Страница 2 из 51
Гораздо более справедлив автор в оценке супруга Марии-Антуанетты, и приводимые им факты лишь дополняют и разъясняют то, что известно из «большой» истории. Слабый, безвольный, невероятно ограниченный, проникнутый идеей извечного, Богом данного абсолютного характера королевской власти, но при этом неспособный наподобие «Короля-Солнца» этой идее соответствовать, Людовик XVI был обречен ответить за все безобразия и грехи своих предков. Отсюда неизбежность и закономерность революции, разразившейся именно в его время, несмотря на робкие попытки короля отсрочить ее наступление.[6] По словам Ленотра, Людовик XVI «скромно взялся за починку дряхлого, рассевшегося здания», но «эта попытка кончилась крахом», поскольку за починку принялись слишком поздно. «Нация устала ждать и сама весьма грубо, на свой лад, приступила к ремонту».
Так незаметно писатель подводит нас к революции и последним дням Версаля. И лишь одна глава книги вызывает недоумение и неприятие. Я имею в виду главу «Бланки с королевской печатью». Из многочисленных свидетельств XVII–XVIII веков известно, каким страшным злом были эти «бланки» (lettres de cachet), щедро раздаваемые королевской властью. Такой документ ввергал в Бастилию или в иную государственную тюрьму любого человека, где без суда и следствия, потеряв свое имя, он исчезал на неопределенный срок, а зачастую и навсегда. Такова была неразгаданная история арестанта в железной маске[7] и многих-многих других, чьи имена канули в Лету. По таким «бланкам» томились в тюрьмах и люди весьма известные, в том числе дважды побывавший в Бастилии Вольтер, будущий революционер Мирабо и будущий социалист Сен-Симон. Отсюда становится понятным, почему революция началась именно со взятия народом Бастилии как символа ненавистного королевского произвола. А вот Ленотру представляется, что подобный «бланк» был «не инструментом репрессий, а напротив, мерой спасения от жестокого наказания, налагаемого тогдашним правосудием» (!). Делая это парадоксальное утверждение, писатель ссылается на Функ-Брентано, и, кажется, сам он с ним совершенно согласен, явно не замечая, что приводимые им ниже примеры вопиюще свидетельствуют против! Особенно это очевидно в деле Латюда, по прихоти королевской фаворитки безвинно томившегося в тюрьмах Франции 35 лет и вышедшего на свободу лишь по воле случая.[8] И напрасно автор пытается нас уверить, что, преданный суду, Латюд был бы колесован: его «дело» не принял бы к производству ни один суд страны.
Завершая этот краткий обзор, заметим, что наши единичные критические замечания ни в коей мере не могут повлиять на общую высокую оценку труда Ленотра. Глубоко продуманная и четко построенная книга о Версале несомненно является одним из лучших его произведений, поражающим обилием уникальных фактов при сравнительно небольшом объеме. И думается, всякий читатель, раскрывший эту книгу, наверняка дочитает до конца, узнав удивительные вещи и о Зеркальной галерее, и о сердцах французских королей, и о «грустной Пепе», и о многом-многом другом.
А. П. Левандовский
От переводчика
Предлагаемая читателю книга принадлежит перу французского писателя и историка Жоржа Ленотра (1857–1935). Сейчас в России это имя никому не известно, но в начале XX столетия его знала самая широкая читательская среда: переводы рассказов Ленотра и отдельных глав из его книг, посвященных разным моментам французской истории, печатались в популярнейших русских журналах.
Настоящее имя писателя — Луи-Леон-Теодор Госселен. Выбор его литературного псевдонима не случаен: по родословной линии своей бабушки он действительно являлся потомком знаменитого Андре Ленотра — знаменитого садового архитектора, создателя версальского парка, чье имя встретится на страницах публикуемого текста. Писателю явно хотелось таким вот образом выразить свою исконную, кровную принадлежность к отечественной истории.
