Страница 188 из 201
К моему разочарованию. Небе просто пожал плечами, а затем посмотрел на часы.
– Лучше спроси у него, когда увидишь.
– Он тоже приглашен на встречу?
– Он будет здесь, – уклончиво ответил Небе и снова сверился со своими часами. – Боюсь, мне придется тебя сейчас покинуть: нужно еще кое-что сделать до десяти. Пожалуй, тебе лучше остаться здесь. Сегодня охрана, как никогда, настороже, зачем рисковать, не так ли? Я прикажу принести тебе кофе. Зажги огонь, если хочешь, в библиотеке довольно холодно.
Я постучал по стакану.
– Не могу сказать, что теперь это замечаю.
Небе пристально посмотрел на меня.
– Что ж, выпей еще бренди, если тебе необходимо.
– Спасибо, – сказал я, беря графин. – Пожалуй, я так и сделаю.
– Но не переборщи. Тебе зададут много вопросов о твоем русском друге. Мне бы не хотелось, чтобы его ценность била поставлена под сомнение только по той причине, что ты слишком много выпил.
Он пошел к двери по скрипящему полу.
– Не беспокойся за меня, – сказал я, обозревая пустые полки. – Я почитаю книгу.
Важный нос Небе неодобрительно сморщился.
– Да, жаль, что библиотека пуста. Очевидно, предыдущие владельцы составили превосходную коллекцию, но когда пришли русские, они использовали книги как топливо для котла. – Он печально покачал головой. – Что поделаешь с этими недочеловеками!
Когда Небе вышел, я последовал его совету – зажег в камине огонь, пытаясь с его помощью сконцентрироваться на последующем плане действий. Пока языки пламени лизали сооруженную мною конструкцию из поленьев и палок, я размышлял о том, с какой очевидной легкостью Небе рассуждал по поводу обстоятельств смерти Хайма. Похоже, в Организации решили, что Вероника сказала им правду.
Однако я так и не узнал, где она могла быть, но у меня сложилось впечатление, что Кенига еще нет в Гринциге, а без оружия я вряд ли мог бы отправиться поискать ее еще где-нибудь. Так как до собрания оставалось всего два часа, то, видимо, лучше всего было дожидаться, когда прибудет Кениг, и надеяться, что все обойдется. Если же он убил или покалечил Веронику, то я лично сведу с ним счеты, когда прибудет Белински со своими людьми.
Я взял кочергу и небрежно пошевелил поленья. Пришел человек Небе, принес кофе, но я не обратил на него внимания и, едва он ушел, вытянулся на диване и закрыл глаза.
Поленья разгорелись, пару раз щелкнули, и мой бок ощутимо согрелся. За моими закрытыми веками ярко-красный цвет перешел в глубокий пурпурный, а потом во что-то еще более спокойное...
– Герр Гюнтер?
Я резко оторвал голову от дивана. От сна в неудобном положении, хотя, казалось, я задремал всего на несколько минут, шея моя одеревенела и стала тугой, как новая кожа. Но, взглянув на часы, я увидел, что проспал больше часа. Я потер шею.
Рядом с диваном сидел человек в сером фланелевом костюме. Он наклонился вперед и протянул мне руку, чтобы поздороваться. Это была широкая сильная рука, и на удивление крепкая для такого низенького человека. Постепенно я узнал его, хотя и никогда не встречал раньше.
– Меня зовут доктор Мольтке, – представился он. – Я много слышал о вас, герр Гюнтер. – С верхушки его акцента можно было сдувать пену, настолько он был баварским.
Я неуверенно кивнул: что-то в его взгляде очень меня смущало. У него были глаза гипнотизера из мюзик-холла.
– Рад с вами познакомиться, герр доктор. – Вот еще один из тех, кто поменял свое имя. Еще один мнимый мертвец, как Артур Небе. И все же это был не рядовой нацист, скрывающийся от правосудия, если, конечно, правосудие существовало где-либо в Европе в сорок восьмом. У меня возникло странное чувство. Только что я пожал руку человеку, который, если бы не таинственные обстоятельства, окружающие его смерть, мог бы стать самым главным разыскиваемым преступником в мире – гестаповский Генрих Мюллер собственной персоной.
