Взорвать «Аврору»

В маленьком пустом городишке недалеко от границы Владимир должен был встретить проводника. Он знал, что в приграничных районах целые семьи занимались опасной, хотя и очень выгодной работой – переводили людей через границу Совдепии и обратно. Знал он и о том, что если красные накроют его во время перехода границы, то не пощадят ни его, ни проводника. Тут, в этих глухих лесах, ставших пограничными всего восемь лет назад, шла настоящая необъявленная война.

Хозяин корчмы, краснолицый крепкий эстонец, молча налил Сабурову кружку пива, небрежно смахнул в кассу трехмарковую монету и высыпал на тарелочку сдачу – несколько звонких пенни. Усаживаясь за деревянный, отполированный десятками локтей стол, Владимир мельком взглянул на большие напольные часы, стоявшие в углу. Была половина десятого вечера, а проводник должен был появиться в десять.

Потягивая холодное крепкое пиво, Сабуров прислушался к себе. Как-никак это было его первое боевое задание после девятнадцатого. Но никаких даже отдаленных признаков волнения не было и в помине. Это порадовало его, и Владимир почти бездумно наслаждался этим сидением в маленькой провинциальной корчме, вкусом горького, хмельного пива, уютным тиканьем часов в углу, тихим свистом хозяина, протиравшего полотенцем тарелки…

Проводник появился ровно в десять, как и было уговорено. Это был хлипкий, заросший чахлой бороденкой мужичок, одетый в видавшую виды русскую солдатскую шинель без хлястика и высокие грязные сапоги до колен. Быстро окинув взглядом помещение, он направился к Владимиру и приглушенно спросил по-русски:

– Они тут к пиву дают чего-нибудь?

– А ты у хозяина спроси, – кивнул Сабуров на стойку. Пароль и отзыв были правильными.

Проводник спросил чаю и подсел к Владимиру. Оба смотрели друг на друга с любопытством. Сабуров пытался понять, русский проводник или эстонец, а тот явно чего-то ждал, барабаня пальцами по столу.

– Ну, мил человек, ты рассчитываться со мной будешь или как? – наконец произнес проводник еле слышно и с такой выразительной интонацией, что сомневаться в его русском происхождении стало глупо.

Владимиру стало и смешно, и досадно. Он и в самом деле забыл о том, что должен расплатиться с проводником за услугу. Торопливо расстегнув портфель, Сабуров извлек аккуратно упакованную пачку эстонских марок и протянул проводнику. Тот, не пересчитывая и не поблагодарив, сунул деньги за пазуху и молча принялся за чай.

Из города вышли в одиннадцатом часу. Почти сразу за околицей начался суровый, густой лес, рассеченный пополам разбитой, раскисшей от дождя дорогой. Некоторое время проводник и Владимир шли обочиной, потом свернули в чащобу. Минут через двадцать начался дождь – сперва слабый, потом все сильнее, злой…

Идти приходилось без троп, настоящим буреломом. Проводник явно старался вести Владимира как можно более глухими местами, чтобы не напороться на засаду красных. Капли дождя шуршали по их плащам. Сабуров кинул взгляд на светящийся циферблат часов – была уже половина третьего ночи.

– Ну что, скоро? – шепотом спросил он проводника.

– Тшш… – прошипел тот вместо ответа.

Оба замерли на краю глубокого оврага, заваленного стволами упавших деревьев и бурой опавшей листвой. Слышен был только шум дождя. Потом где-то в отдалении затрещали, ломаясь, ветви и тяжело рухнуло на землю что-то большое, громоздкое. Владимир вопросительно взглянул на проводника.

– Ничего, – шепотом произнес проводник. – Лес воруют…

– Кто? – таким же шепотом отозвался Владимир.

– Да кто ж их знает? Советские. По ночам лес рубят…

Они помолчали, но треск веток прекратился.

– Если увидишь кого, ложись и стреляй, – шепотом произнес проводник. – Они тут зеленые, пуганые. Сразу на землю падают и начинают палить куда глаза глядят.

– А сколько их ходит в патруле? – поинтересовался Сабуров.

– По пять-шесть. Это первая линия, они с винтовками. Дальше будет линия ГПУ, там по двое, с наганами. Ну, конный дозор еще может быть, но в такую погоду вряд ли.

– А собаки?

