В поисках прошлого

Алкиона — еще один камень преткновения в отношениях между Фрэнком и Кресси, которая всегда настаивала на том, чтобы заехать к ней в приют в Типперэри. «Ты проводишь с ней больше времени, чем со мной!» — вечно упрекал маму Фрэнк и, я считаю, был прав. Я уже много лет не видел Алкиону, но по какой-то причине она всегда напоминает мне об отце. У нее такая же, как у него, склонность к неконтролируемым и непредсказуемым вспышкам ярости. Так что воспоминания о них обоих вызывают у меня дрожь в коленях.

Моя мать так и не пережила наш отъезд из Корибина. До конца так с этим и не смирилась. Ее очень расстроила смерть моего отца и Трапа. Особенно Трапа. Фрэнк уехал вместе с нами. Нет, не так, это мы переехали вместе с Фрэнком. Он все время болтался поблизости, даже еще когда отец был жив. Думаю, у них с матерью все это началось еще тогда, и, хорошо зная Кресси, я был уверен: она бы ужасно переживала, если бы кто-то об этом узнал. Наверное, если бы все это выплыло наружу, ситуация сложилась бы очень неприятная, ведь Фрэнк служил в местной полиции, да и вообще…

Еще до того как мы покинули Корибин, весь наш мир вдруг словно встал с ног на голову: Кресси вопила и рыдала, Фрэнк был в ярости, люди вокруг шептались, отец и Джон Спейн пропали. Меня то и дело оставляли у незнакомых людей, у меня была сломана рука, и мы, кажется, только тем и занимались, что мотались по окрестным дорогам в раздолбанном джипе Фрэнка — от этого драндулета мы избавились только четыре или пять лет назад.

У меня сохранилось только одно четкое воспоминание: ночь, когда сгорела лодка Джона Спейна. На пирсе собрались сотни людей, все смотрели в море. Я помню красные языки пламени, пробивавшиеся сквозь густой дым, и мать, которая сказала мне, что всех настоящих моряков хоронят в море. Мой отец тоже был моряк, яхтсмен, даже в Олимпийских играх участвовал, однако его не хоронили. Еще я помню, как за несколько недель до этого стоял на пирсе в Пэссидж-Саут и смотрел на ту сторону бухты, на скалы, куда Трап возил меня наблюдать за тюленями.

А после всех этих событий мы перебрались в графство Керри, жили у брата Фрэнка. Теперь у нас в тех местах свой летний коттедж. Я совершенно потерял покой, все время спрашивал о Трапе. Задавал этот вопрос, и Кресси тут же принималась плакать. А Фрэнк все повторял, что не нужно расстраивать маму. Ну и, конечно же, я перестал спрашивать. Думаю, что именно с этого началось замалчивание всего произошедшего.

Е-мейл от Фионы Мур Шону Брофи, редактору литературного отдела газеты «Дублин дейли ньюс»

Привет! Предлагаю вам опубликовать в вашей газете серию очерков под общим заголовком «Ирландские художники — анфас и в профиль». Думаю, вас это могло бы заинтересовать. Я уже начала работу над этими материалами, рассчитываю через несколько недель закончить первые два. Если вам нужна более подробная информация обо мне, свяжитесь с Джезом Мерфи из «Jeu d’esprit»[2] (это литературно-художественное обозрение, издается в Сан-Франциско). Резюме прилагаю.

Глава 1

Из всего того, за что Крессида Рекальдо ненавидела своего первого мужа, Валентайна Джейсона Суини — а причин было множество, — главным было то, что он ее лишил ее любимой усадьбы. Этого она ему так никогда и не простила. Если смотреть на вещи непредвзято, то это могло бы показаться наименее мерзким из всех его преступлений, потому что он был человек жестокий, грубый и несдержанный. А потом на нее больше всего подействовало то, что после смерти Вэла она и ее любовник Рекальдо уехали из поселка, расположенного у самого устья реки, чтобы избежать скандала, готового обрушиться на них, и отклонились от маленького, любовно обустроенного мирка. Это, да плюс еще смерть в море Джона Спейна во время преследования ее сбежавшего мужа. Джон Спейн, так звали того самого старика, который помог ей вывести Гила из мира безмолвия.

