Второй вариант

Дрыхлин вылез из кабины, подошел к заднему борту.

— Как вы смотрите, старлей, на то, чтобы пробежаться за компанию вперед? — позвал он Савина. — А то Давлет-паша притих что-то.

Обходя колесный транспорт по глубокому, выше колен, снегу, они подошли к краю наледи и увидели Давлетова, выглядывавшего из-под кузовного тента. Видно, он перебрался с переднего сиденья назад, хотел выбраться на лед, но трехметровая полоса воды отрезала тягач от крепи. Так и крутил он головой, пока не подошли Дрыхлин с Савиным.

— В наледь попали, — объяснил он.

— Видим, — ответил Дрыхлин.

— Как бы не угодить под лед.

— Доски в кузове есть?

— Есть.

— Бросайте сюда.

— Зачем?

— Не вплавь же мне до вас добираться, Халиул Давлетович.

Давлетов скрылся в кузове, погремел железом и деревом, притих. Слышно было, как он переговаривался с механиком-водителем. Велел ему, видно, тоже перелезть в кузов, потому что оба враз появились у заднего борта, и на лед полетела половая рейка, лист оргалита.

— Стой! — скомандовал Дрыхлин. Повернулся к Савину: — Подгоняйте, Женя, технику. Интервал пятнадцать — двадцать метров. Проинструктируйте водителей, чтобы шли точно за мной.

— Что вы хотите делать, товарищ Дрыхлин? — спросил Давлетов.

— Хочу попросить, чтобы вы уступили мне свое место на головном тягаче.

Он покидал доски на снежную жидкую кашу, бросил на них лист оргалита, сказал Савину:

— Подберете потом.

Шагнул к тягачу. Настил под его ногами осел и погрузился в воду, притопив головки сохатиных унтов. Дрыхлин не обратил на это внимания. Перевалился через борт тягача. Давлетов хотел было спуститься вниз, чтоб присоединиться к Савину, но Дрыхлин остановил его:

— Зачем ноги мочить, Халиул Давлетович? Сидите!

— Что вы собираетесь делать? — переспросил тот.

— Двигаться вперед.

— Может быть, сначала обсудим этот вариант?

— Чего обсуждать? Русло прямое, без прижимов. Значит, на середине промоин нет. А вы, Женя, что стоите?..

Савин торопко пошел к своему тягачу, по пути передал команду Дрыхлина водителям и старшим колесных машин. Колонна подтянулась. Заняв место Дрыхлина на переднем сиденье тягача, Савин увидел, как тронулся с места КрАЗ с вагоном на платформе, съехал в воду, выбирая к середине реки. Вагон опасно покачивало на подналедных рытвинах, того и гляди, не выдержат крепления — соскользнет боком и ляжет зимовать.

Наледь была глубиной не больше метра, зато тянулась до самого поворота, уходя к перекату. Мокреть доходила до рельса, приваренного к носовой части ГТТ. Он загребал ее, гоня перед собой загустевшую волну. Не ехали, а плыли, медленно, но вроде бы уверенно.

У переката снова взяли вправо и выбрались на крепкий лед. Когда Савин подошел к переднему тягачу, Дрыхлин уже успел переобуться и сейчас был в серых солдатских валенках, подворачивал высокие голенища. Давлетов топтался вокруг него, порываясь что-то сказать. Но не сказал, а, приложив ко лбу козырьком ладонь, стал вглядываться назад.

— Синицына выглядываете? — спросил Дрыхлин. — Он подойдет не раньше чем через два часа.

— Да, да, — сказал Давлетов.

— Давайте команду перекусить, да и двигаться пора.

— А Синицын?

— Пройдет. Я его чую — крепкий мужик.

— И все же, товарищ Дрыхлин, будем ждать его здесь. Не станем распылять силы — дальше тронемся все вместе.

— Время потеряем, Давлетов. На льду придется ночевать.

— И тем не менее...

— Молчу, молчу, Халиул Давлетович. Вы начальник, вам и карты сдавать...

Синицына не было долго. Успели натаскать сушняка, им был захламлен весь правый берег. В этом месте он должен был отбивать течение, и летний паводок выбрасывал наверх все, что нес с собой. Даже теперь, в декабре, было заметно, что мусор оседал на деревьях, на кустах. И, как чудо на безлюдье, торопливо запутался в колючках шиповника, нависшего над рекой, футляр от зубной щетки. Откуда, почему? Охотник ли обронил, или случайные геологи проходили вверху?..

