Страница 20 из 92
На следующий день выдалась кристально ясная погода. Вдохновенно светило солнце. Повсюду слышался грохот давления. Вздымались новые ледяные гребни, и как только наступил день, я увидел, что линии крупных возмущений приближались к кораблю. «Эндьюранс» периодически подвергался сдавливанию. Находясь внизу, я слышал скрип и стон его тимберсов, пистолетный треск ломаемых нагелей или досок и слабый неразборчивый шёпот нашего погибающего корабля. А над головой светило безмятежное солнце, иногда проплывали пушистые облака, гонимые южным ветерком, блеском миллионов граней искрился отражаемый от новых ледовых гряд свет. День прошёл медленно. В 7 часов вечера очень сильное пульсирующее давление возобновилось и деформировало бак и корму. Стыки обшивки по правому борту отогнуло на четыре и пять дюймов, мы видели с мостика, что корабль титаническим давлением выгибает как лук. Словно живое существо он сопротивлялся сокрушающим его силам, но этот бой был неравным. Миллионы тонн льда неумолимо давили на маленький корабль, который осмелился бросить вызов Антарктике. «Эндьюранс» протекал со страшной силой и в 9 вечера я приказал снять лодки, снаряжение, провизию и сани на льдину и переместить их на плоский лёд невдалеке от судна. В полночь лёд немного закупорил пробоину, но, тем не менее, всю ночь все проработали на откачке воды. Очень странным выглядело внезапное появление из трещины в 100 ярдах от корабля восьми императорских пингвинов в тот момент, когда давление на судно было на самом пике. Они прошли немного по направлению к нам, остановились, и после нескольких обычных звуков начали издавать странный крик, который звучал словно панихида по кораблю. Никто из нас никогда прежде не слышал от императоров каких-либо других звуков и криков, кроме самых простых, и впечатление от этой согласованной партии было потрясающим.
Затем наступил роковой день — среда, 27 октября. Мы находились в точке с координатами 69 градусов 5 секунд южной широты и 51 градус 30 секунд западной долготы. Температура минус 8,5 градусов Фаренгейта, дул мягкий южный бриз, а в чистом небе сияло солнце.
«После долгих месяцев непрерывной тревоги и напряжения, времени светлых надежд и мрачных перспектив „Эндьюранс“ настал конец. Хотя мы и вынуждены покинуть корабль, который нет никакой надежды восстановить, мы живы и здоровы, у нас есть еда и снаряжение для задачи, которая стоит перед нами. Она заключается в том, чтобы добраться до суши всем членам экспедиции. Трудно описать, что я чувствую. Для моряка его корабль это больше чем плавающий дом и для меня с „Эндьюранс“ ассоциируются амбиции, надежды и вожделения. Теперь, содрогаясь и стеная от треска ломаемых шпангоутов и зияющих ран, он медленно заканчивает свой век в самом начале карьеры. Он разрушен и покинут после более чем 570 мильного дрейфа в северо-западном направлении в течение 281 дня, прошедшего с тех пор, как он был зажат льдами. Расстояние от точки, где он вмёрз в лёд, до места, где он сейчас, смертельно раненый лежит, 573 мили, а общий дрейф через все отмеченные точки 1186 миль и, вполне возможно, мы на самом деле покрыли более 1500 миль. Сейчас мы находимся в 346 милях от острова Паулета (Paulet Island), ближайшей точки, где есть возможность найти пищу и кров. Небольшая хижина, построенная там Шведской экспедицией в 1902 году полна припасов, оставленных там аргентинским спасательным судном. Я знаю всё о тех припасах, потому что именно я закупал их в Лондоне от имени Правительства Аргентины, когда оно попросило меня оснастить спасательную экспедицию. Расстояние до ближайшего барьера к западу от нас около 180 миль, но партия, отправившаяся туда, по-прежнему будет в 360 милях от острова Паулета и вряд ли найдёт там средства для спасения. Мы не сможем взять столько еды на всё путешествие, вес окажется слишком большим.»
