Королева в услужении

— Когда вы встретитесь с ними, сударь, то знайте, что мы скоро будем рядом с вами. Да хранит вас Господь.

Запах крови и смерти, витавшие над плато, вновь пробудили у ее коня тоску по своей зеленой лужайке, и когда де Ранкон сел на него, он охотно зашагал в направлении, которое приближало его к дому. Оглянувшись последний раз у прохода, Альенора увидела лишь темный силуэт, который быстро удалялся, погружаясь в мир теней. Она не надеялась больше увидеть де Ранкона среди живых.

После молниеносного нападения, убив от двух до трех тысяч христиан и захватив много лошадей, турки сразу же отступили по им одним известным горным тропам. Атакованные в тот момент, когда с трудом втаскивали тяжелые обозы на плато, крестоносцы были захвачены врасплох. Они шли без всяких мер предосторожности, полагаясь на идущий впереди авангард аквитанцев, который должен был остановиться и ждать их на плато.

Первый момент больше напоминал беспощадную бойню, когда крестоносцев резали, как свиней; однако вскоре они опомнились, выстроились в боевые порядки и начали отбиваться, но турки уже отошли. Приближались сумерки, нужно было позаботиться о сотнях раненых, и на склоне, ниже плато, поспешно устроили лагерь. В пылу схватки никто не задумывался об аквитанцах; заметили только, что их нет там, где они должны были находиться. Но когда все немного успокоились, вопрос об их судьбе встал во весь рост. Королева, де Ранкон, весь авангард — что с ними? Неужели они тоже попали в засаду и ни одного человека не осталось в живых, чтобы вернуться и предупредить главные силы?

Такой исход представлялся вполне вероятным. По существу, другого объяснения и не было. Король, проявивший отвагу во время внезапного нападения и получивший несколько незначительных порезов и ссадин, переживал Приступ ужасного отчаяния, в котором немалая доля принадлежала запоздалому раскаянию. Он не сомневался, что Альенора мертва — его восхитительная, веселая, внимательная Альенора, которую он все эти годы держал в отдалении в угоду Бернару и Одо.

Рыдая, он заявил Одо:

— Я не прощу себе до самой смерти. Я сердился на нее и ревновал. Да, Одо, ревновал. Люди, которые не откликнулись на мой призыв к крестовому походу, пришли по ее зову. Потому-то я и отправил ее с ними. Пусть, говорил я себе, едет со своими аквитанцами, пусть возглавит их и вместе с ними несет все тяготы похода. Мне следовало держать ее возле себя в безопасности. Я никогда не был к ней справедлив, Одо, и, ревнуя, послал ее на верную смерть.

— Но у нас пока нет доказательств, что она мертва, ваше величество. Первые воины, ступившие на плато, не заметили ничего подозрительного, никаких признаков борьбы. И среди убитых и раненых не подобрали ни одного аквитанца.

— Разве турки стали бы нападать на них в том самом месте, где они решили устроить засаду для нас, где даже один-единственный убитый непременно насторожил бы нас? Нет, они пропустили авангард через плато и только тогда… — Король поднялся и отбросил мокрые тряпки, которые врач приложил к его ранам. — Я должен лично выяснить, что произошло.

— Сударь, ваше состояние не позволяет… — начал Одо.

— Я слишком долго слушал вашего брата, — сказал Людовик VII таким тоном, каким никогда прежде не разговаривал со священнослужителями. — Пригласите ко мне Тибольта. Он настоящий мужчина и поймет мои чувства.

Вошедший Тибольт заявил:

— Судьба нашей дорогой королевы беспокоила меня с того самого момента, когда мимо моих ушей просвистела первая стрела этих проклятых иноверцев. Я держу наготове отряд, ожидая луны. Выступим немедленно. По крайней мере, сможем отомстить…

— Я поеду с вами, — сказал король.

Тибольт нисколько не удивился. Когда же Одо продолжал возражать, стараясь удержать короля, он, повернувшись, небрежно бросил:

— Ах, перестаньте, что тут особенного? Король не ранен, а тревога за королеву повредит ему больше, чем верховая езда.

Тибольт был душой и телом предан Людовику VII и, как никогда, сочувствовал его страданиям.

