Страница 10 из 13
При этом Романовский говорит о «заносчивом и самолюбивом» Ломоносове, о его «изворотливом уме», «властном характере», «хитрости» и «напоре», без чего он не мог бы сделать академической карьеры, что он «позволял себе многое, вовсе не совместимое с его учеными занятиями… Он мог, к примеру, явится на заседание Академии наук «в сильном подпитии», мог затеять драку в стенах Академии, мог оскорбить и унизить человека», что «грустная ирония исторической судьбы Ломоносова в том, что он, понимая патриотизм ученого, мягко сказать, весьма своеобразно, по сути сам преподнес советским потомкам свое имя, как идейное знамя борьбы с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом» (опять Ломоносов в обнимку со Сталиным).
Видя в столкновениях Ломоносова и Миллера столкновения «двух разных миросозерцаний», «двух противоположных взгляда на науку», геолог знакомо вещает, что «идеологический» конфликт этих ученых развивался «под соусом не просто национального патриотизма, но национальных интересов, целесообразность ставилась выше истины и это, к сожалению, стало одной из неискорененных традиций русской науки», и что «не гнушался Ломоносов писать на Миллера доносы и в высшие сферы, наклеивая на него ярлык «антипатриота»[40] (Ломоносов и слова-то такого не знал).
Особенную антиломоносовскую прыть проявил молодой историк К.А. Писаренко, в 2003 г. изобразив Ломоносова в книге «Повседневная жизнь русского Двора в царствование Елизаветы Петровны», изданной в «Молодой гвардии», в качестве «известного на всю округу хама и скандалиста», «нахала», «хулигана», «грубияна», «человека дурного», «дебошира», «наглеца», «грубияна и задиры», «русской выскочки», пьяного кутилы (который весной 1743 г. «с горя все чаще и чаще прикладывался к вину и водке у себя дома или в ближайшем трактире»), «беспутного гения», «невоспитанного» и «неотесанного мужика», имевшего слишком взбалмошный и скверный характер и не обладавшего «внутренним благородством» («без зазрения совести вылил ушаты грязи на своего учителя» Генкеля, «фактически» оклеветал его, «ему ничего не стоило по любому поводу обматерить человека или ударить кулаком в лицо», старался «посильнее оскорбить или унизить ненавистных немцев», «часто нарочно приходил на Конференцию навеселе. Скандалил, ругался и угрожал побить академиков при первом же удобном случае», став адъюнктом, «несколько расслабился и в свободное от занятий наукой время принялся снова злоупотреблять алкоголем и безобразничать. Ему все сходило с рук благодаря протекции» Шумахера, но Ломоносов предал его»), и пр., и пр., и пр.
А в 2009 г. на страницах «российского исторического журнала» «Родина» (бедный-бедный Ломоносов, какую «высокую благодарность» заслужил от «Родины»!) Писаренко представил создателя нашей науки и просветителя «смутьяном и гулякой», «ленивым студентом», «забиякой-адъюнктом», «непутевым-адъюнктом», «нахальным адъюнктом», «хулиганом», «преступником», «грубым мужиком с импульсивным, неуравновешенным характером», у которого нрав «оказался на редкость скверным, взбалмошным и драчливым», «необузданным», «ужасным» и «воинственно-бешеным», который обращался «с подопечными грубо», оскорблял или унижал «почтенных профессоров-иноземцев». Возненавидев Шумахера, который, «не выпячивая собственных заслуг, вывел его в люди и гарантировал полное раскрытие его незаурядных способностей», Ломоносов, опираясь на Шуваловых, объявил ему «и окружающим советника «немцам», «врагам русской науки», настоящую войну»[41].
Число создателей таких гнусных гадостей про Ломоносова, которого искренне, без всякого на то указа чтит вся Россия, чтит и гордится им, только прибывает, но им надо обязательно знать, кто они есть на самом деле, знать, что сказал в 1912 г. В.В. Розанов в адрес таких же «писаренко», отравляющих своими «писаниями» сознание русских людей: «Что их просто следовало вывести за руку, как из-за стола выводят господ, которые вместо того, чтобы кушать, начинают вонять»[42].
