Январские ночи

Беседовали мы в кабинете заместителя Яковлева — С.Б.Урицкого.

Землячка поинтересовалась, есть ли сейчас кто-нибудь из селькоров в редакции, и я предложил, если она хочет, позвать в кабинет хоть десять, хоть двадцать человек.

Землячка согласилась, селькоры были призваны, она предложила Урицкому и мне покинуть кабинет — беседовать с селькорами она будет, мол, с глазу на глаз.

Как выяснилось, она интересовалась отношением редакции к селькорам, нет ли в редакции бюрократизма.

Но грозу пронесло, селькоры не подвели, не дали Землячке поводов для нахлобучки.

И в последний раз мне пришлось видеть Землячку в ЦКК на заседании партколлегии. Решалась судьба одного инженера Керченского металлургического завода.

Незадолго до этого «Комсомольская правда» опубликовала серию моих очерков об этом заводе, которые затем издала отдельной книжкой «Молодая гвардия».

Я был вызван на заседание партколлегии в качестве свидетеля.

Органы, не имевшие прямого отношения к заводу, выдвинули против инженера тяжелые обвинения, судьба инженера висела на волоске, стоял вопрос об исключении его из партии, после чего неизбежно должно было последовать возмездие юридическое.

Инженер заведовал на заводе агломерационным цехом. В своих очерках я отзывался о нем положительно, но почему меня вызвали на заседание — все же не понимал.

Началось заседание. Зачитали бумагу, которая очень походила на прокурорское обвинительное заключение. Ответчик оправдывался, но как-то вяло, по-видимому, он считал свою судьбу предрешенной. Землячка допрашивала. Резко, пристрастно, я бы сказал, даже зло.

На заседании присутствовали двое рабочих из Керчи, секретарь цеховой парторганизации и кто-то еще.

Землячка поинтересовалась их мнением и обратилась ко мне:

— А что вы можете сказать?

Я замялся, и вдруг она подняла со стола мою книжку.

— Можете что-нибудь добавить к тому, что здесь написано?

Я ответил, что высказал уже свое мнение в печати.

— Ну, то, что напечатано, мы уже прочли, — сказала Землячка. — Повторяться незачем.

Члены партколлегии стали высказываться.

И досталось же бедняге! Протирали его с песочком. Дошло дело до решения. И Землячка предложила… оставить его в партии.

— Это наш человек, от него еще будет польза, — сказала она. — Не позволим его добивать.

Вот и все.

Вот и все, что относится к моему непосредственному знакомству с Землячкой. Но все-таки это было кое-что, что побудило меня углубиться в изыскания и воссоздать образ этой коммунистки.

Насколько это удалось, судить не мне. Я хочу лишь сказать два слова о том, что меня привлекает в Землячке.

Она была суха и замкнута, и это понятно. Человек, можно сказать, совершенно лишенный личной жизни. Все без остатка отдано партии. Всю жизнь она подавляла в себе личные эмоции. Поэтому многие считали ее равнодушной, а некоторые даже недолюбливали.

Да и сам я думаю, что любить ее в том сентиментальном смысле, как это обычно понимается, будто и не за что.

Так почему же все-таки я сделал Землячку героиней своей повести? Я не оговорился. Она прожила героическую жизнь, хотя и не стремилась совершать героические поступки. Изо дня в день выполняла она свою будничную работу, но работа эта была работой Коммунистической партии, а будни — буднями Октябрьской революции.

Редко встречаются такие целеустремленные люди. Целенаправленность и верность Ленину — вот два ее достоинства. Вся ее жизнь связана с Лениным, и поэтому, рассказывая о Землячке, так часто приходится обращаться к Ленину. В этом ее сила, в этом пример, она по праву входит в когорту лучших ленинцев.