Страница 98 из 112
Теме возрождения Разрушителя я придавал первостепенное значение, когда в форме писем рассказывал о мифах и преданиях нашего края. Находясь в Мексике, где на каждом шагу обнаруживаешь следы погибшей цивилизации, я получил письмо от тебя, побывавшей в Стране мрака. В нем ты со свойственной тебе практичностью, избегая всяких рассуждений о смерти и возрождении, писала, что вернулась домой, живешь вместе с отцом-настоятелем и рассчитываешь на мою материальную помощь. Получив от меня деньги, ты в ответ на просьбу прислать свою последнюю фотографию отправила мне слайд, на котором снята обнаженной. Этот откровенно бесстыдный снимок, с которого, казалось, выплескивался твой беззаботный смех, воодушевлял меня в одинокой жизни в Мексике. И я в письмах к тебе, поселившейся в нашем крае, стал рассказывать о мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма. Я сообщил также, что, закончив преподавание в Мексике, возвращаюсь на родину и намерен поехать в наш край, чтобы встретиться с тобой, воскресшей из мертвых.
Однако деловым тоном, лишенным даже намека на обычную беззаботность, ты ответила, что некоторое время не хотела бы встречаться со мной и у отца-настоятеля по этому поводу тоже есть свои соображения. Он считает, что, если я возвращусь в долину и увижусь с тобой, то рассказ в письмах к тебе о мифах и преданиях нашего края превратится во что-то нарочитое, фальшивое. Этот довод, который действительно трудно опровергнуть, был продиктован волей отца-настоятеля – я сразу же это почувствовал. Когда, возвратившись на родину, я позвонил в храм, к телефону подошел сам отец-настоятель и передал мне от твоего имени, что в данный момент ты успешно возрождаешь к жизни Разрушителя и до тех пор, пока тебе не будет доподлинно известно, хочет ли Разрушитель, выросший до размеров собаки, встречаться с посторонними, никому, в том числе и самому отцу-настоятелю, показать его не сможешь…
Так ты стала еще более ревностной жрицей Разрушителя, чем мог рассчитывать отец-настоятель, и тем самым создала благоприятнейшие условия для изложения мифов и преданий нашего края в письмах к тебе. Ты стала посредником и помогла мне понять, что представлял собой Разрушитель, возникая в самых различных мифологических и исторических ситуациях, начиная с момента основания деревни-государства-микрокосма. Почему же я осмелился в обращенных к тебе письмах, повествующих о мифах и преданиях нашего края, усомниться в правдивости рассказа о Разрушителе, возрожденном из существа, напоминающего гриб, и выросшем до размеров собаки? Прежде всего я должен был иметь основания воодушевлять себя как летописца деревни-государства-микрокосма. И я воодушевлялся каждый раз, представляя себе, как ты с возрожденным Разрушителем на коленях читаешь мои письма о мифах и преданиях нашего края.
И все же если бы ты, сестренка, не скрылась в неизвестном направлении, я бы, наверное, тоже не заговорил о возникшем у меня подозрении. Оно возникло не в то время, когда в письмах я начал рассказывать тебе о мифах и преданиях, а еще когда ради заработка я читал в университете лекции по истории. Я допускал, что за те несколько лет, что ты пряталась от людей, распустив слухи о самоубийстве, ты из-за постоянного страха перед агентами ЦРУ повредилась рассудком. И потому отец-настоятель, укрыв тебя в храме, препятствовал нашей встрече и вынудил меня писать письма, а в тот раз, говоря со мной по телефону, категорически запретил приезжать в долину. Может быть, из-за душевного расстройства ты во всем случившемся винишь себя?
Если это так, значит, твое положение еще более прискорбно, и я надеюсь, что письма, которые я пишу тебе как человек, верящий в призрачное существо, которое не оставляет тебя в твоем затворничестве, порадуют и тебя, и это призрачное существо – Разрушителя, выросшего до размеров собаки. Жрицы, выступая посредниками между нашим и потусторонним мирами, часто превращаются в кликуш, и, представив тебя, сестренка, потерявшей рассудок, я смог наконец начать живо описывать тебе мифы и предания нашего края. Итак, сестренка, ты полностью выполнила роль жрицы, посредницы, способствовавшей воссозданию этих мифов и преданий.