Рожденная и воспитанная в маленькой деревушке в Оксфордшире, Крессида прожила в Ирландии восемнадцать лет, и все ее вполне устраивало, что вообще-то казалось странным, — ведь несчастья обрушивались на нее одно за другим, прямо с самого начала, когда она, молодая новобрачная, отправилась осмотреть этот фермерский дом в георгианском стиле, унаследованный от ее англо-ирландских предков. Корибин был настоящей развалиной, но он стоял на замечательной реке Глар, и Крессиду очаровали окрестности, сам дом, устье реки. До нее тогда не дошло, что при доме практически нет земли, да и подъезд к нему от местного шоссе весьма сомнительный.

К счастью, Вэл Суини — англичанин, несмотря на свою ирландскую фамилию, — был богат. Заядлый яхтсмен и удачливый до поры до времени бизнесмен, он тут же увидел возможности, которые таили в себе земли вокруг Корибина, выходящего фасадом прямо на реку и имеющего собственный причал. Прежде чем приступить к восстановлению здания, Суини купил прилегающие двадцать пять акров земли. Это было за несколько лет до того, как Крессида обнаружила, что в результате кое-каких уловок неких неизвестных или по крайней мере не названных по имени, но весьма проворных пройдох ее право собственности на дом не распространялось на землю и даже на узкую дорогу, ведущую к шоссе. Дом вместе с землей был имуществом ценным; дом без земли — в гораздо меньшей степени. Землю можно было продать и без дома, обратный вариант не проходил. Без земли и без хорошего подъезда дом ничего не стоил. По сути, Крессида не могла продать свое наследство без согласия мужа.

В тот первый год непонимание ситуации было для Крессиды сущим благом. Через несколько недель после завершения сделки по приобретению земли яхта «Азурра», любезная сердцу Суини, была уже пришвартована к берегу в конце нашего сада. Родители вначале планировали использовать Корибин как летнюю резиденцию, но Крессиде захотелось устроиться там навсегда. Она переехала вроде бы для того, чтобы наблюдать за работами, пока там еще шло строительство. Но ее визиты в Лондон становились все реже и короче, а когда родился Гил, Крессида переселилась в Корибин, ее муж В. Дж., как его звали, приезжал только на уик-энды. Для него усадьба была лишь объектом для инвестиций; он не собирался осесть в Ирландии. Ему там никогда не нравилось. Вскоре еженедельные его приезды превратились в ежемесячные. Такое положение дел устраивало обоих.

Когда Гилу исполнилось два года, стали явными серьезные проблемы со слухом. Родители на несчастье реагировали по-разному: отец воспринял это как личное оскорбление, тогда как мать сосредоточилась на том, чтобы помочь малышу. Она научилась языку жестов и умению читать по губам, после чего стала учить этому Гила, а потом на помощь ей пришел один из соседей, Джон Спейн. Среди соседей были и такие, кто считал нежелательным допускать к ребенку пожилого, одинокого бывшего священника, пусть даже тот когда-то считался выдающимся ученым. Но Крессида была уверена, что Спейн для нее больше, чем просто друг, — он стал ее доверенным лицом и советчиком. Она считала старика кем-то вроде приемного отца для своего сына и готова была доверить ему даже собственную жизнь.

Когда выяснилось, что Гил страдает глухотой, взаимоотношения его родителей начали резко ухудшаться. Глава семьи, казалось, за одну ночь утратил всякое чувство приличия: всегда большой любитель поволочиться за женщинами, он теперь демонстративно выставлял напоказ свои отношения с этой американкой, Эванджелин Уолтер, которая жила на противоположном берегу. Еще он стал много пить, а напившись, становился грубым и жестоким по отношению к жене и ребенку. Дела пошли хуже, и через пару лет он практически обанкротился. Когда денег не стало, Суини решил продать Корибин, — и дом, и землю, все вместе, — и начал обрабатывать Крессиду, чтобы та отказалась от своих прав на дом. Однако она оказалась на удивление упорной — было странно обнаружить такую несгибаемость в столь нежной молодой женщине, — даже несмотря на жестокие избиения. Она уже пришла к выводу, что брак развалился, а на руках остается ребенок-инвалид, нуждающийся в постоянной заботе. Корибин был для нее единственным оплотом против будущего. И она продолжала упорствовать.

2

Jeu d’esprit (фр.) — игра ума.