Литературную деятельность Ленотр начал на поприще журналистики. В 1880-е годы он сотрудничал в самых солидных газетах того времени: «Тан», «Фигаро», «Ревю дэ дё монд», «Ле монд иллюстре». Однако зрелищу современной жизни Ленотр явно предпочел картины прошлого: его влекла к себе история в ее живых подробностях, которые он открывал для себя сам.
Прежде всего его захватывают драматические события Великой французской революции, и с точностью определяя характер своего подхода к истории вообще, он не без гордости называет себя ее «репортером». Первая книга Ленотра «Революционный Париж по неизданным документам» (в 1895 г. она была переведена на русский язык) приносит ему громкую известность: Французская Академия награждает ее премией, а о читательском энтузиазме красноречиво свидетельствует простая цифра: к 1910 году книга была переиздана 22 раза. Такого же успеха удостоились и многие другие произведения Жоржа Ленотра — они насчитывают десятки переизданий: книга «Революционный трибунал» была издана к 1910 году 20 раз, «Драма в Варенне» — 22, «Арест и смерть Марии-Антуанетты» — 16, «Сентябрьские убийства 1792 года» — 19, а первая из четырех книг, озаглавленных «Старые дома, старинные бумаги», выдержала 39 изданий.
В 1910 году выходит собрание его сочинений, которое включает в себя 12 солидных томов, иллюстрированных воспроизведением старинных рисунков, гравюр и фотографий.
В 1932 году Жорж Ленотр избран в члены Французской Академии.
Ленотр не ограничивает себя излюбленной эпохой, он охотно пишет и о более ранней и о более поздней французской истории: «Семейная жизнь в XVIII веке», «Замок Рамбуйе», «Судьбы художников (Мольер и Гюго)», «Наполеон». Его творчество включает в себя десятки биографий, монографий и многотомные хроники целых эпох: пристальное изучение революционного периода приводит к созданию большой серии, названной «Записки и воспоминания о Революции и Империи».
Литературный жанр, в котором он работал, французы называют «малой историей». Она, в отличие от «Истории с большой буквы», рассматривает события с точки зрения частной жизни, ее интерес обращен к чисто человеческой стороне исторических явлений, к людским судьбам и характерам. Такой взгляд на историю традиционно любим во Франции, где жанр исторического «анекдота» восходит по меньшей мере к XVII столетию. «Малая история» внимательна к особенностям исчезнувшего быта и былых нравов. Работа в границах этого жанра не обязывает автора к широте обобщения и оригинальности концепции, но требует от него достоверности в мелочах, знания конкретных и красочных подробностей — качеств, которыми Ленотр обладал в полной мере. В огромной степени его осведомленность о прошлом основывалась на чтении мемуаров, писем, декретов, судебных актов… Каждый из томов в издании 1910 года заканчивается перечнем таких документов. Любая из книг Ленотра была написана с привлечением новых сведений, неизданных архивных материалов.
Достоинства историка-исследователя соединяются у Ленотра с писательским мастерством: живость повествования, непринужденная интонация, тонкий юмор в уместных случаях, богатство лексики составляют привлекательные черты его текстов.
О степени популярности Ленотра на родине позволяет судить эпизод из романа современного французского прозаика Анри Труая. Один из героев, пожилой и почтенный парижский обыватель, всегда интересовавшийся историей Парижа, историей его домов и жизнью обитавших когда-то в них великих людей, сожалеет на склоне дней, что ему в жизни не привелось быть сотрудником Ленотра, не привелось «носиться по улицам и расспрашивать владельцев домов и консьержек», не пришлось «слюнить нотариальные акты, перелистывать старинные документы и старые письма, чтобы воссоздать судьбы домов, их малую историю… А он хорошо видел себя в этой роли страстного охотника, с головой зарывшегося в архивные бумаги, совсем ушедшего от современного мира и высоко ценимого кругом знатоков…»
6
См.: Фор Э. Опала Тюрго. М., 1979.
7
Мы попытались дать свой вариант разрешения этой загадки в статье «Тайна железной маски» (в сб. «Белый слон Карла Великого». М., 1993).
8
Подробнее об этом см.: Левандовский А. Мазер де Латюд, узник Бастилии (в кн.: Узник Бастилии. М., 1990).