Если посмотреть с моих позиций на возложенную на меня миссию летописца нашего края, то лишь в контакте с тобой, в определенном смысле действительно ставшей жрицей Разрушителя, я смог приступить к ее выполнению. Она заключалась в воспроизведении самых разных преданий, которые в детстве рассказывал мне отец-настоятель. Естественно, что, читая мои письма к тебе, он некоторые места подчеркивал, некоторые помечал кружочками двухцветным красно-синим карандашом, однако потом старательно стирал собственные пометки ластиком, а не замазывал тушью и никаких изменений не вносил. И сейчас, продолжая писать тебе, я стараюсь представить, о чем мог думать отец-настоятель, с красно-синим карандашом в руке читая мои письма. «Я пытался красно-синим карандашом отделить основную линию в описанных им мифах и преданиях от побочных, но, поразмыслив, пришел к выводу, что это абсолютно бессмысленно. Поэтому я и стер свои пометки. Ведь он еще в детстве любил подурачиться, и, даже, когда мне казалось, что он слушает с интересом, хотя и не отделяет в сюжете повествования главного от второстепенного, я все же не был уверен, что он серьезно воспринимает действительно важное. Передавая ему мифы и предания нашего края, я иногда сбивался, и кончалось тем, что мы оба хохотали…»
Сестренка, я на самом деле вспоминаю выражение лица отца-настоятеля, когда он во время наших занятий вдруг начинал беспричинно смеяться. И я думаю, оправданием может служить то, что в мифах и исторических преданиях, рассказанных мне в детстве отцом-настоятелем, было много такого, что даже он, человек предельно серьезный, воспринимал с юмором. Причем такое впечатление сложилось не только у меня. Это отметили дед Апо и дед Пери, которые иногда присутствовали на наших занятиях. Что их заинтересовало в моем обучении? Началось с того, что специалисты по небесной механике – первые из тех, кто был эвакуирован в нашу долину, – заметили одну мою странность. Ребята из долины и горного поселка неохотно принимали меня в свои игры, а я понимал, что если ежедневно не освежать в памяти предания, рассказанные отцом-настоятелем, то все перезабудешь, и, значит, на следующий день он будет укоризненно смотреть на меня; поэтому, даже играя с товарищами, я все время вполголоса повторял их. Дед Апо и дед Пери обратили на меня внимание вскоре после приезда в долину – в тот вечер, собрав ребят, увлекающихся астрономией, они стали показывать расположение звезд на крохотном кусочке неба, ограниченном горами, а я, чтобы не мешать остальным, отошел в сторону и что-то бубнил себе под нос. Они подумали, что я заучиваю стихи, и спросили, что я декламирую. Смутившись и одновременно желая подурачить чужаков, я ответил:
– Я рассказываю, как было создано наше государство! Вонючее болото было отгорожено огромными обломками скал и глыбами черной окаменевшей земли, а когда их взорвали, ливень смыл вонючую грязь и там поселились люди! – А потом присказкой отца-настоятеля, с которой начинался каждый урок (я обычно отвечал на нее односложным «угу»), решил поразить темных городских жителей: «Итак, я начинаю свой рассказ. Было ли это на самом деле, не было ли – неизвестно, но, коль уж речь идет о старине, нужно слушать так, будто то, чего даже быть не могло, действительно было. Понятно?»
Однако специалисты по небесной механике ответили с полной серьезностью: «Понятно» – и, сверкнув круглыми очками в темной оправе, в которых отражались звезды, спросили, причем в своей обычной манере – один говорил, а другой беззвучно шевелил губами, как бы повторяя его слова:
– Очень интересный миф, но не противоречит ли он тому, что учат в школе? Мифу о рождении империи?
После того вечера, когда мы наблюдали звезды, я, уступая настойчивым просьбам деда Апо и деда Пери, стал рассказывать им о мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма, которым меня обучал отец-настоятель. Я рассказывал их людям, являющимся для нас чужаками, скорее всего, потому, что жители нашей долины сразу же прониклись к ученым полным доверием. Но все равно я никогда не касался ни пятидесятидневной войны – об этом и речи быть не могло, – ни уловки с двойным ведением книги посемейных записей в связи с пересмотром поземельного налога и твердо придерживался принципа: рассказ о мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма ограничить нашей горной впадиной.