– Артур Небе рассказывал мне о вас, – сказал он. – Знаете, а ведь наши с вами судьбы очень похожи. Я был полицейским детективом, как и вы. Начинал патрульным и учился своей профессии в суровой школе практической полицейской работы. Как и у вас, у меня была своя специализация. В то время как вы работали в комиссии по убийствам, я наблюдал за функционерами коммунистической партии. Я даже специально изучал полицейские методы русских. И признаюсь, обнаружил много достойного восхищения. Вы как полицейский наверняка оценили бы их профессионализм: МВД, что раньше именовалось НКВД, возможно, является самой лучшей полицией в мире. Даже лучше, чем Гестапо. По той простой причине, я думаю, что национал-социализм никогда не мог предложить веру, способную внушить такое устойчивое отношение к жизни. А знаете почему?
Я покачал головой. Его баварское наречие, казалось, предполагало естественную доброту, которой, как я знал, у этого человека быть не могло.
– Потому что, герр Гюнтер, в отличие от коммунистов, мы никогда не обращались к интеллектуалам так же, как к рабочему классу. Знаете, ведь я сам вступил в партию только в тридцать девятом году. Сталин делает такие вещи гораздо лучше. Сегодня он представляется мне совсем в другом свете, чем раньше.
Я нахмурился, размышляя, что это: мюллеровский способ проверки или шутка? Но он, казалось, был абсолютно серьезен, прямо до напыщенности.
– Вы восхищаетесь Сталиным? – спросил я почти недоверчиво.
– Да он на голову выше любого из западных лидеров. Даже Гитлер по сравнению с ним был маленьким человеком. Только подумайте, до чего поднялись Сталин и его партия. Вы же были в одном из их лагерей и знаете, какие они. По-моему, даже говорите по-русски. С Иванами всегда знаешь, в каком положении находишься. Они либо ставят тебя к стенке и расстреливают, либо награждают орденом Ленина. Не то что американцы или англичане. – Лицо Мюллера внезапно выразило отчетливую неприязнь. – Твердят о морали и справедливости и тем не менее позволяют Германии помирать с голоду. Они взахлеб говорят об этике и тем не менее сначала вешают наших старых товарищей, а потом набирают их в свои службы безопасности. Таким людям нельзя доверять, герр Гюнтер.
– Простите меня, герр доктор, но у меня сложилось впечатление, что вы работаете на американцев.
– Это не так. Да, мы сотрудничаем с американцами, но в конечном счете работаем для Германии. Для нового Отечества.
С задумчивым выражением лица, он встал и подошел к окну. Его манера проявлять неторопливость была своего рода молчаливой рапсодией, больше характерной для деревенского священника, борющегося со своей совестью. Он стиснул крупные руки, снова разжал их и в конце концов сжал виски кулаками.
– В Америке нечему восхищаться, не то что в России. Но американцы действительно обладают властью, а дает им эту власть доллар. Это единственная причина, по которой мы должны противостоять России. Нам нужны американские доллары. Все, что нам может дать Советский Союз, – это пример, пример того, каких результатов можно достичь, основываясь на верности и самоотверженности, даже и без денег. А теперь подумайте, какие успехи ждут Германию с такой же преданностью ее людей и американскими деньгами. Я попытался подавить зевок и не смог.
– Почему вы мне это рассказываете, герр... герр доктор? – Я чуть не назвал его Мюллером, спасла доля секунды. Интересно, кто-нибудь, кроме Артура Небе и, возможно, фон Болшвинга, который меня допрашивал, знает, кем на самом деле является Мольтке?
– Мы работаем для светлого будущего, герр Гюнтер. Пусть сейчас Германия разделена между ними. Но придет время, когда мы снова станем великим государством, великой экономической силой. Пока наша Организация работает вместе с американцами, чтобы противостоять коммунизму, позже их можно будет убедить позволить Германии воссоздать себя заново. С нашей индустрией и их новыми технологиями мы сможем достичь того, чего Гитлер никогда не смог бы. И о чем Сталин – да, даже Сталин с его грандиозными пятилетними планами – может пока только мечтать. Возможно, немец не будет главенствовать в военном отношении, но он будет делать это в экономической сфере. Немецкая торговая марка, а не свастика покорит Европу. Вы сомневаетесь в том, что я сказал?