Страница 133 из 187
Взвод Нонаки получил скудный запас боеприпасов. Большую часть забрали пулеметчики. На долю стрелкового отделения пришлось по тринадцать патронов на солдата. Ивабути втихую отдал Кадзи еще около сотни патронов из числа полученных его пулеметным отделением.
— Смотри, Кадзи, на тебя вся надежда. В первую очередь сними пулеметчика! — серьезно упрашивал Ивабути, глядя, как Кадзи укладывает патроны в сумку.
Ивабути был совсем молод. Страх перед неизвестностью откровенно светился в его взгляде.
Второе пулеметное отделение получил ефрейтор Хоси, из бывших артиллеристов, не знавший, как подступиться к пулемету. Но в бою легче, когда самолично ведешь огонь, поэтому Хоси решил сам попробовать и улегся за пулемет.
— Когда открою огонь, слышите вы, новобранцы, подтаскивать патроны бесперебойно! Зазеваетесь — всем нам крышка! — покрикивал он на солдат.
Кадзи назначили в разведку.
— Кадзи, возьми двух солдат и отправляйся вдоль дороги, — приказал подпоручик Нонака. — Задача — добраться до высоты, — подпоручик показал на возвышавшуюся перед ними сопку, — и оттуда разведать обстановку в расположении противника. Наметить удобные места по обеим сторонам дороги, где мы разместим истребителей танков. Возвращайтесь к заходу солнца.
Кадзи не испытывал ни страха, ни волнения. Может быть, оттого, что еще не проникся ощущением опасной близости к противнику.
Повторив приказание, он оглядел строй.
— Тэрада… Такасуги… Два шага вперед!
Оба солдата вышли из строя. Тэрада, казалось, горел отвагой. У Такасуги был растерянный вид.
Впереди, насколько хватал глаз, тянулся пологий склон, похожий на гигантскую покосившуюся коричневую стену. Дорога, служившая разграничительной линией между ротой Дои и соседними подразделениями, спускаясь в долину, пересекала узкую речку и тянулась вверх по этому унылому склону. По обеим сторонам дороги виднелись впадины, кое-где заросшие камышом, и небольшие группы деревьев — единственные укрытия на открытой местности. При таком рельефе подойти к противнику на близкое расстояние почти невозможно.
Ложбины, тянувшиеся вдоль дороги, камыши и кустарник они преодолевали ползком, короткими перебежками.
За сопками, высившимися рядом, послышался гул артперестрелки. С обеих сторон вели огонь по невидимым целям. Разведчики залегли. До вершины уже рукой подать.
Отдохнем, — облизав пересохшие губы, сказал Кадзи.
— А наши тоже здорово бьют! — прошептал Тэрада.
Артперестрелка похожа на величественную симфонию. Ее мощные раскаты звучали бы даже красиво, если б не разрушение и смерть, которые они несли с собой. А может быть, трагическая красота этой симфонии тем сильнее, что она возвещает гибель сотен человеческих жизней…
Все трое оглянулись назад. Там, на склоне, где сто шестьдесят их товарищей будут сегодня ночью рыть окопы, готовясь к бою, не видно было ни единой живой души. Буйно цветущий иван-чай окрашивал склоны в лиловое.
— Вот не думал, — сказал Тэрада, — что воевать совсем нетрудно! Но почему они не атакуют? Ведь наша рота — вот она, беззащитная, не окопалась даже.
— Потому что мы, пехота, в счет не идем! — вдыхая запах земли, ответил Кадзи. — Сперва они артогнем подавят прикрытия у нас в тылу, а потом вышлют в разведку танки — узнать, много ли у нас противотанковых орудий.
— А они есть? — приоткрыв посиневшие губы, спросил Такасуги.
— Вот начнется бой, тогда и узнаем. За нами, вроде бы, стоят двенадцать полевых орудий, но, кажется, это и все… — Кадзи взглянул на Тэраду. — Ты вот удивляешься, почему русские не атакуют. А я восхищаюсь их выдержкой. Ни под каким видом не хотят действовать опрометчиво! Даже когда имеют дело с такой слабосильной командой, как мы с тобой. В Советской Армии не то, что у нас, — они не считают, что «жизнь человеческая легче лебяжьего пуха…» Подготовятся основательно, тогда и ударят разом.
Тэрада вспомнил, как вчера Кадзи обозвал его дураком. Зачем же он взял дурака в разведку? Вспомнил Тэрада и собственные слова — он назвал Кадзи малодушным и трусом… Положим, тут он погорячился, сейчас Тэрада вынужден признать, что ефрейтор вовсе не трус… Непонятный человек!
