Дипломатия Святослава

В 60–70-х годах XIX в. уже принятую в русской историографии концепцию попытались подкрепить А. Ф. Гильфердинг34 и Д. И. Иловайский35. Эту же линию в начале XX века отразили в своих трудах М. С. Грушевский и М. Е. Пресняков.

М. С. Грушевский изложил историю восточного похода Святослава и справедливо отметил, что война с ясами и касогамн была тесно связана с борьбой руссов против Хазарского каганата. Она явилась продолжением прежней восточной политики древней Руси, смысл ко торой состоял в завоевании путей к Каспию36. Проводя западную политику. Святослав, по мнению М. С. Грушевского, играл лишь роль византийского наемника37.

М. Е. Пресняков характеризовал время Святослава как «последнюю вспышку буйной силы», «последний взмах меча», а русского князя - как игрушку в руках византийских политиков, в частности Калокира. В то же время, противореча себе, автор отмечает, что Святослав шел по пути Симеона Болгарского, мечтал об овладении Подунавьем, стремился к приближению своих границ к границам империи38.

Особую позицию в вопросе о внешней политике Святослава занял Н. Знойко. В 1907 году он выступил в печати с работой о посольстве Калокира. Полемизируя с предшественниками - исследователями проблемы, Н. Знойко подчеркнул, что воинственность и жажда подвигов не заслонили у Святослава «ясного понимания настоятельных нужд государства», что он был «непосредственным и сознательным продолжателем политики своих предшественников». Недооценка же роли Святослава в русской историографии обусловливалась, по мнению автора, некритическим подходом историков к известиям византийских хронистов39.

Н. Знойко критически разбирает сообщение Льва Дьякона о посольстве Калокира, показывая, что византийский хронист о многом умолчал, многого просто не знал. Автор предлагает свою версию посольства Калокира, его хронологию40.

Вместе с тем Н. Знойко согласен с точкой зрения своих предшественников, считавших, что Святослав завоевал всю Болгарию41.

Концепция Знойко в целом не была поддержана в дореволюционной историографии. Лишь в 1911 году М. В. Довнар-Запольский отметил, что не только грабеж и насилие, но и трезвый государственный расчет, стремление создать огромную империю от Балтики до Адриатического моря руководили Святославом во время его походов42. Однако эта точка зрения, не будучи подкрепленной историческим анализом внешней политики древней Руси, осталась неаргументированной. Автор не связал высказанное им положение со всем развитием русско-болгаро-византийских отношений, с восточным фактором в этой политике. Будучи экономистом, М. В. Довнар-Запольский не мог провести источниковедческого анализа сообщений византийских хронистов и русской летописи, поэтому его концепция не получила убедительного обоснования.

Советская историография

В советское время вопрос о внешней политике древней Руси в 60 - начале 70-х годов X в. был затронут в работах В. А. Пархоменко, С. В. Бахрушина, И. Лебедева, Ф. И. Успенского, С. В. Юшкова, В. В. Бартольда, Н. С. Державина, А. Ю, Якубовского, М. Н. Тихомирова, Б. Д. Грекова, П. О. Карышковского, М. И. Артамонова, Б. А. Рыбакова, В. Т. Пашуто, Т. М. Калининой, а также в общих трудах1.

Поначалу в историографии советского времени относительно внешней политики Святослава господствовали концепции прошлого. Это нашло отражение в работах B. А. Пархоменко, С. В. Бахрушина, Ф. И. Успенского, C. В. Юшкова. Так, В. А. Пархоменко в соответствии с ошибочным мнением о том, что все известные нам внешнеполитические шаги IX-X веков предпринимала не Киевская, а азово-черноморская Русь, писал, что и походы Святослава были предприняты из Причерноморья, о чем, в частности, говорит и упоминание Львом Дьяконом Боспора Киммерийского как места, куда руссы должны были возвратиться после балканских походов. И сам Святослав «обвеян настроениями и интересами земли своих отцов»; отсюда его бродячий прав, отсюда его тяга на Дон и Волгу, неустанные набеги в «поисках даней и наживы»2.

