Страница 42 из 51
Какое красивое слово — паж! Мы представляем себе пажей по образу и подобию Керубино[159] у Бомарше: храбрыми, скромными, легко краснеющими и влюбчивыми. Или такими, как их изображают на картинах: в расшитых золотом красивых одеждах малинового бархата они почтительно сопровождают короля или королеву. В реальности они выглядели совсем иначе. Судите сами.
Чтобы быть принятым в пажи, надо было доказать не менее чем двухвековую принадлежность рода к знати; кроме того, требовалось внести шестьсот ливров и тем самым оправдать расходы на одежду, обучение, питание, карманные деньги, медицинский уход в случае болезни — расходы, выдаваемые «с истинно королевской щедростью». Можно было надеяться, что из чистой благодарности эти дети (а пажами становились в десять лет) постараются, по крайней мере, блюсти дисциплину. Как бы не так!
Это были сущие дьяволята: в манеже они дерзят главному берейтору, в спальне бунтуют против дежурной надзирательницы, в столовой протестуют против качества еды, против обслуживания, против «разбойного воровства» дворецкого… Толпой отправляются они в город, чтобы приставать к женщинам, бить прохожих, срывать вывески, разбивать окна, ибо «таковы их обычные развлечения». Однажды компанией в сорок человек они, вооружившись палками, отправляются на улицу Старый Версаль громить бакалейную лавку г-на Ланглуа и «осыпают ударами не только предметы, но и людей».
Пажи портят боскеты королевского парка, ломают трельяжи, они барахтаются в бассейнах, вырывая оттуда клапаны и воруя головки кранов; свои красивые расшитые форменные мундиры они сбывают тряпичнику за несколько су; они бьют королевскую дичь; они чуть что — вытаскивают шпагу; прохожему, чье лицо им не нравится, они угрожают пулей; мирным жителям они внушают такой ужас, что те предпочитают не связываться. Держатели бильярда позволяют им играть в долг; кабатчики, владельцы бань и лимонадчики делают вид, что одобряют их проделки, и сдают им отдельные кабинеты. История целомудренно умалчивает, что именно вытворяли они в этих временных пристанищах, но догадаться нетрудно.
Самое удивительное, что отъявленное и беззастенчивое непослушание проявляется ими (причем проявляется демонстративно!) даже по отношению к королю и королеве, чьими представителями и приближенными эти дерзкие сорванцы имеют высокую честь состоять. По правде говоря, они-то и были первыми революционерами.
Когда Людовик XV запретил им посещать спектакли в зале на Королевской улице, они, нахально явившись, сорвали висевший там приказ о запрете. В ответ на слова часового, что это, мол, приказ самого короля, они заявили, что им на это плевать, и швырнули клочки текста ему в лицо.
Снисходительность к подобным выходкам была безграничной. В новом театре «Монтозье», открытом в служебном здании замка (зал существует и поныне), «господам пажам» были бесплатно предоставлены передние ложи. Но этого им мало, и они выражали свое недовольство, оскорбляя публику, скандаля с часовыми, осыпая плевками посетителей партера, что, опасаясь худшего, бедняги смиренно сносили. Однажды один из пажей вылил на сидевших под его ложей зрителей кувшин кипящего напитка; несчастным, чтобы избежать ожогов, оставалось лишь кидаться в разные стороны и «весело смеяться». Другой наглец дошел до такой извращенной дерзости, что посмел, остановившись у входа в королевскую ложу, грязно обругать королеву.
Нельзя обойти молчанием и ту грандиозную по своим масштабам и взбудоражившую весь Версаль шалость, о которой собрал материал другой сотрудник «Вестника истории Версаля» — г-н Ашетт.
В Малых конюшнях всегда держали кабанов, чтобы кони, которых использовали в кабаньей охоте, привыкали к виду и запаху этих животных. Пажи открыли загон и выпустили в город диких зверей; это произошло в июне 1779 года. Оторопев и не понимая вначале, куда податься, кабаны помчались по улицам кто куда; но вскоре, «когда вслед за ними пустились все бродячие псы, животные впали в ярость. На улицах сама собой разыгралась настоящая охота, только без охотничьих собак. Прилавки и сбитые с ног прохожие летели кувырком». Черная масса из сплетенных звериных тел, сметая все на своем пути, покатилась вдоль главных улиц по направлению к Оранжерее. Многим кабанам удалось убежать в лес, но менее везучие застряли в городе и «оставались там даже спустя месяцев семь». В любой части города можно было на них наткнуться, зная притом, к вящему страху, что многие из них оказались покусаны бешеными собаками.
