Страница 9 из 15
Увидев его, кассир перекинул оружие наизготовку, а прораб, побросав свои лопаты, свирепо двинулся навстречу.
— А ну, вертай назад, сукин сын! Вертай, говорю… а то сейчас я тебе нанесу физическое оскорбление. Вертай, подлая твоя душа…
Прораб прыгал перед толстым, расставив руки и преграждая дорогу. Но толстый шаг за шагом упорно продвигался вперед и возражал:
— Нанесешь — сядешь от трех до пятпадцати суток.
— Сяду, а нанесу! — не пускал прораб.
Но люди уже обратили внимание на этот инцидент и гуртом шли навстречу. А толстый им улыбался и помахивал демагогично ручкой.
— Персональный привет от коллектива Печорского леспромхоза! — бодро прокричал он. — Предлагаю следующие условия: отдельные квартиры в благоустроенном поселке, выслуга лет в лесной промышленности, прогрессивка, всесоюзные премии за систематическое перевыполнение плана!.. Механизация труда на двести процентов!.. Курортное место на берегу Печоры…
— Повадился, орел-стервятник. А ну, вертай!.. — надрывался прораб.
Но его оттеснили.
— А скот в личном пользовании — можно? — даже раскраснелась от вожделения Рытатуева.
— Всячески поощряем. Выдаем ссуды на обзаведение, — ответил толстый. — Заливные пастбища и лучший ОРС района!
Иван! Где ты? — зычно позвала Рытатуева.
— Тута… — ответил из толпы Иван-второй.
— Собирай барахло.
— Прошу вас, гражданочка, вернуть аванс, выданный на дорогу, — заметил оказавшийся рядом малокалиберный старичок кассир и поправил пенсне.
— А что? И верну! — взъярилась уже на него Рытатуева. — У вас тут, с этими халабудами, видать, не скоро коммунизм построишь. Верну…
Она задрала подол, вытащила из-под него тряпичный сверток, развернула деньги:
— Сколько надо?
Алексею вдруг стало муторно на душе: не завтракал. Он выбрался из толчеи и пошел к своему вагончику. Там тоже долго не сидел: назначенный час уже истекал.
Вышел из вагончика с чемоданом. На пороге столкнулся с Маркой-цыганом. Марка увидел чемодан и жалобно оскалил жемчужные зубы: он всегда от тоски улыбался.
— Уезжаешь, Алеша? Все уезжают… Один я останусь.
И махнул рукой.
У дороги Алексея догнала Дуся. И тоже спросила:
— Уезжаешь?
— Еду. На Джегор. С главным геологом договорился.
— А как же я?
Дусины глаза заморгали очень часто. Но не плакали: выжидали ответа.
— Что тебе я? — разозлился Алексей. — Тебе все одно, что я, что другой… Лишь бы замуж.
Почувствовал — грубо. И объяснил помягче:
— Ты не обижайся. Тогда я тебе забыл сказать: другая у меня девушка.
И вместе с глотком влажного ветра проглотил слово: «Была…»
Дуся повертела концы платка, подумала и протянула руку:
— Тогда, Алеша, я желаю тебе счастливого пути.
Алексей стал трясти Дусину руку и увидел: далеко, возле вагончика, стоит, прислонившись, Степан Бобро. Смотрит, как они прощаются с Дусей.
Катер шел против течения. Трудно шел.
Осеннее половодье на Печоре мало чем разнится от вешнего: оно и обильно, и бурно, и тревожно — только не радостной тревогой взыгравших весенних страстей, а холодными предзнаменованиями ледостава.
Вода текла вровень с берегами: полное собрание окрестных дождей. Цвета отраженных туч, быстрая, с частыми щербинами водоворотов но зеркалу. Изредка порывы ветра рассыпали дробную капель. Как выстреленные, летели навстречу — свежим срезом вперед — еловые хлысты и просто выдранные с корнями деревья. Желтая размытая глина клубилась у берегов.
Но весь этот разбой совершался по-тихому. Торжественная тишина стояла на реке, молчали леса. Четкое тарахтенье катера, помноженное эхом, было уже так привычно для слуха, что оно не нарушало тишины.
И Алексей вздрогнул, когда гулкий выстрел перехлестнул тишину от берега до берега.
Моторист, дотоле погруженный в раздумья, тоже встрепенулся и с любопытством стал разглядывать небеса: по какой такой дичи додумался неизвестный охотник бить крупной картечью?
