Страница 2 из 91
В Новороссийске много памятников. На площади Героев горит огонь вечной славы. Все это — память о сотнях героев в матросских бушлатах и солдатских шинелях, память об их бессмертном мужестве и воинской доблести.
Книга документальных новелл Георгия Соколова тоже скромный памятник воина товарищам, отдавшим свою жизнь ради победы над врагом.
Мне хочется пожелать Георгию Соколову, моему фронтовому другу, дальнейших творческих успехов в его благородной работе.
Морское братство
1
Холодный и мелкий дождь моросил всю ночь. Он затянул, словно черной, зловещей паутиной, и небо и море. Видимость прескверная. Тьма непроглядная!
Командир «морского охотника» старший лейтенант Иван Дубровин в эту ночь до рассвета промаячил на мостике. Его глаза воспалились от напряжения и влаги, а сам он весь продрог.
На рассвете катер вошел в Геленджикскую бухту и пришвартовался у причала Тонкого мыса. Дубровин облегченно вздохнул, словно с его плеч сняли тяжесть, скинул дождевик и спрыгнул с палубы корабля на пирс. Вслед за ним спрыгнули двое в ватных бушлатах и с автоматами. Это были разведчики.
Втроем они зашагали в штаб базы.
Через полчаса Дубровин вернулся. На палубе было пусто. Только около рубки стоял вахтенный матрос.
— Позавтракали? — осведомился у него Дубровин.
— Так точно. Спят все.
— Скажи коку, чтобы принес кружку горячего чая.
Он спустился в каюту. Снял шинель и китель.
Проведя рукой по щекам, Дубровин подумал: «Побриться надо бы». Но бриться ему не хотелось. Он устал, чертовски устал. Глаза сами собой закрывались. Правда, если бы ему сказали, что можно отлучиться с корабля и пойти домой к жене, он поборол бы сон. Но командир дивизиона приказал никому сегодня на берег не сходить.
Выпив кружку чаю, которую принес кок, Дубровин разделся и лег на узкую койку. Через минуту он уже спал.
В эту ночь ничего особенного не произошло. Можно сказать, что Дубровину даже повезло. Он сам был доволен тем, что его корабль не послали в дозор, а пошел он с разведчиками к левому берегу Цемесской бухты, Все же какое-то разнообразие. Утомительная дозорная служба порядком надоела не только ему, но и всем катерникам. Каждую ночь «морские охотники» выходили в дозоры в район мыса Дооб и к Мысхако подкарауливать вражеские катера и подводные лодки. Но те не появлялись. Немецкие корабли базировались в Анапском порту. Новороссийским портом, хотя они и владели им, гитлеровцы не пользовались. Еще в октябре прошлого года советские моряки и артиллеристы береговой обороны отучили их заходить в Цемесскую бухту. Но в дозоры все же ходить необходимо. Кто их знает, этих гитлеровцев, что они замышляют?
Дубровин, как и все катерники, привык ночью бодрствовать, а спать днем. Правда, спокойно поспать удавалось не всегда. Часто налетали самолеты противника. Начиналась такая пальба из зенитных пушек, пулеметов, что сон как рукой снимало.
Сегодня Дубровину также не удалось выспаться, был налет. Но пока он одевался, стрельба неожиданно прекратилась. Все же он торопливо выскочил из каюты.
Поднявшись на палубу, он замер в изумлении. Небо было ярко-голубое, с него исчезли все тучи, а заштилевшее море стало удивительно синим. Таким оно давно не было. И море, и вершины гор, и корабли — все кругом позолочено солнечными лучами. В феврале такие денечки редко выдаются даже на побережье Черного моря.
Лицо Дубровина невольно расплылось в улыбке. Черт возьми, отличная погода! Весной пахнет!
Около пулемета стоял боцман Даниил Коноплев, высокий и чуть сутулый, с сурово сдвинутыми лохматыми белесыми бровями и добродушным выражением лица. Глядя на него, нельзя понять, сердит он или весел.
— Уже улетел, — доложил он. — Разведчик был. Надо полагать, скоро появятся с бомбами. Погодка летная.
— Погодка весенняя, — подтвердил Дубровин, радуясь солнечному дню.
