Страница 9 из 14
Настала пауза.
Алёна вся превратилась в слух.
— Ну как это я не буду помогать? — пробурчал Костик. — Адрес я тебе скажу…
— Ну?
— Это… я, в общем, адреса точно не знаю, но это почти как раз на пересечении Арзамасской и Крупской. Там напротив перекрестка тропинка между домами, как бы к Ильинке ведет. Проедешь во дворы — второй дом налево, главная примета — чердачное окошко досками перезаколочено, первый этаж.
— Да там развалюхи какие-то! — изумился Данила. — Неужели она там живет?!
— У нее квартира где-то в Лапшихе, но она ее сдает, а живет именно что в развалюхе, которую снимает за гроши. Там же и самые важные встречи по вечерам назначает. Говорят, она скупая, как… как… — Костик замялся в поисках сравнения.
«Как Скупой рыцарь у Пушкина, Плюшкин у Гоголя, Гарпагон у Мольера, Гобсек у Бальзака, Скрудж у Диккенса, Шейлок у Шекспира», — мысленно подсказала Алёна, однако Костик телепатическими способностями не владел, а потому пошел по пути наименьшего сопротивления и сказал:
— Скупая, как… как сука!
Ну что ж, в этом была даже некая изысканность… некая фонетическая игра, даже намек на аллитерацию… не «чуждый чарам черный челн», конечно, но тоже ничего себе!
Алёна на миг задумалась о любимом — о всяких лингвистических чудесах — и чуть не пропустила опасного момента. Данила сказал:
— Ну ладно, спасибо и на том. — А потом дверь колыхнулась, и Алёна едва успела отскочить и с неподдельным — то есть ей хотелось так думать — интересом углубилась в разглядывание коробок со сменными мешками для пылесосов.
Она схватила какую-то коробку и поверх нее украдкой бросила взгляд на служебный вход. Оттуда вышли два парня: один высокий и темно-русый — в знаменитой куртке, другой среднего роста, худенький, в красной фирменной робе магазина «Видео». Высокий пошел к выходу, а второй свернул к Алёне:
— Вам чем-нибудь помочь?
Поверх робы болтался бейджик с надписью: «Менеджер Константин».
— Э-э… — пролепетала Алёна, делая простейший логический вывод, что высокого парня звали, стало быть, Данилой. — Я ищу мешки для своего пылесоса.
— Какой он марки? — заботливо спросил Константин.
— «Самсунг».
— А какая модель?
— Что значит — какая модель? Ну, он синенький такой, кругленький… — показала руками Алёна.
— Я имею в виду номер модели, — улыбнулся Константин с тем выражением, с каким врачи обычно улыбаются идиотам. В смысле, идиоткам.
— Я не знаю… — развела руками Алёна, оправдывая диагноз. — А у него что, есть номер?
На самом деле она отлично помнила, что у ее «Самсунга» есть номер — 1500. И пылесборники ей в самом деле были нужны! Но если сейчас она назовет номер и мешки найдутся, придется для конспирации их покупать, а в это время Данила исчезнет! И Алёна ничего не успеет у него спросить!
— Извините, — пробормотала она, приклеив к лицу виноватую улыбку, — я теперь вспомнила, на пылесосе и правда какие-то цифры написаны. Я посмотрю, а завтра приду. Хорошо?
— Как вам будет угодно, — кивнул Константин, — хотя у нас есть одна модель пылесборников, которая практически для всех «Самсунгов» подходят. Универсальные мешки!
— А вдруг к моему они не подойдут? — старательно испугалась Алёна. — Нет, я лучше посмотрю номер… спасибо, до свиданья!
— До свиданья, — пробормотал Константин, даже не поглядев вслед рассеянной клиентке, которая с невероятным пылом вдруг рванула к выходу. Поработайте в «Видео» — и не такого еще насмотритесь!
Дела давно минувших дней
Утром я надел фрак (правильнее будет сказать, фрачок, настолько он кургуз и неказист, а впрочем, без ложной скромности сознаюсь, что я, по отзывам, выглядел в нем весьма авантажно и, главное, старше своих лет!) и отправился с визитом к их превосходительствам.
