Условия человеческого существования

— Теперь, когда вы, господин солдат, прибились к нашей компании, у него на сердце стало спокойно, — сказала Тацуко.

Она говорила правду. До сих пор она не видела Кадзи спящим, все эти дни он почти не сомкнул глаз.

— Да, он, видать, немало намучился… — устанавливая на огне таз с бобами, сказал Тангэ. — А ты даром что женщина, а сумела продержаться наравне с мужчинами. Молодчина!

— Какое там молодчина! Сколько раз хотела повалиться на землю, да и не вставать больше… Так и не дошла бы, если б не этот солдат. А с виду суровый… Ну, и еще хотелось узнать, как там сестренка. Вот и дошла.

— А сестра где живет?

— В Дашицзяо.

— Значит, недалеко от Кадзи?

— Угу. Вот я и не отстаю от него… — Тацуко улыбнулась каким-то своим мыслям. — А ведь забавно получается… Я вот беспокоюсь о сестре, а она, может, обо мне и не вспоминает. Гулящая сестра ей поперек дороги… Уезжай куда-нибудь, скажет, а то людей совестно…

Тангэ поправил огонь под тазом. Наверно, все так и будет, как она говорит. Эта женщина, проститутка, обслуживала солдат пограничных частей. Выходит, она тоже в какой-то мере сотрудничала в этой войне… Жалкое, трагическое сотрудничество! Сейчас она пробирается в тыл, и это тоже не что иное, как переход от одного несчастья к другому. Те, кому выпал на долю хоть немного больший паек счастья, жестоки к отверженным. А вообще-то все они нищие. Скудная доля счастья выдается японцам. И все же те, кто обездолен, менее жадны.

— А вы, господин солдат? — поинтересовалась она.

Вопрос Тацуко вывел его из задумчивости.

— Что я?.. Я по специальности механик, но заводы сейчас, наверно, стоят, так что придется искать любую работу, лишь бы прокормиться. Ну и, конечно, собираюсь участвовать в демократическом движении.

— В каком?

«Что это я, — подумал Тангэ, — откуда ей все это знать?»

— Ну вот, к примеру, один мудрец сказал: «Небо не создало человека выше других, не создало и ниже других». Слышала?

— И проституток?

— Конечно. Разве Кадзи плохо обращался с тобой из-за твоего прошлого?

— Нет.

— Вот видишь. Мы, демократы, вообще…

Тацуко приготовилась слушать серьезно, но тут вдруг рассмеялась.

— Э-э, нет! Все это только красивые слова. А как вернемся домой, все пойдет по-старому!

— На первых порах — конечно. — Тангэ поднялся. — Но мы приложим усилия, чтобы все изменилось. И если ты, например, вздумаешь опять приняться за старое, тогда, конечно, разговор будет другой! Точно!.. Слушай, погляди-ка за варевом. Маловато будет… Пойду наберу еще.

Пока Тангэ ходил на огород, проснулись Хикида и Хиронака и тоже подошли к костру погреться.

— Простыл, что ли, за ночь… — С животом что-то неладно… — проворчал Хиронака, кривя худое лицо.

Хикида впился глазами в Тацуко.

— О, слюнки текут!

— Хочешь есть? Уже сварилось… — сказала Тацуко.

— Да я не про то. Я про твои ляжки.

— Чего болтаешь! — Тацуко вспыхнула. Слова Хикиды разом разрушили впечатление от беседы с Тангэ. — Небось и денег-то нет! Еще вчера с голоду подыхал. А туда же!

Тацуко не робела в разговоре с мужчинами. Просто ей стало противно. Захотелось разбудить Кадзи. При нем Хикида не осмелился бы похабничать. Но Кадзи крепко спал. Она встала и направилась в огород, к Тангэ.

— Ну, господин унтер, что будем делать дальше-то? — Хикида повернулся к Хиронаке. — Теперь вот пошли жилые места, так что голодовки можно не опасаться. Выбираться отсюда нужно, насчет этого спору нет, да ведь нам с вами в Японию. Правильно я говорю? Так что на юг идти нам вроде бы ни к чему… Лучше все-таки пристать к какой-нибудь части, другого выхода нет. Вчера я не то чтобы испугался нашего умника, а просто ни о чем, кроме жратвы, не мог думать… Ну и эти, в отряде, тоже не больно-то ласково встретили, вот я и дал маху, поплелся за ним…

— А где она, эта часть? — угрюмо произнес Хиронака.

