Чудом рожденный

Задача всех задач

В феврале 1925 года Асхабад почувствовал себя столицей. Еще никогда, даже в дни больших базаров, улицы обрусевшего города не видали такой пестрой дехканской толпы, валом валившей к зданию бывшей мужской гимназии— депутаты ото всех племен съехались в город и спешили на Первый съезд Советов.

Вылезая из машины, Атабаев сразу наткнулся на своих знакомых из аулов Копет-Дага.

— Не по-зимнему снарядились, товарищи!

— Чем потеть в шубе, лучше мерзнуть в халате! — весело откликнулся статный парень и молодецки тряхнул лохматым тельпеком.

Это был исторический день в жизни народа. Всесоюзный староста приветствовал съезд. Знакомое по портретам неброское лицо с остренькой бородкой, в железных очках — он и тверской крестьянин и питерский рабочий… Ему рукоплескали, стоя, очень долго, восторженно кричали из зала на туркменском и русском языках. Вот кого настоящая Россия прислала на праздник нашего народа! И от других советских республик прибыли братские делегации. Красная Армия пришла в зал съезда со своими звонкими фанфарами, внесла боевые знамена.

А потом говорил бывший председатель Ревкома Недирбай Айтаков.

А потом доклад о советском строительстве сделал Кайгысыз Атабаев. Когда он вышел на трибуну — высокий, широкоплечий, — в зале прошла волна оживления и все засмеялись, когда какой-то дехканин громко сказал:

— Дать ему в руки лопату — пожалуй, за троих сделает!..

Атабаев подхватил эту шутку:

— Товарищи, не пугайтесь, глядя на мой рост — не ждите доклада на полторы версты. Но потолковать о многом придется.

И он поведал о многом — он говорил о пестроте хозяйственного и бытового уклада республики, о том, как резко различаются туркмены Хорезма, Бухары и Прикаспийской пустыни, какая трудная задача — сблизить разрозненные племена, преодолеть отсталость одних, мусульманский фанатизм других, феодальные предрассудки третьих, создать национальное государство. Прежде такое объединение могло быть только насильственным, и, значит, временным, под тяжелой пятой победителя. Советская республика объединит народ в мирном строительстве — ирригация, крестьянские кооперативы, культурный фронт. Но прежде всего, в основе всех будущих перемен — задача всех задач: земельно-водная реформа,

Атабаев был на съезде одним из инициаторов земельно-водной реформы. Он понимал, что революцией не руководят на расстоянии, ее совершают на месте. И после съезда, взяв с собой необходимых помощников, председатель Совета Народных Комиссаров республики пэре-ехал в Мары, — так всегда называли обруселый Мерз туркмены, так он будет теперь называться впредь.

Но почему именно в Мары?

Да потому, что в других местах, где вода течет еле-еле, будто струйка из носика чайника, там реформу проводить не так уж сложно. А в Марыйском крае, где большие поля раскинулись на берегах Мургаба и Теджена, там, чтобы опрокинуть сопротивление баев, надо, как говорил Паскуцкий, руки приложить.

Штаб председателя Совнаркома и комиссии по реформе разместился в двухэтажном здании гостиницы. Работа здесь не прекращалась ни днем, ни ночью: непрестанно шли в комиссию люди, и до утра в окнах горел свет.

Издавна земля и вода распределялась у туркмен не по труду, а на семью. Таков был племенной порядок. Неженатые не имели права на землю и воду. И если в бедняцкой семье вырастали пять-шесть взрослых сыновей, они не имели права на лопату земли, на ведро воды. Надо жениться! А жениться — значит, уплатить калым. Заколдованный круг. Но если у бая росли пять сыновей, он женил всех подряд, даже двухлетних и получал пять паев.

Нет, не вчера земля и вода стали предметом купли-продажи. Нет, не вчера баи скупили пашни, чтобы сдавать их в аренду за четверть или треть урожая. И не вчера в бедняцких семьях сложили безнадежную поговорку: «Бай завладел землей — держи покрепче хоть небо над головой…»

Во все времена старое не мирилось с новым, во все времена эта борьба была жестокой. Когда уничтожаешь дикий кызган, чтобы посеять пшеницу, то это живучее растение рвет колючками одежду, кровянит руки. Так думал вызванный Атабаевым рассудительный Абдыразак, сидя у него в кабинете.