Петрозаводск показался мне неказист. Каменных домов раз-два и обчелся, а именно три. Один из них оказался гостиный двор — одноэтажный, узкий, с галерейками и арками. Напротив находилось деревянное и тоже одноэтажное здание театра. Я обрадовался, увидав, что расположен он на столь бойком месте, как торговая улица. Значит, о предстоящих спектаклях все извещены!
Неподалеку нашел я небольшую площадь, где полукругом располагались так называемые присутственные места. Неподалеку стоял и губернаторский дом, каменный, в три этажа, очень просторный, вытянутый в длину крыльями и флигелями. Вокруг раскинулся очень недурной парк — понятное дело, занесенный снегом, но с тщательно расчищенными дорожками. Собственно, единственный этот дом производил поистине городское впечатление, и я, петербургский житель, русской провинции в глаза прежде не видавший и побаивавшийся ее, несколько приободрился.
Я был удивлен той быстротой, с какой приняли меня их превосходительства. Я как актер привык к пренебрежению со стороны сильных мира сего. Я тогда недооценивал скуку здешней жизни, когда всякий новый человек — вдобавок прибывший по своей воле, а не ссыльный! — становился сразу интересен. А к актерам, благодаря увлечению губернаторши, вообще было особенное отношение.
Губернатор оказался сморщенным, сгорбленным седовласым старцем весьма почтенного вида. Его супруга — очень высокой, почти с меня ростом и гораздо выше своего мужа, с великолепной фигурой. Лет ей было… ну, словом, как говорится, женщина бальзаковского возраста. Одетая в синее платье, она казалась большой удивительной птицей рядом с воробьишкой-мужем. Говорил губернатор мало, хотя и приветливо, порою украдкой позевывал и очень скоро удалился, сославшись на необходимость читать какие-то важные бумаги. Помню, мелькнула у меня мыслишка, что он отправился просто-напросто поспать.
— Ангел мой, — выразился он по-старинному, обращаясь к жене, — предоставляю тебе занять нашего гостя.
Ее превосходительство послала мужу ласковую улыбку и посмотрела на меня. У нее были прекрасные серые глаза, которым синее платье придавало голубоватый оттенок, а волосы темно-русые. Черты лица нельзя было назвать иначе как породистыми. Вообще лицо поражало не столько красотой, сколько оригинальностью. Впечатление ее внешность и манеры производили очень сильное. Я вдруг подумал, как скучно, должно быть, такой очаровательной женщине в этой глуши — неудивительно, что она так увлечена театром!
Я робел и путался в ответах. Особенно часто спотыкался на словах «ваше превосходительство», которые почему-то вставлял то и дело, и в конце концов хозяйка приказала — именно что приказала! — мне называть ее Эльвирой Михайловной.
Я с восторгом подчинился. Ну, первое дело, повторюсь, мне еще не приходилось быть в такой короткости с сильными мира сего. Кроме того, эта женщина рождена была властвовать людьми и их сердцами. Что скрывать — я влюбился в нее с первого взгляда, но, конечно, понимал, что это навеки останется влюбленностью пажа в королеву. Ну что ж, для начала я решил ни в коем случае не выдавать своих чувств, чтобы не показаться смешным.
Собственно, говорили мы только о делах. Для начала Эльвира Михайловна посоветовала мне съехать из гостиницы и сыскать квартиру в городе.
— Не то разоритесь у этого Яаскеляйнена, он с проезжающих, по слухам, три шкуры дерет, — сказала она. — У любой, самой жадной старушки комната дешевле, да еще и со столом.
— А кто такой Яаскеляйнен? — удивился я. — Неужто хозяин гостиницы? Так он финн?! Я бы скорей принял его за жителя южных наших губерний. Неужто бывают черноволосые и черноглазые финны?
— Среди жителей Похъёлы было много черноволосых, черноглазых и смуглых, — сказала Эльвира Михайловна, и глаза ее неприязненно сузились, но, увидав мое поглупевшее от изумления лицо, она рассмеялась чудесным, чарующим смехом. — В старинных карельских сказаниях Похъёлой называется северная часть Финляндии, Лапландия. Там издавна жили самые страшные и самые искусные колдуны.
«Ее превосходительство без ума от этих сказок!» — вспомнились мне слова казначея. Сердце мое заколотилось. Что и говорить, в этом слове — «Похъёла» — было что-то пугающее и безмерно волнующее. Совсем как в том ощущении, с которым я проснулся нынче ночью.