Юрбен Грандье

— Благодарю тебя, брат мой.

Но тут по приказу Лобардемона стражники алебардами прогнали отца Грийо, и процессия двинулась в путь, дабы повторить ту же церемонию перед церковью урсулинок и на площади Святого Креста. По пути Юрбен заметил Муссана с женой и, повернувшись к ним, проговорил:

— Я умираю вашим слугою, и если когда-нибудь у меня вырвалось грубое слово по вашему адресу, простите меня.

Когда процессия прибыла на место казни, превотальный судья подошел к Грандье и попросил у него прощения.

— Вы меня ничем не обидели отозвался тот, — вы просто исполняли свой долг.

Тут подошел палач, выломал задок тележки, а его подручные отнесли Грандье на костер; поскольку сам он стоять не мог, его приковали за пояс к столбу с помощью железного обруча. В этот миг в небе появилась стая голубей; ничуть не пугаясь громадной толпы, в которой стражники безуспешно пытались древками алебард расчистить место для судейских, птицы принялись летать вокруг костра, а один голубь — белоснежный, без единого пятнышка — уселся на верхушку столба, к которому был прикован Грандье. Его противники принялись вопить, что это дьявольское воинство, явившееся за своим властелином, однако многие говорили, что у дьяволов нет обыкновения принимать вид голубей и что птицы прилетели, чтобы свидетельствовать о невиновности осужденного, раз этого не сделали люди. Чтобы как-то сгладить впечатление от происшествия, некий монах заявил на следующий день, что видел, как вокруг головы Грандье кружился огромный шмель, а поскольку по-древнееврейски имя Вельзевул означает «повелитель мух», то совершенно очевидно, что это он сам в обличье своего подданного прилетал за душою колдуна.

Когда Грандье приковали к столбу и палач накинул ему на шею веревку, которой намеревался задушить кюре, монахи очистили от дьяволов землю, воздух и дрова костра, после чего спросили у приговоренного, не желает ли он публично покаяться в своих преступлениях, но Юрбен ответил, что ему нечего сказать и что он надеется, претерпев муки, в этот же день предстать перед Господом.

Писец в четвертый раз зачитал приговор и осведомился у Грандье, продолжает ли он стоять на своем.

— Разумеется, — ответил Юрбен, — ибо все, что я сказал, — чистая правда.

Тогда писец удалился, заметив, что если приговоренный желает сказать что-либо народу, то может начинать.

Однако врагам Грандье это было не по нраву: они знали его красноречие и мужество, а твердое отрицание вины в миг смерти могло разрушить все их планы. Поэтому едва Грандье открыл рот, как они щедро плеснули ему в лицо святой водой, так что у бедняги захватило дух, а когда через несколько секунд он отдышался и начал говорить, один из монахов закрыл ему рот поцелуем. Поняв его намерения, Грандье проговорил достаточно громко, чтобы его услышали люди, стоявшие вокруг костра:

— Настоящий поцелуй Иуды.

При этих словах монахи так разозлились, что один из них трижды ударил Грандье распятием по лицу, делая при этом вид, что подносит его для поцелуя, однако после третьего удара из носу и на губах кюре выступила кровь. Он поэтому сумел лишь крикнуть в толпу, что хочет услышать «Salve Regina» и «Ave Maria»[42], и множество голосов запели эти молитвы, а сам он стоял, сложив руки и возведя очи горе, и вручал свою душу Господу и Пресвятой Деве. Экзорцисты снова спросили, не желает ли он признать…

— Я все сказал, отцы мои, все! — воскликнул Грандье. — Я надеюсь лишь на милосердие Господне.

После этого отказа ярость его недругов достигла предела, и отец Лактанс, схватив соломенный жгут, окунул его в ведро со смолой, стоявшее подле костра, зажег факел и, ткнув им в лицо Грандье, осведомился:

— Несчастный, неужто ты так и не хочешь сознаться и отречься от дьявола?

— Не знаю я никакого дьявола, — ответил Грандье, отодвигая руку монаха, держащую факел, — я от него отрекся, отрекаюсь снова от него и его сует и молю Господа о милосердии.