– Не, собаки – название одно, – поморщился проводник. – Полудохлые… Ну ладно, двинули. Никого вроде.

Они осторожно, держась руками за мокрые ветви, начали спускаться в овраг.

Той же ночью Ленинградский областной отдел ОГПУ жил своей обычной жизнью. По коридору, устланному красной ковровой дорожкой, решительным шагом шла миловидная девушка лет двадцати семи, гладко причесанная, облаченная в форменную юбку, гимнастерку и сапоги. В руках у нее была картонная папка. В красных петлицах – три «кубаря».

Девушка зашла в небольшой «предбанник», где за столом сидел молодой секретарь в форме ГПУ с двумя треугольничками в петлицах. При появлении девушки он улыбнулся и снял трубку одного из телефонов.

– Минуту, сообщу Станиславу Адамовичу о том, что вы пришли.

Он сказал в трубку: «К вам товарищ Скребцова», выслушал ответ и вежливо указал на большой плюшевый диван, стоявший у стены:

– Прошу вас немного обождать. Станислав Адамович говорит по другой линии и скоро пригласит вас.

Девушка уселась на диван напротив высокой дубовой двери, украшенной медной табличкой с надписью: «Начальник Ленинградского областного отдела О.Г.П.У. тов. МЕССИНГ Станислав Адамович».

Мессинг родился в 1890-м году в Варшаве в семье музыканта и акушерки. Гимназию он не закончил, рано начал работать в типографии. В 1908-м вступил в партию большевиков и стал тем, кого было принято называть «профессиональным революционером».

После Октябрьского переворота Станислав Адамович оказался в числе тех, кого новая власть резко вынесла наверх. Уже в декабре 1918-го, в возрасте двадцати восьми лет, он возглавил секретно-оперативный отдел Московской ЧК, практически весь 1921 год руководил столичной госбезопасностью, а в ноябре 1921-го был переведен на должность председателя Петроградской ЧК.

Шли годы, ЧК была преобразована в ОГПУ, Петроград стал Ленинградом, Петроградская губерния – Ленинградской губернией, а затем и гигантской, вобравшей в себя пять губерний, областью, партийный вождь города Зиновьев был заменен Кировым, а Мессинг по-прежнему оставался главой госбезопасности северной столицы СССР. За шесть лет он изучил Ленинград, как он сам выражался, от крыш до подвалов и, пожалуй, огорчился бы, если бы пришел приказ о переводе его обратно в Москву. Ему нравилось чувствовать себя хозяином города – в глубине души он считал себя даже более полновластным его хозяином, чем Киров.

Сейчас он – крупный, абсолютно лысый, несмотря на свои тридцать семь лет, толстяк с жесткими складками у губ, в форме ГПУ с двумя ромбами в петлицах и орденом Красного Знамени, – сидел за обширным письменным столом, зажав между ухом и плечом телефонную трубку.

– Алё-алё-алё… Ал-лё. Начальника 15-го погранотряда… – Он сделал паузу и снова заговорил: – Сан Саныч? Мессинг у аппарата. Тебе тоже здравия желаю… Слушай какое дело. Тут в твоей зоне должен человечек один объявиться… Ага, запиши, пожалуйста, данные. По документам Андреев Павел Андреевич, девяносто четвертого года рождения, землемер. Скорее всего пойдет третьим коридором. Так ты там скажи твоим орлам, чтобы он нормально прошел, без помех, понимаешь?.. Услышал меня?.. Ну и ладушки. Ну и проследи, будь другом, чтобы он спокойно двигал себе в направлении Ленинграда. А коридорчик сразу за ним прихлопни с концами, ладненько?.. Ага… Ну, Красное Знамя не обещаю, а Ялту в разгар сезона гарантирую. – Мессинг засмеялся. – Ну давай, держись там… Да, тебя с наступающим тоже.

Он повесил трубку, крепко помял ладонью затылок, устало вздохнул и потянулся. Шумно, с завыванием зевнул, раскинув руки в стороны. Потом снял трубку аппарата внутренней связи и сказал:

– Давай Скребцову.

Через десять секунд на пороге кабинета Мессинга появилась девушка в форме. Она слегка прищелкнула каблуками сапог.

– Здравия желаю, товарищ начальник облотдела. Старший сотрудник особых поручений Скребцова по вашему приказанию прибыла.