В просторном номере, за овальным столом красного дерева, Атабаев расположился по-боевому, как командир батареи на наблюдательном пункте, — только что без бинокля. Он то и дело хватался за телефонную трубку, связывался с аулами, отдавал приказания местным руководителям, отвечал на их вопросы сурово и коротко:

— Если слабо держать камыш, — порежет руку! Понятно?.. Если оказывают сопротивление — выслать!.. Если впутались родственники, не надо жалеть и семей!

Прихлебывая чай из пиалы, Абдыразак неодобрительно качал головой. «Окаменело сердце у Кайгысыза, — думал он, — нет в нем теперь жалости».

Без стука отворилась дверь, в комнату скользнула седая женщина.

— Кто зовется Кайгысызом, милые? — спросила она.

Абдыразак кивнул на Атабаева.

— Пришла жаловаться.

Атабаев вышел из-за стола, взял плачущую старуху за плечи, усадил в кресло, мягко сказал:

— Успокойся. Считай, что ты дома. Не стесняйся. Расскажи, кто тебя обидел.

— Я, сынок, без мужа осталась… Две дочери вышли замуж, четверо остались на руках. Старшему сыну нет и пятнадцати…

— Тяжело, конечно. Ну и что же дальше?

— А теперь, говорят, что мой муж был баем и хотят нас лишить земли и воды.

— Кто так хочет?

— Сельсовет.

— А что сказала комиссия?

— А они, сынок, вместе сидят… Вместе едят, ну и одно гозорят со слоз председателя.

— Сколько же у тебя земли?

— Есть у нас садик. То ли будет размером с танап, то ли нет…

— А кроме садика?

— Между небом и землей ничего нет у меня, кроме бога.

Кайгысыз пристально посмотрел на старуху,

— Скотина есть? — спросил он.

— Коровка…

— Когда умер муж?

— Скоро пять лет. И при нем ничего лишнего не было, а теперь из последних сил тянемся…

Атабаев подошел к столу, нажал на кнопку. В комната появился молодой человек с черными подкрученными усами. Это был младший брат покойного Мухаммедкули нарком земледелия республики.

— Случайно не. знаешь ли эту женщину?

Хаджи посмотрел на старуху, покачал головой.

— Никогда не видел.

— Поговори с ней, расспроси подробно, выясни, где творят несправедливость, и проследи до конца, чтобы человека не обидели.

— Будет исполнено, товарищ Атабаев.

Когда он вышел из номера вместе со старухой, Абдыразак спросил:

— Зачем ты вызвал меня?

— Захотелось посмотреть на старого друга.

— Только и всего?

— Неужели не веришь?

Кайгысыз посмеивался, глядя на мрачное разбойничье лицо Абдыразака.

— По поводу подобного вызова могу рассказать тебе старинную историю, — сказал Абдыразак. — Однажды пригласили в гости осла. Он подумал: кто я такой и кто — хозяева дома? Не дадут мне здесь ячменя. Если зовут, — значит, у хозяина кончились дрова или у хозяйки — мука… Вот и я думаю, что не поставишь ты предо мной горку плова. Чем же могу служить?

— Здорово рассудил! А, может, я хочу тебе дать земельно-водный надел?

— За это не поблагодарю.

— Напрасно. Могу предложить хороший надел.

— Если сгоряча не отнимешь у меня лопату, — что ж, сделаю полем и заброшенный пустырь.

— Для земли, уважаемый, нужна вода.

— А я сошью бурдюк из шкуры своего бычка и буду носить воду из колодца.

— Такое у тебя творческое вдохновение!

— Ты же знаешь, меня всегда кормила лопата.

— По совести говоря, Абдыразак, я и пригласил тебя, как человека, который из ничего может что-нибудь сделать.

Абдыразак, прищурившись, поглядел на Атабаева. Его крупное лицо с пышными усами не выражало ни хитрости, ни лукавства. Выпуклые черные глаза сияли простодушно, как у ребенка.

— Знаешь что, — помолчав, сказал Абдыразак, — не морочь мне голову льстивыми похвалами. Говори прямо — что нужно?