Куда ни подайся, будущее одинаково покрыто мраком. Отряд Нагата, который повстречали вчера, был отлично вооружен, капитан держался воинственно и разглагольствовал о «последнем, решающем сражении», но Хиронака, на себе испытавший мощь сокрушительного удара русских, органически, всем своим существом не мог больше верить таким словам. Укоренившаяся в мозгу мысль о «сопротивлении до последнего солдата», которое при всех обстоятельствах должна оказывать неприятелю императорская армия, и этот инстинктивный страх прямо противоречили друг другу. И тем не менее они жили в его сознании, и то, и другое. Когда приходилось решать, какому из этих двух ощущений повиноваться, Хиронака предпочитал уклоняться от выбора. Удобнее всего было подчиняться. В свое время он с жаром требовал от Кадзи присоединиться к какой-нибудь воинской части, но вчера, когда они встретились с тем отрядом, им прежде всего завладел страх. А может быть, это укол самолюбия… Унтер-офицер, которым помыкает ефрейтор, может вызвать только насмешки в чужой части, где не знают всех обстоятельств. Так уж повелось в армии. Чужаков всегда встречают враждебно. Хиронака хорошо знал армейские порядки. Чем чувствовать себя приниженным среди незнакомых унтер-офицеров и старослужащих солдат, лучше уж, пожалуй, остаться с Кадзи, которого он как-никак давно и хорошо знает. Конечно, и это ему не по нутру, но здесь легче сохранить чувство собственного достоинства. Ну а если сказать всю правду, его больше всего пугала мысль о том, что, присоединившись к какому-нибудь отряду, он может снова, неровен час, попасть в переплет.

Сейчас, когда Хикида предложил отделиться от Кадзи и действовать самостоятельно, Хиронака не склонился на это предложение, потому что не мог не признать, хотя бы и против воли, неистощимой энергии Кадзи.

— Ситуация неясная, самостоятельно действовать вдвоем мало проку…

— Это ничего, господин унтер-офицер, вот увидите, все пойдет, как надо! А что за смысл идти на юг? Сами посудите! Лучше пробираться в Корею, а?

— Не задерживаю! — неожиданно услышали они голос Кадзи. — Только если менять курс, как кому вздумается, ни черта у нас не получится! Нужно добраться туда, где есть японское население, а уж там каждый пусть идет, куда хочет! — Он поднялся и растолкал Тэраду и Ямауру. — С сегодняшнего дня будем идти полями, пусть даже придется иногда делать крюк. Я тоже ведь не любитель голодных походов…

Вернулись с огорода Тангэ и Тацуко. Они несли в плащ-палатке целую гору бобов.

16

Всякий раз, как они замечали жилье, Хиронака или Хикида настаивали на том, чтобы спуститься вниз и попросить еды, вареной, человеческой, с солью. Сырые овощи набили оскомину. И всякий раз, заслышав об этом, Кадзи решительно устремлялся прочь в сопки. Что, кроме проклятий и ненависти, может ожидать японцев, высокомерно помыкавших китайским народом, когда они, постучатся к китайцам в дверь? Пусть даже смиренно постучатся, с опущенной головой…

— Генерал наш, похоже, опять собирается плутать по лесам, — недовольно ворчал Хикида. — В тайге разыгрывал из себя героя, а как приблизились к жилью, поджал хвост.

Тэрада тоже не мог понять поведения Кадзи. Почему человек, который сам вызвался в одиночку снять часового, боится подойти к крестьянскому дому?

День ото дня заметнее становились опустошения в полях.

Сначала они не придавали этому значения, но с тех пор, как заметили на влажной земле отчетливые следы подбитых гвоздями сапог, стало ясно, что опустошения — дело рук солдат, проходивших, здесь раньше. Поля разорялись варварски. Вырванные с корнем стебли кукурузы; на бахчах разбитые тыквы, арбузы, недозревшие, еще негодные в пищу…

— Нужно быть начеку! К добру это не приведет! — качал головой Тангэ.

Кадзи согласился. Крестьяне, безусловно, примут меры для защиты своих полей.

В тот же день на отлогом склоне сопки они заметили двух крестьян.

Чтобы не напугать их Кадзи взял винтовку на ремень (обычно он нес ее в руке наготове) и пошел к ним. Крестьяне в страхе метнулись в сторону и пустились наутек.