«Это утро было последним, встреченным на корабле, погода стояла ясной, с мягким юго-юго-восточным к юго-юго-западному бризом. С вороньего гнезда каких-либо признаков земли не наблюдалось. Давление нарастало от часа к часу и не приносило кораблю освобождения или хотя бы отсрочки. Атака льда достигла своего апогея в 4 дня. Давлением выперло вверх корму, а давящей сбоку движущейся льдиной раскололо руль и вырвало рудерпост и ахтерштевень. Затем, пока мы смотрели, лёд приоткрылся и „Эндьюранс“ немного осел. Обшивка была сорвана, и вода хлынула вниз. Давление возобновилось в 5 часов вечера. Я приказал, чтобы все сошли на лёд. Ходящие ходуном перемалывающиеся льдины с остервенением напирали на корабль. Отвратительное ощущение чувствовать под ногами разрушаемую палубу, выгибающиеся, а затем ломающиеся со звуком, подобному выстрелам тяжёлых орудий, могучих бимсов. Насосы не справлялись с водой и, чтобы избежать взрыва, когда она достигнет котла, я отдал приказ затушить огонь и выпустить пар. План эвакуации с корабля в случае опасности был составлен заблаговременно, люди и собаки спустились на льдину и без помех перешли на сравнительно безопасную часть льдины. Перед отходом, стоя на дрожащей палубе, я взглянул вниз в люк машинного отделения и увидел упавшие набок двигатели, поскольку рамы оснований были снесены. Я не могу описать впечатление от этого безжалостного уничтожения, которое был вынужден наблюдать повсюду вокруг. Льдины силой в миллионы тонн двигали льды снаружи корабля, стирая его с лица земли.»
Основные запасы были размещены на льдине в сотне ярдов от корабля, там же мы встали лагерем на ночь. Но около 7 часов вечера, когда палатки были уже установлены, лёд, на котором мы находились, оказался вовлечён в зону давления и начал потрескивать и дрожать у нас под ногами. Я велел перенести лагерь на большую льдину в 200 ярдах далее со стороны носа корабля. Лодки, запасы и лагерное оборудование было необходимо перенести через «живую» торосную гряду. Но подвижки льда были настолько незначительными, что не помешали нашему короткому треку, хотя вес тороса настолько прогибал льдину, что по обе её стороны образовались лужи. Первая партия с кирками и лопатами построила снежную гать, прежде чем мы смогли их пересечь. В восемь вечера лагерь установили вновь. У нас были две полюсных палатки и три полубочки (обручевые палатки). Я расположился в небольшой полюсной палатке № 1 вместе с Хадсоном, Хёрли и Джеймсом, Уайлд в небольшой полубочке № 2 с Вордье, Макнишем и Маклроем. Эти палатки очень легко перемещались и устанавливались. Восемь человек разместились в большой полубочке № 3; Крин занял полубочку № 4 вместе с Хасси, Марстоном и Читамом, Уорсли расположился в полюсной палатке № 5 с Гринстритом, Лизом (Орд-Лизом), Кларком, Керром, Рикенсоном, Маклином и Блэкбороу, последний был самым младшим в нашем коллективе.
«К ночи температура упала до -16 градусов и большинству мужиков было холодно и неуютно. После установки палаток я собрал всех и разъяснил наше положение, надеюсь кратко и понятно. Я рассказал им про расстояние до Барьера и до острова Паулета и сообщил, что я предлагаю попытаться идти со всем снаряжением через льды в направлении острова Паулета. Я поблагодарил людей за выдержку и хорошее присутствие духа, которое они проявили в столь сложной обстановке, и сказал им, что я не сомневаюсь, что если они и дальше будут также продолжать и доверятся мне, то все мы, в конце концов, будем в безопасности. Потом мы поужинали тем, что повар приготовил на большой жировой печи, и после отбоя все отправились ко сну.» Лично я не мог уснуть. Разрушение и оставление судна не стало неожиданным. Катастрофа маячила много месяцев подряд, и я сотню раз продумывал планы на все случаи жизни. Но мысли, которые приходили ко мне сейчас, пока я ходил туда-сюда в темноте, были не особо радужными. Задача заключалась в том, чтобы обеспечить безопасность всей партии, и для её решения я должен использовать всю свою энергию и волю, каждую крупицу знаний и антарктического опыта, что был у меня. Она была кропотлива и трудна, нужна была чёткая и понятная программа, если мы хотим выбраться без потерь. Человек должен представить себя в новой роли — идущим к земле.