Страница 147 из 148
- Дед жив. Расхворался было по осени после смерти вечного своего недруга боярина Глота, но к весне поправился.
Город был немал, никак не меньше Плеши, и обнесён надёжным двойным тыном. А на соседнем холме увидел Яромир знакомый с детства идол Перуна, таких теперь уже не осталось на Владимировой Руси. Разве что в скрытных капищах.
- Мы живём своим умом, - гордо сказал Пересвет. - А ты славянским богам уже, небось, и не кланяешься?
- Коли нужды нет, то и не кланяюсь, - усмехнулся Яромир. - А коли нужда придёт, то от поклона спина не переломится.
Пересвет захохотал:
- Узнаю Хабарову породу - не по заповедям жить, а по выгоде.
Город мало что на холме стоял, так ещё и рвом был окопан, а в том рву поблескивала вода. С опаской здесь жили люди. Да оно и понятно - по словам Пересвета выходило, что земля здесь ничья.
- Как это ничья, - удивился Звездан. - Земля наша, рода Гастов и прочих родов, что пришли с нами и осели. У нас и выселки есть, где тоже наши живут вперемешку с местными.
- А ратились с кем?
- А леший их знает. Приплыли по большой реке на ладьях. И не булгары даже, а не поймёшь кто. Здесь мы их и посекли.
- А с булгарами как?
- Так плыви и торгую. Гостей на тех землях не трогают. Бречислав не раз ходил по большой реке до самого низа. А там, говорят, море великое. И за тем морем тоже живут люди.
С Бречиславом надо бы подробнее поговорить, а может, и поход снарядить совместный. Новгородцы ходили по большой реке, но Яромиру она пока внове.
- Город-то ваш как зовётся?
- Новой Плешью назвали, - засмеялся Звездан. - Чего морщить лоб без нужды.
У Звездана уже начала отрастать бородка, а улыбкой он сильно с Ладомиром Хватом схож - тоже, наверное, девки плачут.
Мать Яромир узнал сразу, что и немудрено - не изменили годы Хабарову дочку. Разве что уронила слёзы, обнимая сына, а прежде Яромир не видел её плачущей. Ну и чуть заметные морщинки в уголках губ появились, а так по-прежнему горда и величава боярыня Милава, и дворня слушает её беспрекословно. Дом-то у боярыни свой и в этом доме она полновластная хозяйка, а муж Ладомир если и заходит сюда, то только гостем. А что заходит, так это видно по детям. Кроме выросшего Владимира вокруг Милавиного подола ещё четверо. Младшему от силы года полтора.
- Жду, жду дочь, - вздохнула боярыня. - А рождаются только сыновья.
Вот старый Хабар обрадуется такому изобилию внуков, а то уж который год пилит Яромира за то, что жену не ведёт в дом, а без доброй жёнки Хабарову роду нет продолжения.
- Есть у меня одна на примете, - шепнула Милава. - Золото, а не девка. Вячеслава-то давно видел?
- Приходил он в прошлом году ладьей в Новгород, деда повидать. Здоров, что ему сделается. Вячеславу добрый кус обломился на Киевщине от отца, да и князь Владимир к нему хорош.
От матери Яромира повели к отцу, хотя прежде Милава не называла так Ладомира при людях. Но здесь, видимо, таиться было не перед кем. А воевода Ладомир гостя на крыльце встретил и удивил изрядно - годы вообще обошли его стороной. Разве что плечи стали шире, а руки, которыми он обнял сына, крепче. Во всяком случае, не враз вздохнул Яромир после тех объятий. Детей вокруг воеводы тоже было с избытком. Яромир было вздумал прикинуть, сколько у него сестёр и братьев, но сбился со счёта. А для обсчёта всего рода Гастов его разумения не хватило. Спросил у Войнега, но тот только руками развёл:
- Мора не было на наших землях, хвала Перуну, а наши жёны здоровы и плодовиты.
Женщины уже облобызали Яромира, которого помнили совсем малым, а ныне вон какой вымахал молодец - женить пора.
За стол сели только те Гасты, что владели мечом, но и таких набралось изрядно. А из чужих был всё тот же Бакуня да ближние мечники во главе с Тырей. А прочим столы накрыли прямо во дворе. Дом хоть и велик, но всех вместить не в силах.
Меды в Новой Плеши были не хуже чем в старой, так во всяком случае уверял Пересвет, и Тыря с ним согласился, хлебнув изрядно из чарки.
- Неправда это, - возразил вдруг новгородцу Бакуня. - Мёд на чужбине всегда горек.
Слова ведуна не понравились Гастам, это было заметно и по лицам и по наступившей тишине. Тишину нарушил Ладомир, произнёсший твёрдым голосом:
- Старая песня, Бакуня. Мы и в Плеши были пришлыми, хотя она и стала нам родной. Но если бы мы остались там, то многих плешан подставили бы под мечи Владимировой дружины. Вот тогда бы наш мёд отдавал бы горечью и кровью. Кровавый напиток, может, и хорош для Перуна, но Гасты не боги, а люди, которым простой мёд всегда будет сладок.
- А если и сюда дотянется рука Владимира, куда пойдёшь в этот раз, воевода?
- Мир велик, Бакуня, - хмуро сказал Ладомир. - Всем бы хватило места, если бы не алчность людская. Коли нужда придёт, то будем биться. Если не одолеем врага, то сойдём в землю, или в ту, что под ногами, или в землю дальнюю. По правде я жить хочу, Бакуня, а не по блажи - твоей ли, Владимировой ли, всё равно.
- Моя блажь от бога Перуна! - выкрикнул ведун, поднимая палец вверх.
- Так и князь Владимир говорит то же самое, - сказал неожиданно Яромир. - А чернецы вторят ему, что-де всякая власть от Бога.
- Может они и правы, твои чернецы, - вздохнул Ладомир. - Но власть до той поры от бога, пока она народу люба, а если не люба, то не от бога та власть, а самозванная. Пока терпит народ князя Владимира, и я терплю, а если поднимется народ, то и я встану.
- Любы тебе, я вижу, стали чернецы, Ладомир, - криво усмехнулся Бакуня. - Появились они уже и в Новой Плеши.
- Если им есть что сказать людям, Бакуня, то пусть говорят. А рубить головы ни им, ни тем, кто их слушает, я не буду. Новых-то голов на место отрубленных не ты, не князь Владимир не научились выращивать, так пусть будут, какие есть.
- Вот так и сгинут славянские боги, а с ними и наша правда, - с горечью сказал Бакуня. - Из-за робости и глупости твоей воевода.
- Если в тех богах правда есть, то не сгинут. И пойдёт эта правда их от головы к голове, от меня к моим сыновьям и далее к внукам. Но чтобы правда жила, нужны головы на плечах, а не в сырой земле. В отрубленных головах заводятся только черви. Если греческий бог вберёт в себя славянскую правду, то быть ему на наших землях Ладой, a если уронит он эту правду в грязь руками нерадивых своих печальников, то быть ему битым, как случилось это с Перуном, который, доверившись своим кудесникам, хотел подменить правду страхом и кровью. Правдой растет сила бога, Бакуня, а не кровью, и от этой выросшей на правде силе будет радость детям и внукам нашим. А иначе, зачем жить.
Больше никто ничего важного не сказал - и Бакуня умолк, помрачнев лицом, и Ладомир задумался о своём. А Яромир углядел девушку и по глазам матери понял, что именно про неё она ему говорила. Хороша была девушка, у Хабара от её взгляда перехватывало дыхание.