Страница 9 из 41
***
- Грязюки-то скоко! – Григорий с трудом пробирался по склонам довольно глубокой балки, прозванной в народе Дурной. - Чистое наказание Господне…
Талая вода, стекая с крутых склонов, подставивших голые бока разбуженному солнцу, превращала процесс форсирования балки в сплошное мучение.
- Липнет и липнет! – он осторожно, чтобы не потерять в жирной жиже щегольскую, «нэпмановскую» калошу, обутую на новый, хромовый сапог приподнял левую ногу. - Зачем только я зараз попёрся в такую даль?
Подобранной тут же сухой палкой, Григорий очистил обувь, утяжелённую многослойными налипанием сизой грязи.
- Всё одно, что масло, - он даже залюбовался блеском влажной земли. – Хоть на хлеб намазывай.
Через несколько минут путник всё-таки выбрался на противоположный бок неласковой балки. Там дело пошло веселее, утрамбованная до состояния льда снежная дорожка, даже не думала таять.
- Ага! Кажись прибыл. – Григорий незаметно для себя вошёл в грязный рабочий посёлок, притулившийся на самом верху прыщеватого холма. - Только бы он был дома.
Он взглядом выискивал знакомые ориентиры крытого соломой небогатого домика Хрущёвых, куда он впервые попал почти год назад. Тогда знакомца Кошевого дома не оказалось.
- Никита ищо служит в Красной Армии. – Сообщил его отец, назвавшийся Сергеем Никаноровичем.
- Жаль.
- Осенью обещали демобилизовать.
- Видать не судьба.
- А тебе, зачем мой сын?
- Его сослуживец по Царицынскому фронту привет передал.
- Тогда лады, - хмуро сказал он. – А то шляются кто не попадя.
Спросив напоследок, где работает гость, пообещал сообщить, когда Никита демобилизуется. Недавно получив с оказией, случайную весть о возвращении того домой, Григорий в первое же свободное воскресение отправился в соседнюю слободу Александровка.
- Хотя толку никакого. - Шелехов подошёл к цели своего похода. - Чем он мне поможет теперь? Я устроился, работаю… Ну да ладно. Раз пришел, узнаю. Может зять, Михаил прислал письмо с новостями?
Григорий кулаком пару раз стукнул в высокие деревянные ворота. Во дворе зло залаяла собака. Тут же, словно давно ожидая некоего сигнала, всё собачье племя посёлка отозвалось разноголосым хором. В низкое, хмурое небо взлетали отрывистые звуки скуки и звериного нетерпения.
- Кого там принесла нелёгкая? – поинтересовался скрипучий голос из приоткрытой двери дома.
- Я в прошлом годе к вам заходил.
Григорий, нервно переминаясь с ноги на ногу, дождался, когда со скрипом открылась входная калитка тёмных от времени ворот. Старший Хрущёв коротко поздоровался и провёл гостя в низенькую комнату, где за небогато накрытым столом сидело несколько человек.
- Здорово! Проходи, садись. – Сидящий за скромным праздничным столом сын хозяина дома поднялся навстречу вошедшему Григорию, который несколько поспешно поздоровался:
- Здорово бывали!
- Проходи не стесняйся, у нас застолье.
Он крепко, по-пролетарски, пожал протянутую руку гостя и назвал себя:
- Никита Хрущёв.
- Григорий… - тот невольно замешкался в ответ. - Шелехов. Знакомый Вашего сослуживца Михаила Кошевого…Инородец из Вёшенской станицы.
- Это ты брат брось. – Засмеялся Никита.
Улыбка очень шла к его широкой крестьянской физиономии. Небольшие глаза, близко посаженные на курносом лице, хитро заблестели.
- Нет больше инородцев, казаков, дворян. Теперича все товарищи... Не для того мы с тобой кровь на фронтах проливали, чтобы церемонии разводить… - Аль не так?
Никита, уже не улыбаясь, строго посмотрел на Григория, ожидая ответа. Тот смутился и сказал:
- Проливали…
- Где служил?
- Служил командиром эскадрона в Первой конной армии товарища Будённого. - Он не знал, что известно Хрущёву о его прошлом. - Бился с белополяками, неоднократно ранен…
- Вот видишь! – Никита опять заулыбался. - Служили одному делу… Да ты садись, чего стоишь?