— До весны еще далеко, — сказал боцман. — Это так — обманный денечек выдался. К вечеру, гляди, опять затянет…
Дубровин заметил на пирсе командиров катеров Ивана Леднева и Владимира Школу. Они стояли, подняв головы вверх. Дубровин тоже поднял голову. Но небо было чистое. Ни туч, ни самолетов. «Надо спросить Ивана, почему сегодня нельзя отлучаться. Он дежурил в штабе, наверное, разнюхал», — подумал Дубровин.
Сойдя с корабля, он направился к ним. Леднев и Школа весело приветствовали его.
— Удачная разведка? — спросил Школа.
— Вроде бы, — ответил Дубровин и спросил Леднева о том, что волновало его.
— Скоро узнаешь, — сказал Леднев. — А вообще пора бы догадаться самому.
— Неужели в десант?
— Не утверждаю. Но все может быть. На Волге немцев лупят вовсю. На Кавказе — тоже. Ну, а нам-то только в дозоры ходить, что ли?
— В Геленджик прибыли морские бригады, — заметил Школа. — Нетрудно догадаться зачем.
— Да, все идет к тому, — согласился Дубровин и обеспокоенно спросил — Неужели и на часок нельзя будет вырваться домой? Вы же сами знаете…
Леднев хлопнул его по плечу и усмехнулся:
— Все будет в порядке, Ваня. Не она первая… Вернешься однажды с моря, а тебя ожидает приятная новость — прибавление в семействе.
— А если не вернусь…
По широкому обветренному лицу Леднева пробежала тень. У него тоже была молодая жена. Жила в Туапсе, Вот уже четыре месяца от нее нет известий. В последнем письме она сообщала, что родила дочь, что немцы бомбят город днем и ночью… Леднев гнал от себя тяжелые мысли.
— Вот что, Иван, — хмуро сказал он Дубровину, — забудь про «если». — И перешел на шутливый тон — Ты Иван и я Иван, ты не пьян и я не пьян…
Тут его перебил незаметно подошедший старший лейтенант Петр Крутень.
— Что за разговор — пьян, не пьян? — зачастил он, весело поблескивая светлыми глазами. — А вообще выпить бы не мешало. За ночь все отсырели. Для профилактики, так сказать. Как вы на это смотрите? Знаю, положительно! Но свое желание держите в резерве. Почему — понятно. А что выпьем — факт. Вопрос только — когда? Думаю, что скоро. Вот вышибем немцев из Новороссийска, перебазируемся на свою базу — тогда. Кто против? Нет против.
Дубровин улыбнулся, слушая его. Из всех командиров катеров Крутень был, пожалуй, самым подвижным человеком. Ходил он удивительно быстро, словно всегда куда-то торопился. Он даже говорил скороговоркой.
— Тебе ж, Петро, жена не разрешает прикладываться к рюмке, — посмеиваясь, заметил Дубровин. — Так что не очень распространяйся на этот счет.
Крутень замахал на него руками:
— Что ты говоришь, что ты говоришь, Иван. Все это неправда. Моя жена свою порцию вина, которую получает в госпитале, отдает мне. Это ты сам знаешь. Я тебя угощал. А во-вторых, ты прими во внимание — я моряк. В-третьих, возьми в соображение, что процесс пития происходит не в присутствии жены.
— О, вот это существенное — в-третьих! — воскликнул Леднев. — Давай признаем, что жена — это ограничитель. Хорошо Владимиру — холостой, никто его ни в чем не попрекает. Вольный казак, одним словом.
Вольный казак смутился. Все знали о его двойственном положении. Он женат и не женат. В Батуми у него есть девушка. Она разрешила ему называть себя женой, но ни разу еще не позволила даже поцеловать себя, заявив, что только после войны зарегистрируется с ним. Это дало повод товарищам подшучивать над Владимиром.
Вообще над Школой любили подшутить. Он был самым молодым из командиров катеров, всего год назад окончил военно-морское училище. Был застенчив, не только водку, даже вино не пил.
— В такой чудесный день завели какой-то непонятный разговор, — передернул он плечами. — Пойдемте лучше ко мне на катер. Ребята проснулись. Заспиваем украинские песни. В самом деле, друзья. Мои матросы хорошо спивают, сами знаете.
— Пойдем, пойдем, — согласился Крутень. — Может, последний раз… Кто знает, что сегодня ночью будет…