Страница 16 из 60
— Поеду осенью в Красноярск, — сказала Люся доверительно. — На курорт по бесплодию.
— Что, Гоша хочет детей? — осторожно удивилась Алина.
— Не знаю. Я никогда не знаю, чего он хочет на самом деле.
— Э, — сказала Алина, — да тебе лучше не рожать.
— Почему?
— Это я так, — передумала Алина. — Рожай, конечно, рожай. Это в любом случае хорошо.
Что происходит? — озадачилась Люся. Что-то происходило «за ее спиной», а она не видела. Другим видно, а ей нет. Она чувствовала себя, как ребенок, когда взрослые смеются, а ему непонятно, над чем.
После обеда катались на водных лыжах. Это Гошкина страсть, и он ее всем навяливает. Он спортсмен и больше всего в жизни любит радости тела: еду, баню, крепость мышц, и лечь расслабиться под солнцем, и начерпать кожей энергию солнца, и красиво посмуглеть. Лодка, лыжи, ветер в лицо — это его вотчина.
Алина встала на лыжи в первый раз. Она падала в воду, взвизгивала, была смешной. Но упорствовала. Люсе было досадно: нарочно она, что ли, чтобы не понравиться? Потом, наконец, поехала. Ненадежно поехала, зыбко по неровному лодочному буруну.
— Ну как? — почти виновато спросила Люся Костю, оставшись с ним вдвоем на берегу.
— Будем стараться, — неопределенно ответил он.
Ага, значит, все-таки будут стараться. Люся приободрилась. Она так беспокоилась за его впечатление, как будто выставила на суд свое творение.
— Как инженер, она страшно толковая, — горячо заговорила она. — Таких толковых у нас и мужиков-то нету. Да она красивая! Только она сама про это уже забыла. Она думает, с ней все покончено. А знаешь, какая она была! И еще будет! — спохватившись, добавила.
— Хватит сватать, сам все вижу.
Гошка повез Алину вокруг острова, и они скрылись из глаз.
Солнце пропало, стало пасмурно и неуютно, как под угрозой. Люся и Костя слонялись по берегу, Костя подыскивал камень, чтобы пнуть.
— Кстати, почему твое предсказание — помнишь, ты мне в школе нагадал, что в двадцать восемь лет я буду одинока и никому не нужна? — почему оно не сбылось?
— Почем мне знать, дорогуша, а может, оно и сбылось.
Тут он нашел, наконец, подходящий камень и с чувством запнул его в воду, наблюдая, как пошли по воде круги.
Люся смутилась. Опять что-то происходило «за ее спиной», чего она не могла видеть. Она затаилась, обдумывая горький смысл сказанного. Костя понял, что напугал ее, и отступился от своих слов.
— Сложный вопрос, — уклончиво сказал он.
Люся еще сильнее покраснела и молчала.
Из-за острова, с другой его стороны, показались водники. Издалека было видно, что ноги у Алины загорели только ниже колен — сколько солнцу доставалось ниже платья. Над ней летела чайка. Но Алина, вся в усилии удержаться на лыжах, вряд ли видела ее.
Гошка у берега круто вывернул лодку так, чтобы Алину понесло к кромке песка.
— Бросай фал! — кричал Костя.
Она отпустила фал — глаза вытаращены от напряжения — конечно же, какая там чайка! — и, побалансировав, упала в воду на обе руки вперед. Там было уже мелко: у самого берега.
Ну, а уж восторгаться Алина умеет — как азартный пацан.
— Да езжай, я тебе говорю, знаешь, как здорово! — она хлопала Костю по груди, забывшись и в горячке перейдя на ты. Лицо раскраснелось. Костя улыбался.
— Холодно, — сказал он и как бы нехотя пошел к воде.
— Будет сейчас рисоваться, — неприязненно сказала Люся, не прощая ему скрытного знания о себе.
Костя проехался: он пролетелся, он залихватски замедлился у самой кромки берега и встал на землю, не дрогнув ни единым мускулом, будто от природы был летуч и только сдерживал силы из жалости к другим, неумеющим, чтобы им не стало обидно.
Лицо хранило сдержанное безучастие.
— Пижон! — сверкнув глазами, фыркнула Люся.
Алина вдруг загрустила.
Чайка укромно сидела на берегу и не летала за Костей. Люся все время старалась встать так, чтобы заслонить ее от Алины. Впрочем, Алина забыла про чайку и смотрела на Костю.