Только Храмцов, дремотно клевавший толстым носом пуговицу дождевика, не шевельнулся — машинка лежала у него в кармане выключенная.
Еще один выстрел ударил в тайге. Алексей взглянул на моториста, тот повел плечами: сам, дескать, удивляюсь.
Впереди справа (катер шел у самого берега) оглушительно хрустнули раздираемые сучья, и стремительные тени одна за другой метнулись в воду. Взлетели снопы брызг.
— Лоси! — крикнул моторист и выключил двигатель.
Наперерез катеру, в воротничках пены, плыли три головы. Одна — очень крупная, с вислыми губами, лохматой бородкой и тяжелой раздвоенной короной рогов. Вторая чуть меньше, с плешью вместо короны. А третья — совсем маленькая, лопоухая, с круглыми от испуга глазами.
Лоси косились на катер, который сейчас несло назад, но направления не изменили: должно быть, сочли, что две опасности сразу, спереди и сзади, — это было бы слишком несправедливо…
Снова захрустели сучья на берегу, и из чащи вылезли двое, в сапогах до пупа, с ружьями. Небрежно скользнув глазами по катеру, они еще по инерции провожали сдвоенными дулами уплывающую добычу.
— Вот гады, — ругался моторист. — Браконьеры. Им тут раздолье: на триста верст вокруг — сам себе прокурор…
Лоси теперь плыли медленнее, держа равнение на маленькую лопоухую головку. Но они уже достигали берега. Лоснящиеся от влаги, мускулистые крупы легко взметнулись на глинистый обрыв. Однако животные как будто и не собирались продолжать бегство. Лопоухий и безрогая, изящно играя тонкими ногами, спокойно вошли в заросли. А третий — могучий бык — повернулся к реке и застыл на краю обрыва, гордо подняв царственные рога…
Алексей оглянулся. Те двое, в сапогах, уже опустили приклады.
— А ведь знают, — вдруг захохотал моторист, показывая в сторону лосей. — Звери, а знают!
— Что знают?
Затарахтел мотор.
— На той стороне — заповедник… — объяснил парень. — Туда хоть с ружьем, хоть без ружья сунешься — объездчики живо загребут! Вот они, звери, выходит, и разбираются — на какой стороне закон…
— А если и на том берегу обнаружится газ? — заинтересовался Алексей. — Начнут бурить, строить… Тогда как?
— Не начнут. Я же сказал — там заповедник. Нельзя.
— Ну, а если золото? Или, предположим, уран? Так зря и пропадать будет в земле?
— Факт. Иначе всех зверей в один год перестреляют. Любители, есть…
— Интересно, — сказал Деннов.
— У нас тут, на Печоре, все интересно, — согласился моторист.
Прошло еще часа три. Излучина сменялась излучиной. Плотно стояли над водой леса. Их уже окутывали сумерки, и острозубая кромка четче вырисовывалась на блеклом небе.
— Приехали, — объявил моторист, круто поворачивая штурвальное колесо.
Сперва Алексей даже не понял, куда именно они приехали.
Берег как берег. Низкий топкий. Елки шлепают ветками прямо по воде. Но потом сквозь заросли разглядел: груды ящиков, контейнеры, катушки кабеля в человеческий рост, генераторы и разное другое. Все это укрыто брезентом и сверх того приплюснуто каменьями.
На большом ящике сидел дядя в тулупе и курил самокрутку. Сторож, наверное.
Далее простирался поток грязи. Из грязи торчала неподвижная будка трактора, до самых окошек погрязшего в жидкой каше…
— Дорога, — сказал моторист. И добавил: — Была. До дождей.
— Как же по ней ходить? Плыть, что ли?
— А вы не по дороге пойдете. По трубе.
Храмцов, когда катер ткнулся в берег, проснулся и тут же спрыгнул в воду. Зашагал, хлюпая сапогами. Прямо в ельник. По нужде, должно быть.
«Что значит — интеллигентный человек, — отметил Алексей. — Вокруг-то, кроме сторожа, ни живой души…»
Но Храмцов вышел из зарослей, неся несколько еловых шестов.
— Вы что же не вооружаетесь? — улыбнулся он Алексею ободряюще.
— Зачем мне? — подивился Алексей.
— А здесь в двух шагах можно срезать, — объяснил, не расслышав, Храмцов. — Вот нож.
Алексей не стал рассуждать, взял нож и пошел срезать шесты.