Мать Никиты, которую он представил, как Ксению Ивановну подала гостю чистую тарелку и вилку. Во главе стола торжественно восседал отец семейства, с которым Григорий познакомился в прошлый раз. Он немедленно налил в тёмные гранёные стаканы мутного самогона.
- Давай выпьем по случаю праздника! – Никита кивнул головой в сторону тихо сидящего, светловолосого мальчика. - Сынишке, Лёньке, шесть лет исполнилось.
- Моему семь...
Выпили дружно и также рьяно закусили. Разговор, потревоженный нежданным приходом гостя, вновь вернулся в первоначальную колею. Мать и порядком захмелевший отец Никиты громко обсуждали что-то с его сестрой Ириной. Григорий, пересев поближе к младшему Хрущёву, вёл с ним сытую беседу:
- Недавно со службы?
- Вернулся прошлой осенью в Юзовку, со службы в политотделе Девятой армии и поступил комиссаром на Рутченковский рудник. Работал заместителем управляющего, да… - Никита разгорячённый спиртным, расстегнул ворот поношенной украинской вышиванки. - Но, понимаешь, не моё… Знаний не хватает. Я ведь что кончал? Два класса и три коридора… А тут производство, шутишь!
- А когда нам с тобой было учиться? – горячо поддержал его Шелехов. - С детства работали, как проклятые, потом война.
- Вот-вот! – обрадовался поддержке Никита. - Я, правда, на империалистическую не попал, как шахтёр имел бронь, но с восемнадцатого как вступил в партию, всё время на фронтах гражданской. Поэтому и говорю, учиться надо!
На кончиках его оттопыренных ушей заблестел пот. Он наполнил стоящие перед ними стаканы и махнул из своего, не закусывая.
- Трошки поздно учиться, староват я. - Не согласился гость.
- Учиться никогда не поздно! – Набычился неуступчивый Никита. - Сколько тебе?
- Двадцать восемь.
- А мне двадцать девять, ровесники почти. – Он задумчиво помолчал, а потом убеждённо закончил. - Я вот поступил на рабфак Донтехникума и тебе советую. Знания нам нужны, чтобы строить новую страну. Такая жизнь настанет, только держись... Мы ещё таких дел наворотим, вот увидишь!
- Ох, куда хватил! – Григорий понемногу пьянел и, теряя природную осторожность, зло выкрикнул. - На чёрта мне сдалась твоя новая страна… Я спокойно жить хочу, понимаешь! Чтоб меня никто не чапал и я никого не буду... Понимаешь?
Шелехов тряхнул коротко остриженной, по городской моде, упрямой головой и отрезал:
- Не согласен.
- От чего же?
- Я таких делов наворотил, вовек не расхлебаешь! – на его припорошенных ранней сединой висках заблестел пот горячего спора. - Работать буду, к тому же теперича семья у меня…
- Ладно, ладно, разошёлся! – пошёл на попятную Никита. - Тише ты… Горячий какой! Как знаешь, не пожалей потом…
- Не пожалею. – Примирительно произнёс Григорий. - Жизнь она всё по своим местам расставляет…
Молча выпили и закусили остатками немудрёной еды. Дети Никиты, именинник Леонид и бойкая Юлька, на год старше брата, отправились спать. Ксения Ивановна услышав краем уха о недавней женитьбе гостя, начала привычно пилить сына:
- Непутёвый ты!
- С каких делов?
- Когда ты уже приведёшь в дом хозяйку? – она горестно всплеснула артритными руками. - Три года как померла Фрося…
- Моя первая жена Евфросиния Писарева. – Пояснил Никита гостю. - Умерла от тифа в двадцатом.
- Дети сиротами растут! – причитала пожилая мать. - Всё воюешь глупые, никак не навоюетесь…
Она бы ещё долго причитала, но находчивая сестра в шутку предложила познакомить брата со своей новой знакомой Ниной Кухарчук. Никита с радостью и готовностью согласился. Сергей Никанорович вытащил из комода потёртую гармошку и в скудно обставленной комнате Хрущёвых зазвучали звуки заразительного гопака.