Тут запустил дождь. Кинулись в палатку. Люся протолкнула Алину вглубь, чтоб эта чертова чайка не попалась ей на глаза. «Хоть бы она улетела, — думала Люся, — не перебивала бы людям жизнь. Должны же куда-то деваться в дождь эти птицы!»
Есть неповторимый уют внутри палатки, когда дождь шлепает по скатам. Похвалили Гошку за предусмотрительность, и он самодовольно сказал:
— Старый морской волк!
— Отгадайте загадку: в магазин вошел мужчина и попросил полкило колбасы. Продавщица ему взвесила. Теперь, говорит он, разрежьте пополам. Теперь еще каждую часть пополам. И еще раз. Достаточно. А продавщица завернула и говорит: возьмите, товарищ летчик. Как она догадалась, что он летчик?
Алина напряглась. Ее стихия. Работа ума во всех видах. Как спортсмен любит движение, как цирковое животное любит службу. Она мучилась, выводя следствие из того, что было дано в условии задачи. Слишком математический ум, это ее подвело. Тут требовалось нарушить правила. Костя небрежно сказал:
— Он был в форме.
— Это нечестно! — расстроилась Алина.
Действительно нечестно, но уж такая задача.
И они сидят в тепле, в сухом месте, снаружи льет дождь, всем хорошо. А Люся среди них — как старшая сестра: она знает больше, чем предназначено им, малышам: она стережет их от этой чертовой птицы — кыш, проклятая! — она готовит им счастье... Но остался внутри у нее неуютный холодок от Костиных слов. Что он имел в виду? Люся была уверена, что не роман... Нет у Гошки никакого романа. Не может быть. Если и есть что, так какая-нибудь равнодушная ленивая связь, не больше — неопасное... Потому что любовь и страсть скрыть невозможно. Будь она — он не смог бы жить так, как живет сейчас. А как он живет сейчас? — задала себе вопрос Люся. А никак, — был удручающий ответ. Праздно. Душа его не задействована.
Может быть, это и есть разгадка?
Палатку понемногу начало трепать ветром, и Гошка озаботился:
— Плохи наши дела: сейчас озеро расходится. В шторм на нашей «казанке» нельзя.
— Смотри, старик, тебе лучше знать возможности своей посудины на этом водоеме, — пожал плечами Костя-мореход.
— Поедемте домой, братцы, а, пока не поздно, — встревожилась Алина.
Гошка выглянул наружу и сообщил:
— Уже поздно. Озеро уже болтает. Это здесь, между островами, еще тихо, а в открытое место выйдешь — пиши пропало. Будем жить здесь до штиля.
Он хохотнул и потер руки, прельстившись своим прогнозом. Наверное, ему казалось очень кстати устроить вынужденную ночевку для Кости с Алиной.
— Слава богу, спальные мешки у меня всегда в трюме, — похвастался он.
Все примолкли и слушали, как дождь долбит брезент. Каждый затаился и ждал, что будет. Они, наверно, не сходились в желаниях. Кому-то, может, хотелось, чтоб стихло, а кому-то, может, наоборот. Люся посмотрела на лица и не смогла определить, кому чего.
А мне, — спросила она себя, — мне чего?
А если придет старость или болезнь? — подумала про себя и про Гошку, и ей стало страшно.
Гошка встретился с ее взглядом, ухмыльнулся и подмигнул: мол, все идет как надо и даже лучше, чем надо. И отвернулся. Ничего не заметил. Он не умел читать в ее глазах — навык лишний, когда существует речь. У них принято было плохое переносить в одиночку. «Не портить друг другу настроение». Настроение ценилось.
Перестало барабанить, и от тишины зазвенело в ушах. Только ветер широкими мазками мел крышу палатки.
Они выбрались наружу. Мокрая трава брызгалась холодным, кожа ежилась от капель. Оделись. Какие-то неуютные сумерки навалились на землю, хотя до вечера было еще далеко. Низко летели, рвались клочья туч, небо не просматривалось. Озеро черное шумело.
Ну что ж, ночевать так ночевать. Они разбрелись по острову, чтобы натащить дров для костра. Люся пошла вслед за Гошей. Какой-то неясный вопрос был у нее к нему, какая-то тоска, требовавшая немедленного утешения — чтобы он разубедил ее и рассеял сомнения.
Странный день.