Страница 21 из 60
Одновременно автор критически оценивает попытки некоторых ученых преуменьшить византийскую инициативу в этих событиях и выявить гегемонистские устремления Руси во время второго похода в Болгарию. Английский исследователь утверждает, что никакой огромной империи во время второго похода Святослав создавать не собирался41.
Не согласен автор и с М. И. Тихомировым относительно существования договоренности между Византией и Русью о том, что последняя возьмет под свой контроль Подунавье. Если бы это было действительно так, пишет А. Стоукс, то в источниках должны были отложиться сведения о посольских переюворах на этот счет, русские послы непременно появились бы в Константинополе и т. д.42, то есть автор считает, что подобные переговоры должны были бы проходить с соблюдением всех дипломатических формальностей. Этот подход делает позицию А. Стоукса весьма уязвимой, так как подобного рода соглашение могло и, по-видимому, должно было быть секретным.
А. Стоукс считает, что истинной целью балканских походов Святослава являлось увеличение территории Руси за счет завоевания «по меньшей мере части Болгарии»43. И здесь вновь мы встречаемся с уже знакомой традиционной концепцией, влияния которой не смог избежать и этот вдумчивый исследователь.
В связи с этим известия летописи о том, что Святослав брал дань с греков, автор считает ошибочными и полагает вслед за В. Н. Златарским, что речь должна идти о дани, взимаемой с болгар44.
Однако в дальнейшем А. Стоукс все дальше отходит от традиционной концепции единой болгарской политики и все ближе подходит к пониманию того, что внутри Болгарии 60–70-х годов X в. происходила борьба двух политических тенденций, определявшихся наличием провизантийской и прорусской группировок в болгарской верхушке. Автор утверждает, что в ходе второго русского похода на Балканы большая часть болгар перешла на сторону руссов, а ненависть к Византии была в этой стране традиционной45. Вместе с тем А. Стоукс убежден, что те болгары, которые перешли на сторону Руси, просто выбирали из двух зол меньшее.
Большое внимание уделяет А. Стоукс дипломатии сторон в период 970–971 годов. Он говорит об образовании нового союза руссов с уграми и печенегами и высказывает предположение, что это могли быть печенеги, пришедшие к Киеву46. Отмечает он и синхронность таких явлений, как русское нападение на Византию, раскол Болгарии на Западную и Восточную, активизация арабов в Сирии, восстание Варды Фоки и убийство Никифора47. Обращает он внимание также на дипломатические шаги Цимисхия, стремившегося с помощью переговоров и обещаний предотвратить русский поход на Константинополь, выиграть время.
И вновь А. Стоукс отходит от едва намеченной им линии на признание того факта, что в Болгарии действовали противоречивые силы, принимавшиеся в расчет как Цимисхием, гак и Святославом. Автор, ссылаясь на Скилицу и Асох'ика, пишет о том, что на втором этапе войны болгары выступали в качестве союзников Святослава. Причем А. Стоукс вслед за П. Мутафчиевым имеет в виду «формальный союз», который был заключен вскоре после поражения болгар под Переяславцем.
После ряда поражений руссов болгары частично перешли на сторону Византии48. Автор, к сожалению, не поясняет, о каких именно болгарах идет речь.
Окончательный вывод автора имеет прямое отношение к нашей теме. А. Стоукс подчеркивает, что Святослав победил Болгарию с помощью дипломатии, в основном политическими средствами, хотя порой шла и «обычная борьба», допускались репрессии, применялась грубая сила (в Филиппополе, Доростоле)49.
Проявив некоторую непоследовательность, А. Стоукс тем не менее, на наш взгляд, нарисовал во многом объективную картину развития событий.
В 60-х годах на Западе появилась еще одна любопытная работа, связанная с изучением балканских походов Святослава. Мы имеем в виду статью американского историка И. Шевченко «Святослав в Византии и славянские миниатюры».
Изучив миниатюры, содержащиеся в мадридском манускрипте хроники Скилицы, автор установил, что 21 из них посвящена событиям русско-византийской войны, а пять - непосредственно изображают Святослава.