Они ехали там, где всего каких-то несколько часов назад бушевала яростная схватка, — ехали по полю первой битвы этого крестового похода. При свете луны и факелов они искали тех раненых, которых можно было спасти, и избавляли от мук молниеносным ударом кинжала безнадежных. В конце концов отряд приблизился к тому месту, где лежали убитые и раненые турки, наткнувшиеся на ожесточенное сопротивление крестоносцев. Здесь Тибольт сошел с коня и закованной в железо ногой стал переворачивать тела, пока не нашел, что искал — турка с поврежденными ногами, но в остальном вполне здорового.

— Симон, — обратился Тибольт к одному из своих людей, — посади этого паразита к себе на лошадь и отвези в лагерь. Тщательно сохраняй его, и пусть лекари займутся его ранами. Ни при каких обстоятельствах не дай ему умереть. Завтра он нам может понадобиться.

— Зачем? — спросил Людовик VII у Тибольта, который сел на коня и продолжил путь.

— На тот случай, ваше величество, если мы не обнаружим королевы живой или мертвой. Тогда нам нужно будет знать, куда ушли турки, где их становище. И этот малый — если надо, под пыткой — все нам расскажет. Де Ранкону и его бравым рыцарям не повредило бы малость посидеть в турецкой подземной тюрьме, дожидаясь уплаты выкупа, но я боюсь за королеву. Даже нечестивые, предпочитающие жирных баб, сразу увидят, что перед ними женщина изумительной красоты.

— Не говори так, Тибольт. Меня и без того одолевают самые горькие думы.

В подавленном настроении они продолжали продвигаться вперед, с напряжением вглядываясь в черно-белое пространство из камней и снежных сугробов, полос лунного света и мрачных теней. Но вот одна из теней стала быстро приближаться и превратилась в де Ранкона. Его конь старался изо всех сил, полагая, что скачет домой к милому зеленому лугу, которого ему на самом деле было не суждено никогда больше увидеть.

Заметив сверкнувшие впереди кольчуги, де Ранкон закричал:

— Король? Что с королем?

Людовик хотел ответить, но от волнения у него перехватило горло. Вместо него ответил Тибольт:

— Цел и невредим. А королева?

— Цела и невредима.

И вот Людовик VII, Тибольт и де Ранкон сошлись вместе. Почувствовав огромное облегчение после пережитого ужасного волнения, они заговорили все разом, перебивая друг друга, смеясь и чуть не плача от радости. В этот момент французы полагали, что отряд аквитанцев был атакован и рассеян (что еще могло им помешать устроить стоянку в условленном месте?); но смогли спасти королеву. Они думали так и тогда, когда де Ранкон целовал руку короля, а он похлопывал его по плечу, когда Тибольт сжал руку де Ранкона и, обращаясь к королю, ликуя, произнес:

— Бог даст, и другие ваши опасения окажутся такими же безосновательными.

Но вот он задал единственный для солдата вопрос:

— У вас большие потери?

— Никаких потерь. На нас никто не нападал.

После этих слов наступило продолжительное ледяное молчание.

— Никто не нападал? Тогда почему же вы не остановились там, где приказано? — изумился до крайности король.

— О, ради всего святого, почему вас здесь не оказалось? Вы могли бы уберечь нас от несчастья, — проговорил, с трудом переводя дыхание, Тибольт.

— Погибло более двух тысяч отличных воинов, потеряно свыше тысячи превосходных лошадей, — заметил Людовик.

Понимая полную бесполезность оправданий, явную бессмысленность попыток как-то обелить себя, де Ранкон начал объяснять, как все получилось.

В последующем пришлось вновь и вновь повторять эти объяснения, но их никогда не признавали обоснованными. Стоило только через пятьдесят или шестьдесят лет сойтись французам и аквитанцам, как спор разгорался снова. Обозленные постоянно задаваемым вопросом: «Кто сотворил пакость во Фригии?» — аквитанцы придумали обидный для французов ответ.

— Грязные турки, — говорили они, — лежали за камнями, и когда мы проходили мимо — всего лишь немногочисленный авангард — но заметьте, в отличном боевом строю, — они боязливо прятались. Просто побоялись напасть на нас. Но когда бедняги французы высыпали нестройными толпами…