Королева в услужении

Альенора сама придумала для женщин форму — простые и удобные куртки и штаны. У них было множество планов относительно того, как доказать свою пользу в сражении. Они намеревались раз и навсегда убедить других в этом, чтобы никто впредь не посмел утверждать, что женщины в армии являются только помехой или обузой. Все эти великолепные замыслы были заранее обречены на неудачу. Прошло восемьсот лет, прежде чем другая группа таких же отважных женщин смогла осуществить похожие планы, но уже во время Крымской войны.

В тот день крутая узкая тропа, пригодная, пожалуй, только для коз и горных мулов, вела через горы Фригии. В центре горного массива раскинулось обширное плато, на котором авангарду армии предстояло подготовить стоянку. Когда отряд к вечеру достиг обусловленной местности, то обнаружил, что на плато с северо-востока дует сильный ветер и идет мокрый снег. На отдельных участках уже лежали покрытые ледяной коркой солидные сугробы, в других местах ветер обнажил голые скалы. Пока аквитанцы искали подходящую площадку для палаток, метель разыгралась не на шутку; холод проникал сквозь шерстяные и меховые одежды и пронизывал до костей.

Во главе передовой команды Джеффри де Ранкон доехал до края плато, а затем вернулся к королеве, которая с остальными воинами остановилась в ожидании результатов поисков.

— Если мы останемся здесь, — проговорил де Ранкон отрывисто, — нам придется ночевать под открытым небом. В такую бурю невозможно установить палатки, да и вбить колья не во что: ни одного дюйма почвы — голый камень. Однако немного дальше тропа спускается в долину, укрытую от ветра. Там есть почва, а кое-где и трава.

— Для бивака определили именно это плато, — засомневалась Альенора. — Возможно, если развести костры, то здесь будет сносно.

— И что же мы станем жечь в кострах? — спросил де Ранкон с раздражением. — Сударыня, бывают времена, когда приказы следует выполнять, сообразуясь со здравым смыслом и обстановкой. Всякий, кто сравнит эти оба места, не поколеблется сделать правильный выбор.

— Хорошо. Мы спускаемся в долину.

Они приблизились к краю плато, где тропа вела через узкий проход между нагромождениями огромных камней, которые выглядели так, будто ими играл какой-то ребенок-великан, а потом в сердцах свалил в кучу как попало. Далеко внизу виднелась долина, свободная от снега; посреди извивалась речка, там и сям зеленела трава. Когда они спустились в котловину, им показалось, что они попали совсем в другую страну — за сотни миль от обдуваемых жестокими, ледяными ветрами горных кряжей. С севера низину загораживал весь горный массив Малой Азии, и она была открыта солнцу и теплым воздушным массам с юга. Кое-где по берегам реки цвели красные, розовые, лиловые анемоны.

Быстро разбили палатки, разожгли костры и принялись готовить ужин. Лошадей пустили свободно пастись на зеленом лугу и радоваться возможности пощипать свежую травку. В женском шатре королева и ее дамы с удовольствием сбросили с себя тесные одежды, защищавшие от холода, вынули гребни из волос и принялись втирать благовонные масла в обветренные лица.

Наступили сумерки и время ужина, а главных сил все еще не было ни видно, ни слышно, хотя они никогда не отставали от авангарда более чем на один час марша. Скоро первоначальную радость от пребывания в столь благодатном месте, где уже пахло весной, сменила тревога. Вероятнее всего, представлялось, что снежные заносы препятствовали продвижению телег… возможно также, снежная метель ухудшила видимость и не позволяла разглядеть узкий проход между скалами, трудно различимый и в хорошую погоду.

— А король слаб здоровьем, — проговорила вдруг Альенора, перебивая беззаботное щебетание Сибиллы. — Ночь на плато без палаток и огня. Одному Богу известно, как это скажется на нем.

Альенора в третий или четвертый раз вышла наружу и прислушалась.

Кто-то, перебирая струны лютни, пел прелестную старую песенку «Плач о розе»; кони, фыркая, мягко ступали по траве. Но до нее не доносилось ни звука, свидетельствующего о спускающемся по крутой тропе с горного плато войске. Виднелись лишь яркие огоньки костров, которые, подобно светлячкам, горели в непроглядной тьме, да над черным силуэтом гор всходила белая луна. Как ни вглядывалась Альенора, она не замечала ни малейшего движения на дороге, ведущей сверху в долину.