Набрали сушняка, обдали бензином, запалили костер. На прут нанизали ломти мороженого хлеба и жарили как шашлык.

День перевалил за полдень. Синицына все не было. Давлетов, поджав губы, недовольно покачал головой и сказал Савину:

— Проскочите на тягаче за поворот. Может быть, сидят...

Савин проскочил и никого не увидел.

Обступили костер, грелись, тихо томились в безделье и ожидании. Васек возвышался над всеми, а по сравнению с маленьким Насибуллиным вообще казался глыбой. Как геодезист, он прикомандировывался то к одной, то к другой роте. Последнее время работал в роте Коротеева. В десант попал, потому что был мастер на все руки.

— ...Как раз папа Федя приехал, — рассказывал он Савину. — Что же, говорит, вы, Ванадий Федорович, себя на конфуз выставляете? Ехал все ничего, пока на указатель не натолкнулся; «Этот участок дороги отсыпали подчиненные капитана Коротеева». Колдобина на колдобине, яма на яме. Может, ошибка? — спрашивает. Неужели Коротеев мог такую дорогу отсыпать? А тот: «Не мог, товарищ полковник! Разберемся». Только папа Федя зашел в палатку...

Папой Федей солдаты называли между собой полковника Грибова, начальника политотдела. Наезжая в части, он обходил все закоулки и каждого из солдат, с кем приходилось сталкиваться, называл сынком: «Как кормят, сынок?», «Когда в бане последний раз были, сынки?», «Что жена пишет, сынок?». Семейных он брал на особый учет. На семье мир держится, говорил.

Да и Савин тоже мысленно называл его папой Федей, понимая, что не по уставу такая фамильярность. Но за ней скрывалось столько уважения к этому пожилому человеку, столько желания отвечать ему как на духу, что поправлять Васька с его рассказом не было никакого желания.

— ...Только папа Федя в палатку, — продолжал Васек, — Коротеев Бабушкина за шкирку и свистит: «Что есть мочи со своим бульдозером на Кичерангу. Ночь не спать, но чтобы к утру дорогу выровнял! А с этим поганым указателем я разберусь!..»

Савин помнил, как Коротеев приезжал в штаб разбираться.

— Не ту шапку примеряешь, — сказал тогда Савину.

Пошел жаловаться Давлетову, но выскочил от него злой и взведенный. А когда весь участок дороги был вылизан, самолично выдернул фанерный щит с обочины и заставил вкопать новый, из листового железа, с той же надписью, только сделанной красной краской...

Дрыхлин тоже прислушивался к разговору у костра, улыбался снисходительно, потом сказал:

— Суета сует.

Прихватив двухстволку, он полез по глубокому сугробу на берег, около куста шиповника задержался, снял запутавшийся футляр от зубной щетки, швырнул вниз и скрылся в лесу. Минут через двадцать жахнул невдалеке одиночный выстрел. Еще через полчаса скатился вниз, распаренный и раскрасневшийся, и объявил:

— Мертвый лес.

— А в кого же вы стреляли? — спросил Савин.

— В белый свет. Чтоб душу разрядить.

Уложил ружье в чехол, бросил его в кабину тягача. И опять подошел к Савину:

— Вы не курите, Женя?

— Нет.

— А меня вот опять потянуло. Бросил год назад и пополз вширь. Но изредка балуюсь.

— Попросите у ребят.

— Зачем? У меня есть. Держу в запасе блок. — Но не закурил, стоял рядом с Савиным, пылая тугими щеками. — Вы давно с тайгой знакомы, Женя?

— С БАМа.

— Хилая здесь тайга. Не то что на Тунгуске, Я там изыскателем начинал. В ранге главной тягловой силы.

— Я тоже не такой представлял тайгу, — поддержал Савин разговор. — И не дремучая, и не буреломная. Лес как лес.

— Напрасно, Женя. Здесь тайга самая серьезная для жизни. Заблудиться в ней — дважды два, а выжить — девять на двенадцать.

— Фотографию в черной рамке имеете в виду?

— Догадливый вы, Женя, человек. Вот представьте, что заблудились!

Савин в тот момент весь был в обожании ив белой, хорошей зависти: таким отчаянным Дрыхлин показался ему при встрече с наледью. Потому охотно представил, как бредет он один-одинешенек по реке неизвестно куда. Вот именно — куда?

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.