Тогда, не дожидаясь команды от превотального судьи, отец Лактанс опрокинул ведро со смолой на угол костра и поджег. Видя это, Грандье стал звать палача, тот подбежал к осужденному, чтобы его удушить, но у него что-то не получалось, а огонь тем временем разгорался.

— Как же ваше обещание, брат мой? — проговорил Грандье.

— Я не виноват, — отвечал палач, — монахи навязали на веревке узлов, и мне никак ее не затянуть.

— Ах, отец Лактанс! — вскричал Грандье. — Где же твое милосердие?

Когда языки пламени заставили палача спрыгнуть с поленницы, кюре, простирая руки среди огненных языков, продолжал:

— Послушай, отец Лактанс, Господь в небесах нас рассудит — я приказываю тебе предстать перед ним через месяц.

Затем собравшиеся увидели, как, стоя в дыму и пламени, Грандье попытался задушить себя сам, однако, поняв, что это ему не удастся, или же решив, что он не имеет права собственноручно лишать себя жизни, он сложил руки перед собой и громко проговорил:

— Deus meus, ad te vigilo, miserere mei[43].

Тут некий капуцин, боясь, как бы Грандье не сказал еще чего-нибудь, приблизился к костру с другой стороны, которая не была покамест объята пламенем, и выплеснул казнимому в лицо остатки святой воды.

Поднявшиеся от этого в воздух клубы дыма скрыли Грандье от зрителей, а когда дым рассеялся, они увидели, что огонь уже охватил одежду кюре, но тот продолжал громко творить молитвы. Наконец он трижды произнес имя Иисуса, каждый раз все тише, застонал, и голова его свесилась на грудь.

В этот миг голуби, кружившие вокруг костра, взмыли вверх и пропали в облаках.

Юрбен Грандье умер.

Поскольку на сей раз преступление совершил не обвиняемый, а его судьи и палачи, читателю, мы уверены, будет небезынтересно узнать, что с ними стало потом.

Отец Лактанс умер 18 сентября, то есть день в день через месяц после Грандье, причем в таких страшных муках, что некоторые францисканцы посчитали его смерть местью сатаны, тогда как многие другие, припомнив слова Грандье, решили, что это правосудие Божие. Смерти его предшествовали многие странные обстоятельства, способствовавшие возникновению такого мнения. Посмотрим, что по этому поводу пишет автор «Истории луденских дьяволов», заверяющий в правдивости своего рассказа.

Через несколько дней после казни Грандье отец Лактанс заболел смертельной болезнью и, чувствуя, что она вызвана сверхъестественной причиной, решил совершить паломничество в сомюрскую церковь Нотр-Дам-дез-Андийе, славившуюся чудесами и снискавшую большое почтение к ней в тех краях. Он договорился, что для этого ему будет предоставлено место в карете г-на де Кане, который отправлялся развлечься с веселой компанией в свое имение Гран-Фон и, зная, что отец Лактанс немного тронулся из-за последних слов Грандье, решил позабавиться над перепуганным монахом, для чего и предложил тому ехать вместе с ним. Забавники и в самом деле непрерывно подшучивали над почтенным францисканцем, но однажды, проезжая по прекрасной дороге, карета без каких бы то ни было видимых причин перевернулась вверх колесами; при этом, правда, никто не пострадал. Столь необычайное происшествие удивило путников и несколько поумерило их задор. Отец Лактанс выглядел смущенным и опечаленным, а вечером не стал ужинать и лишь повторял: «Зря я не допустил к Грандье исповедника, которого он просил. Господь наказывает меня за это».

На следующий день путешественники продолжили путь, однако, глядя на плачевное состояние отца Лактанса, потеряли всякую охоту смеяться и шутить. Внезапно, проезжая по ровной дороге в предместье Феме, карета снова опрокинулась, и опять никто не пострадал. На этот раз всем стало ясно, что над кем-то из путешественников занесена длань Господня и что этот «кто-то» — отец Лактанс; поэтому пассажиры немедленно разъехались в разные стороны, оставив его в одиночестве и коря себя за несколько дней, проведенных в его обществе.

42

Католические молитвы Богородице (латин.).

43

Господи, поручаю себя твоим заботам, помилуй меня (латин.).