Дикость вандалов – понятна. Но дикость современных и, казалось, образованных людей остается за пределами понимания нормального человека. Потому что нормальный человек знает, что главное мерило всему – нравственность. Вопрос нравственности ученого имеет первостепенное значение еще и потому, что этот вопрос напрямую связан с принципами научности и историзма, потому, что сама нравственность является важнейшим принципом науки вообще, ибо наука без нравственности – т. е. безнравственная наука – обязательно обернется катастрофой для общества. Тем же, кто путает свободу творчества со свободой от нравственных обязательств и выдает белое за черное и наоборот, стоит задуматься над словами А.С. Пушкина, обращенными к их духовным предтечам (в данном случае, «Видоку» – Ф.В. Булгарину, поляку по происхождению): «Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории ее, ни славы ее. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев»[43].
Слова великого русского поэта ясно показывают, что марание «грязью священных страниц наших летописей» и издевательства «над гробами праотцев» имеют в России давнюю традицию (у нас почему-то всегда очень хорошо приживается самое плохое). Но традиции тогда хороши, когда они работают на благо. А унижение и поношение своего – это не просто низко и подло, это еще только во вред, ибо из них проросли революционеры всех мастей и страшный для России 1917 год.
В норманнистской ненависти к Ломоносову за его принципиальную позицию по отношению к началам русского мира обращает на себя внимание не только настойчивое стремление представить его – символ самой России – и не историком, и не ученым вообще (причем это пишут не просто его соотечественники, а прямые его потомки по линии науки), а человеком вообще недостойным, по Писаренко, не обладавшим «внутренним благородством», проще, «хамом» и «невоспитанным мужиком». Не могу себе даже в самой малой степени вообразить, чтобы такую грязь выливали, да еще с визгливой радостью, например, в Польше на Коперника, в Италии – на Леонардо да Винчи, в Германии – на Гете, в Англии – на Ньютона.
Параллельно с тем идет преднамеренная и настойчивая дискредитация чувства патриотизма, т. к. антинорманнистская позиция ученого преподносится лишь как проявление его неумеренного патриотизма (по Клейну, «ультра-патриотизма») и ненависти к немецким ученым. Читатели, слушатели, студенты, школьники, которым твердят такое постоянно, забудут затем детали этой позиции, но в их сознании, во-первых, прочно закрепится образ Ломоносова-неисторика, неспособного быть историком по причине того, что был, по словам Клейна, «страстным патриотом»[44], а во-вторых, им так ненавязчиво внушается, что быть патриотом – это «не есть хорошо».
Но без патриотизма не было бы России, как не было бы Франции, Германии, Англии, Америки. Как вообще не было бы сейчас ни одного государства и ни одного народа. «Патриотизм правит миром». Эти слова произнес великий французский патриот и великий француз Шарль де Голль, спасший не только Францию, но и ее честь. И спас потому, что любил свою замечательную Родину, как любят свои замечательные Родины все психически нормальные люди. Поэтому марать, оплевывать и слово «патриотизм», и светлое чувство любви к Родине, из-за которого на Руси и в России шли и не раз еще пойдут на великие самопожертвования, никому не позволительно. Ибо это основа нашего сегодняшнего и будущего бытия. Возможно, что если бы в канун Великой Отечественной войны так массово охаивали и осмеивали патриотизм, то у нас могло и не быть Великой Победы 9 мая 1945 года. Впрочем, как бы не было и всех нас – что норманнистов, ополчившихся на Ломоносова и на русскую историю, что антинорманнистов.
40
Романовский С.И. Наука под гнетом российской истории. СПб., 1999. С. 5–6, 52–73.
41
Писаренко К.А. Повседневная жизнь русского Двора в царствование Елизаветы Петровны. М., 2003. С. 294–304, 328–342, 351–354, 835, прим. 7; его же. Ломоносов против Шумахера. Столкновение мнимых врагов // Родина. 2009. № 2. С. 65–68.
42
Розанов В.В. Опавшие листья (Короб второй и последний) // Его же. Уединенное. Сочинения. М., 1998. С. 757.
43
Пушкин А.С. Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений // Его же. Собрание сочинений. В 10 томах. Т. 6. М., 1976. С. 294.
44
Клейн Л.С. Спор о варягах. С. 21.