— Дальше продвигаться опасно, — сказал Кадзи. — Пока идет артперестрелка, их пехота, пожалуй, не поднимется, но все-таки будем соблюдать осторожность. Вы оставайтесь здесь и без моего сигнала — ни с места!
Кадзи пополз вперед и вскоре скрылся из виду.
…Человек пробирается ползком сквозь опасную зону совсем один. Он не чувствует ни особого страха, ни героического стремления выполнить свой воинский долг. Просто ничего другого не остается человеку… Кадзи не столько сознавал, сколько чувствовал это. Опасность близко, совсем рядом. Но единственный путь к спасению — еще ближе придвинуться к этой опасности, убедиться, что она действительно существует.
Что, если там, за перевалом, он увидит их? Первая пуля, посланная Кадзи, наповал уложит светловолосого человека. А в следующую секунду автоматная очередь насквозь прошьет его самого. Зачем он вообще ползет туда? Убедиться, что противник действительно там? А что это даст? Какой абсурд! «Непобедимая Квантунская армия», Так зачем он ползет? Не лучше ли бросить вот тут, на перевале, винтовку, встать во весь рост, высоко поднять руки и пойти к ним? Я сдаюсь, не стреляйте!.. Сейчас светло, его увидят и, пожалуй, не встретят огнем. «А, струсил, явился все-таки в последнюю минуту…» — засмеется офицер, тот самый, которого уже не раз рисовало воображение. Помнится, Кадзи думал о нем в ту ночь, когда стоял на границе в дозоре. Это было в ночь, когда капитулировала Германия. А теперь наступает очередь Японии. «Ну, говори же, рассказывай все, что знаешь о расположении позиций, с которых ты удрал…» — «Слева от дороги — рота Дои, остатки части, разгромленной в Циньюньтае. Вооружение ничтожное. Главные силы — новобранцы, не участвовавшие даже в серьезных маневрах… Справа тоже, насколько мне известно, всего одна рота. На выдвинутом клином участке — два тяжелых пулемета. Противотанковых орудий, по-моему, вообще нет…» — «Хо-ро-шо! В таком случае начинаем атаку…»
Кадзи оглянулся. Далеко внизу виден пятачок, занятый его взводом. Там ждут его возвращения. Туда полетят снаряды. Погибнут все, кого он там оставил. А он, Кадзи, будет смотреть отсюда, с перевала, и думать: «Простите меня, боевые друзья! Смиритесь, такова судьба японцев!..»
Нет, так поступить он не может. Этого он не может!
Тэрада, приподняв голову, смотрел вслед Кадзи, пока тот не скрылся за гребнем.
— Не пойму я этого парня. Трус? Храбрый?
— Ни то, ни другое. — Такасуги, успокоенный вдруг наступившей тишиной, с улыбкой взглянул на товарища. — Просто ему охота всегда и во всем быть первым. Хочет, чтобы мы все считали его героем… Вот и лезет на рожон, старослужащих задирает… А я, например, сколько б он с ними ни ссорился, его за героя не считаю. Помнишь, он набросился на меня, тогда, на занятиях…
— В тот раз ты сам был виноват.
— А мне плевать. Думаешь, после этого я стал его больше уважать? Ты понял, почему он взял в разведку именно нас с тобой?
— Вот я и сам удивляюсь…
— Дурак! Сейчас светло, если противник обнаружит нас — тут нам и крышка. А он нас терпеть не может…
Тэрада не отвечал. Он решил, что напрямик спросит об этом Кадзи, когда тот вернется.
Небо затягивали тучи. Говорят, так всегда бывает после того, как поработает артиллерия.
— В дождь они не сунутся… — прошептал Такасуги.
— Дождь удобен для ночной атаки, — Тэрада помнил и свято чтил заповеди, которые преподавал ему отец-майор…
Время шло, а Кадзи не возвращался. Давно смолкла артиллерия. Над сопками нависла жуткая тишина. Кадзи исчез и не подавал сигналов. А вдруг он убит? Тогда им придется самим выполнять задание. Тэрада лихорадочно пытался вспомнить инструкцию для разведчиков. Страх мешал сосредоточиться. Не было ни уверенности в себе, ни достаточной храбрости, чтобы решиться на самостоятельные действия в соответствии с обстановкой — как говорилось в наставлении.