В самом замке, в знаменитом зале «Бычий глаз», расположенном как раз перед парадной комнатой короля, еще и сегодня на стеклах окон и дверей можно прочесть нацарапанные алмазом имена — имена пажей, что дожидались здесь церемонии вставания и укладывания Его Величества. Им хотелось, чтобы королевский дворец сохранил память о прекрасной поре их молодости. Для тех, кто служил здесь в последние годы Старого режима, эта пора оказалась короткой.
Через тридцать лет бывший паж граф д’Эзек бегло очертил в своих «Мемуарах» некоторые из судеб, имевших такое веселое начало. Очерк получился трагический: такой-то зарублен в Ренне, другой служит комедиантом в Гамбурге, третий умер в эмиграции в Брюгге, еще один перешел в австрийскую армию; шеф шуанов[160] де Гриньон расстрелян в 1799 году, глава повстанцев в Вандее[161] де Какере убит, де Биньи убит, д’Озье в качестве сообщника Кадудаля[162] приговорен к смертной казни…
Так что надписи, так беззаботно и бездумно процарапанные на потемневших от времени стеклах версальского зала, оказались для большинства писавших их — эпитафией.
О чем рассказывать не принято
Летом 1777 года двадцатидвухлетний Месье граф Прованский[163] предпринял поездку по провинциям; 23 июня он остановился в городке Соррез, где посетил знаменитую военную школу, которой руководили умнейшие монахи-бенедиктинцы.
Один из учащихся уверенно произнес приветственное слово, уснащенное традиционными восхвалениями гостя. Желая щегольнуть знанием латыни, Месье велел принести томик своего любимого Горация и попросил мальчика перевести несколько строк. Книга случайно открылась на знаменитой оде «Eheu! fugaces labuntur a
В тот же день, проходя по кабинету естественной истории, Месье замечает причудливые окаменелости, формой напоминавшие сердце. Он щупает один из камней: «Ого, никак не думал, что сердца бывают такими твердыми». Чей-то голос немедленно отозвался: «Только этим сердцам, Монсеньор, не дано размягчиться в Вашем присутствии!» Граф Прованский обернулся: «Как! Снова тот же паж, что утром! Поразительный ребенок, он далеко пойдет!» И принц обнимает искусного маленького комплиментщика, так тонко умеющего себя подать.
Юноше было шестнадцать лет, его звали Рок де Монгайар. С того дня он, по свидетельству товарищей, уверовал в свое будущее. Однако ничего из этого не вышло. То ли Месье, вернувшись в Версаль, забыл свое обещание, то ли Монгайар вышел из возраста, когда берут в пажескую школу, то ли он не смог доказать необходимую для этого степень родовитости — неизвестно.
Но вот другая история, относящаяся к тому же самому дню, когда королевский брат удостоил своим присутствием школу в Соррезе. Ее рассказал сам герой истории, дворянин Жан-Марк де Руаер, тогдашний двенадцатилетний ученик той же школы. «Месье уже соблаговолил утром выслушать две моих речи, — пишет он в своих „Воспоминаниях“, — когда он пришел на урок английского. Он узнал меня, поскольку я сделал все от меня зависящее, чтоб в этом преуспеть. Я произнес в его адрес небольшой комплимент по-английски; принц ответил, и в свою очередь задал мне вопрос на том же языке; так меж нами завязалась получасовая беседа… Все товарищи были в ужасе от моей дерзости. Дон Деспо (начальник школы) поспешил сообщить Месье, что я являюсь племянником епископа города Кастр и предполагаю посвятить себя морскому делу. „Что ж, — сказал граф Прованский, — я позабочусь о нем и постараюсь сделать из него хорошего морского офицера или офицера кавалерии, если он любит лошадей больше, чем корабли“».
159
Керубино — персонаж из комедии «Женитьба Фигаро».
160
Шуаны — вооруженные противники Революции, с 1792 г. поднявшие в северных провинциях Франции жестокую войну с новой властью во имя верности Бурбонам.
161
Вандея — департамент на севере Франции, особенно упорно и жестоко сопротивлявшийся Революции.
162
Жорж Кадудаль (1771–1804) — один из вожаков мятежной Вандеи; был казнен за попытку убить с помощью «адской машины» Первого консула, то есть Наполеона.
163
Граф Прованский — брат короля, будущий Людовик XVIII.