую и прекрасную жизнь!
— Постойте! — закричал Вейтлинг страстно. Бакунин вытащил луковицу часов, бесцеремонно смеясь, похлопал Вейтлинга по плечу громадной, львиной рукой.
— Нет, нет, с вами общая дорога у меня, Вейтлинг, не до конца, но ладно, довольно, поговорим в другой раз, приходите ко мне на озеро, за бутылкой вина и потолкуем. — Бакунин пошёл к двери.
Прощаясь, как бы отказываясь прийти, Вейтлинг сказал:
— Я не пью.
— Напрасно. А я люблю выпить в хорошей компании. Ну по крайней мере покурим сигары.
— И не курю, — засмеялся Вейтлинг, — но я приду к вам всё-таки.
— Ладно, только не запрещайте, Бога ради, в вашем будущем обществе вина и табака, а то какая у вас разведётся скучища! — хохотал в сенях низкого флигеля Бакунин, пока Вейтлинг отпирал дверь.
— Чудно! — взглянув на небо, на звёзды, идя по двору, сказал полным голосом Бакунин.
7
Распустив поводья, Николай ехал верхом по площади к Летнему саду, к Марсову полю, наблюдать репетиции майского парада. Такой молодцеватой посадки, как у императора, трудно было сыскать в кавалерии. Громадность его фигуры скрадывалась громадностью гнедой кобылы.
В широкой поперечной аллее кобыла стала. Под тяжёлым императором окаменела, как постамент, не шевеля даже ушами. Император с седла наблюдал репетиции.
Гулявшие на утреннем променаде, робея, приближались петербургские щеголихи к верховому императору. Цветным крутом обступили. И вдруг, наклонясь к близкой, в голубоватом капоре, Николай, приветливо улыбаясь, сказал:
— Кто ж, сударыня, вам больше нравится, гусары иль кавалергарды?
8
В вальсе, в польском, в контрдансе, в кадрили зашелестели цветными петуньями[27] дамы на балу князя Юсупова, в любимом доме императора. Рубенсовского тела прекраснейшая из красавиц, любовница Николая Варвара Нелидова шутила с Бенкендорфом; Наталия Пушкина-Ланская, Апраксина, Долгорукая, Бутурлина — рой русских красавиц. За ломберными столами старички дуются в вист, в ералаш. В бильярдной режутся морские офицеры.
Генерал Бенкендорф в голуби мундира, белизна чулок, аксельбанты; только не бодры руки, подрагивают в белых перчатках. Нездоров генерал, хоть и улыбается с фрейлиной Нелидовой и графиней Нессельроде, превзошедшей всех женщин уродством и оголённостью старых плеч. Карлик вице-канцлер семенит с Его Величеством. Но дан высочайший знак, и Бенкендорф заскользил по паркету.
— Хотел спросить, Христофорыч, — отведя, проговорил император, — как дело с этим отставным прапорщиком Бакуниным?
От царя отошли граф Нессельроде, граф Канкрин[28], князь Волконский.
— Серьёзнейшая предерзость, Ваше Величество, поступило донесение…
— Как? — Брови, светлые, широкие, свелись, потемнели красивые глаза. Николай остановился, за рукав голубого мундира придерживая Бенкендорфа.
— Прикинувшись согласным вернуться, бежал неизвестно куда, везде производит волнения, вступая в общение с заговорщиками.
— Завтра доложишь.
Наискось, почти визави, графиня Нессельроде посадила семнадцатилетнюю цыганистую Пален. Но за ужином не глядят водянистые глаза царя на семнадцатилетнюю красоту. И раньше обычного коляска, запряжённая вороными рысаками, отъехала от особняка князя Юсупова в Зимний дворец.
9
В любимой позе, заложив за спину руки, Николай поджидал Бенкендорфа. Николай не представлял, чтоб его выраженной воле кто-либо смел не подчиниться. В такие минуты вставало всё пережитое в те четверть часа на Дворцовой площади с «amis du quatorze»[29]. Злоумыслы? Революции? Мятежи? Люди хороших фамилий опять превращаются в якобинцев?
Бенкендорф вошёл, более обычного усталый.
— Что ж он заявил, эта сволочь, эта бестия? — с места закричал, поворачиваясь к генералу, Николай. — Не возвращаться ко мне, когда я приказываю?!
Давненько не видывал генерал, это не гнев, а гневище! Это буря! Николай ходил, чтоб несколько успокоиться.
Доклад обстоятельный, шёл со всеми мелочами, как любил царь.
— Где, где учился? В артиллерийском? Стало быть, лично меня знает, сукин сын! — перебил, останавливаясь, Николай.
И снова заходил.
— Бакунин! Подумай, какая фамилия! Капитан Бакунин дал первый залп[30] из пушки 14 декабря по преступной сволочи! А этот революционером стал, достойным уже сейчас виселицы!
— Двоюродный племянник капитана Бакунина.
Николай промолчал. Бенкендорф читал сведения тверского губернатора о семье.
— Деньги посылают мерзавцу.
— Никак нет, Ваше Величество, меры приняты. Денег из России не пойдёт, хоть и были попытки.
— Ни копейки, — бормотнул Николай.
Бенкендорф перешёл к донесениям российского посланника при прусском дворе барона Мейендорфа, к докладу бернского посольства: «…вышеупомянутый прапорщик явился самолично в бернское императорское посольство для визирования паспорта на проезд в Мангейм и в имевшем быть разговоре признал себя виновным по первому пункту, то есть что был в сношениях с коммунистами, что же касается брошюры о Польше, решительно отрицал своё авторство и даже знание о ней. Кроме того, заверил честным словом, что никогда не принадлежал ни к какому тайному обществу и что поддерживал связь с коммунистами, лишь чтоб ознакомиться с идеями, породившими эту секту, но не разделял их. Тем не менее прилагаемыми копиями донесений агентов швейцарской полиции и агентов III отделения Его Величества канцелярии установлено, что названный Бакунин поддерживает сношения с самыми радикальными элементами, стремящимися перенести свою деятельность за пределы Швейцарии для ниспровержения правительств и существующего строя. Объявленное ему, Бакунину, приказание о немедленном возвращении на родину и в случае неисполнения сего об ответственности по всей строгости законов он принял с должным уважением и выдал в объявлении ему сего прилагаемую собственноручную расписку, заверив честным словом, что вернётся на родину незамедлительно, заграничный же паспорт обещал тотчас же вернуть по возвращении своём из Мангейма, дав в сём также честное слово. Но уж на следующий день посольством нашим было получено прилагаемое при сём письмо Бакунина с сообщением о невозможности ему вернуть паспорт, нужный для дальнейшей поездки в Лондон. Мною незамедлительными депешами были извещены миссии российского императорского двора в Карлсруэ и Франкфурте-на-Майне о том, чтобы при появлении там названного Бакунина у него был бы незамедлительно отобран заграничный вид на жительство, но в названных миссиях Бакунин не появлялся, вероятно, проехав иным путём…»
27
Петуния (а также петунья) — декоративное садовое растение семейства паслёновых с крупными яркими красивыми цветками.
28
Канкрин Егор Францевич (1774–1845) — министр финансов, член Государственного совета, экономист, писатель.
29
Друзьями Четырнадцатого.
30
Вероятно, Илья Модестович Бакунин (1800–1841), впоследствии генерал-майор.