Придерживаясь норманнистских теорий, автор настойчиво старается доказать, что внешне руссы, изображенные на миниатюрах, напоминают варягов, хотя их вид (усы, бритая голова с прядью волос) скорее соответствует внешности славяно-руссов-язычников. Материалы, приводимые И. Шевченко, имеют большое значение для изучения дипломатической стороны походов Святослава. Две из этих пяти миниатюр отражают сюжеты посольских переговоров. На одной Святослав принимает византийское посольство. Он сидит на троне из резного дерева с высокой спинкой. Эта миниатюра живо напоминает нам сообщение Устюжского летописного свода о приеме русским князем византийских послов по всем канонам тогдашнего дипломатического церемониала. На другой миниатюре Святослав изображен беседующим с Цимисхием50. Обращение к этим миниатюрам дает дополнительные возможности для изучения дипломатической деятельности русского князя.
Значительный вклад в пересмотр прежней концепции внешней политики Святослава внесли болгарские историки-марксисты, которые критически использовали отечественное историографическое наследие по данному вопросу, а также внимательно изучили новейшие советские исследования.
Государственный характер этой политики отмечал в 1950 году в обобщающей работе И. Снегаров51. В 60 - 70-х годах новая точка зрения болгарских историков нашла широкое отражение в обобщающих работах - «Истории Болгарии», «Истории Византии» Д. Ангелова, в университетском курсе X. Коларова, в отдельных статьях. На первый план в этих работах вынесены мотивы древних и глубоких экономических, политических и культурных болгаро-русских связей, которые в конце 60 - начале 70-х годов X в. нашли яркое выражение в военном антивизантийском болгаро-русском союзе. Однако названным работам, на наш взгляд, присущи некоторая идеализация этих отношений, прямолинейность в оценке сложных и быстроменявшихся событий на Балканах в тот период.
В «Истории Болгарии», в согласии со старой болгарской историографией, справедливо отмечается ослабление Болгарии со второй половины X века. Но этим ограничивается общее в подходе болгарских историков послевоенного периода и, скажем, В. Н. Златарского. В этом труде говорится о том, что Византия сделала все, чтобы в создавшихся условиях сокрушить своего старого врага - Болгарское царство. Никифор Фока, использовав проход угров по болгарской территории как предлог, обрушился на Болгарию и, стремясь одновременно отвлечь руссов от Крыма, уговорил их предпринять поход на Дунай. Русские заняли земли нынешней Добруджи (по этому вопрову болгарские историки солидарны с М. Н. Тихомировым). В Преславе продолжал править Петр52. А далее в «Истории Болгарии» говорится, что Святослав стремился «привлечь болгарское население на свою сторону», чтобы вместе с ним осуществлять политику расширения своих территорий на юге, в пределах Византии.
Этот тезис страдает существенным недостатком. Авторы умалчивают о том, что же собирался сделать Святослав с болгарской территорией, которую он занимал, приближаясь к византийским владениям, как на это реагировало болгарское население.
Высказав исторически обоснованное положение о том, что Византия, а не Русь была главным врагом Болгарии в те годы, авторы «Истории Болгарии» тем не менее, как и ряд их предшественников, согласились с мнением о единой Болгарии, противостоящей Византии, о том, что политика киевского князя нашла отзвук среди болгар, которые хотели с помощью Руси оградить себя от византийских угроз, о «крепком боевом содружестве» между Болгарией и Русью в течение двух лет53. Вместе с тем здесь отмечается стремление Цимисхия привлечь на свою сторону часть болгарского боярства, недовольного твердой политикой Святослава, который приказал в Доростоле наказать «изменившую ему аристократию»54.
Слабость подобной точки зрения заключается в том, что она исходит из метафизического подхода к событиям. Получается, будто союз руссов и части болгар, как и провизантийские настроения болгарской знати, проявились неожиданно в ходе войны. Между тем эти настроения были связаны с давними прорусскими и провизантийскими тенденциями, обозначившимися в болгарском обществе едва ли не со времени смерти Симеона, а возможно, и в период его правления.