Ее вдруг охватил страх. Луи ведь такой хилый… Недаром де Ранкон подметил его «очень болезненный вид», и это было уже давно: до того, как он взвалил на свои плечи огромную ответственность за благополучный исход крестового похода и испытал трудности длительных переходов. Какая бы причина его ни задержала в том ледяном аду, ему придется спать на голых холодных камнях и даже без теплого ужина… Он будет дрожать и кашлять, а его ревматические суставы — последствие детских лет, проведенных в сумрачных сырых кельях монастыря Парижской Богоматери, — воспалятся и будут болеть много дней.

Что-то нужно предпринять, решила Альенора, и, вернувшись в палатку, начала закалывать волосы и вновь натягивать одежды, которые совсем недавно с таким облегчением сбросила.

Женщины ее свиты, сонные и разомлевшие в относительном уюте после ужасной долгой тряски в седле, поинтересовались, куда это она собирается. Было очевидно, что страх и тревога еще не коснулись их.

— Только до палатки де Ранкона, — ответила Альенора, но, выйдя наружу, она послала пажа поймать и оседлать ее коня.

Появление королевы у палатки де Ранкона вызвало некоторый переполох. Он и его люди сперва поужинали, а потом занялись приведением в порядок своей давно запущенной внешности. Они подстригали волосы и бороды, отмачивали натруженные ноги в ушатах с горячей водой.

Де Ранкон, торопливо накинув широкий плащ, вышел к ожидавшей его Альеноре, которая не переставала жадно вслушиваться и вглядываться в ночную темноту. Перебив его извинения, она сказала:

— Возможно, я должна извиниться за то, что вторглась к вам в неурочный час, но, сударь, я серьезно встревожена.

— В чем причина? Потому что все еще не подошли основные силы? По-моему, они предпочли задержаться и дрожать от холода там, наверху. Другого объяснения у меня нет. Мы знаем: путь был свободен от врагов. И я оставил людей у прохода, чтобы они сообщили, куда мы пошли, и показали дорогу. Успокойтесь, сударыня. Пока все в порядке.

— Если бы, как вы говорите, все было в порядке, то они давно бы уже находились с нами. Люди, которых вы оставили, известили бы их о расположенной близко зеленой долине, укрытой от ледяных ветров. Только сумасшедший согласится ночевать в том аду, когда можно это сделать в тепле. Уже из-за пастбищ для коней они спустились бы вниз.

— Всепокорнейше прошу простить мне мои слова, ваша светлость, но я не уверен, что, выбирая между неудобствами и удобствами, король обязательно предпочтет последние. Я могу припомнить, по крайней мере, два случая, когда король поступал вопреки, казалось, здравому смыслу. Быть может, мы все отправились в крестовый поход ради освобождения христианских святынь, однако его светлость участвует в нем ради спасения собственной души. Провести ночь, как вы сказали, в аду, когда можно было бы спать в тепле, он посчитает подвигом.

Несмотря на всю фантастичность предположения, Альенора понимала, что такое вполне в пределах возможного. Помнится, ей ни разу не приходилось слышать от Людовика выражений радости в связи с предстоящей победой над неверными, зато он часто толковал о возможности войти босиком в церковь Гроба Господня.

Но она тут же отбросила эти мысли.

— Я должна знать наверняка, — заявила она. — Моя лошадь готова. Я отправлюсь туда, наверх.

— Я поеду с вами, хотя считаю эту затею напрасной. Однако, быть может, за этот подвиг нам скостят кое-какие прегрешения, — рассмеялся Джеффри де Ранкон и, повернувшись, приказал оруженосцам принести одежду.

Конь Альеноры обладал инстинктом почтового голубя. Он знал, что за последние полгода каждый шаг все больше отделял его от сочных пастбищ вдоль берегов Сены, где его родина; и вот теперь он понял, что наконец-то они тронулись в обратный путь. Если бы его воля, то он, не задерживаясь, проскакал бы по горам Фригии и Каппадокии, промчался мимо Константинополя, переплыл реки и одним махом преодолел овраги, нашел милый своему сердцу зеленый луг и лег бы на нем умирать, довольный. Ему была нипочем крутая каменистая тропа, ведущая на плато, и Альеноре приходилось постоянно осаживать его, чтобы удержаться вместе с де Ранконом, чья лошадь не испытывала аналогичных чувств и неохотно перебирала ногами, недовольная тем, что ее оторвали от свежей травы, впервые встретившейся за многие недели.