С. В. Бахрушин, также исходя из своей общей концепции «о державе Рюриковичей» как чуть ли не о догосударственной стадии развития древней Руси3, рассматривал внешнеполитические и военные шаги древнерусского государства как простые грабительские набеги, совершавшиеся войсками «княжеств» (кавычки С. В. Бахрушина), носивших «военно-разбойничий характер». Правившие там князья - «искатели приключений» вели непрерывную борьбу за дань4. Такими же, считает С. В. Бахрушин, были и походы Святослава - этого князя-завоевателя. Говорить о его государственной политике, об установлении власти киевских князей на захваченных территориях не приходится; это были лишь действия грабителей, разоряющих местное население5.

О «военных авантюрах» Святослава писал в те же годы С. В. Юшков6.

В 1939 году была опубликована написанная ранее статья об истории походов Святослава Ф. И. Успенского. И вновь мы видим, как историк по существу слепо следует византийскому источнику. Походы Святослава в Болгарию автор сравнивает с резней, устроенной в этой стране Василием II Болгаробойцей. Нашествие руссов явилось для Болгарии «опустошительной войной»7.

Ф. И. Успенский согласен с Львом Дьяконом в том, что действия Византии действительно явились первопричиной, вызвавшей нападение руссов на Болгарию. Греки при этом стремились отвлечь военные силы Болгарии на борьбу против русских и обеспечить себе свободу рук в борьбе с арабами8.

Автор сделал важный вывод относительно столкновения византийских, русских и болгарских интересов на северных берегах Черного моря. В частности, он отметил, что по мере усиления Руси византийские владения в Северном Причерноморье стали подвергаться опасности нападения со стороны Святослава. Русь стала играть здесь ведущую роль, вытеснив Хазарию, и не случайно в Киев явился именно сын херсонесского стратига как лицо, кровно заинтересованное в переговорах9.

Ф. И. Успенский, пожалуй, впервые в отечественной литературе столь четко сказал о той коалиции, которую создал Святослав, приступая к первому походу в Болгарию. Уже на этом этапе с ним вместе были угры. В свою очередь греки направили на Киев печенегов, когда сталрг очевидны успехи русского оружия на берегах Дуная10.

В соответствии со своей концепцией о русской «опустошительной войне» в Болгарии Ф И Успенский повторяет версию Льва Дьякона и других византийских хронистов о зверствах Святослава по отношению к болгарскому населению. По мнению Ф. И. Успенского, Святослав предaл огню и разграбил столицу Болгарии Преславу11. Неутешителен для русской политики и общий итог, который подводит Ф. И. Успенский: походы Святослава имели «роковое значение для Болгарского царства». Они ослабили Болгарию, вызвали разрушение ее городов; объективно они способствовали расколу страны на Восточную и Западную Болгарию, усилению «греческого элемента» в стране. Автор, делая этот вывод, в то же время вовсе не упомянул о том режиме репрессий, который установили на болгарской территории греки.

Договор 971 года автор расценивает как полный крах всей политики Святослава, «вредно отозвавшейся на политическом положении славянства»12.

Уделил внимание походам Святослава в своей «Истории Болгарии» Н. С. Державин. Изложив их историю, он мимоходом коснулся и дипломатической стороны вопроса, разобрал смысл переговоров Святослава с Цимисхием и заметил, что руссы обложили данью не болгар, а «византийское правительство»13, хотя и не определил характера этой дани.

В противоположность Ф. И. Успенскому Н. С. Державин сделал акцент на тех известиях византийских хронистов, в которых говорится о захвате Цимисхием Болгарии после ухода руссов14.

Работа Ф. И. Успенского оказалась в отечественной историографии практически последней, в которой в полной мере и наиболее ярко отразилась «византийская концепция» событий.

Со второй половины 30-х годов в результате активного освоения советскими историками марксистско-ленинской исторической методологии в советской историографии складывается понимание внешней политики древней Руси как исторического явления, обусловленного классово-феодальным характером древнерусского общества, развитием раннефеодальной государственности у древних руссов, как явления, закономерно отражающего различные этапы развития древнерусского общества, их специфические черты и историческую преемственность.