Условия человеческого существования

— Есть! — дружно откликнулись новобранцы.

До ужина было тихо.

За ужином пошли Ясумори и Тасиро. По дороге с кухни они опрокинули бачок. Ясумори, сын богатых родителей, воспитанный, как барчук, шел впереди. Тасиро, паренек из рабочих, — сзади. Ясумори имел опыт по части обхождения с девицами, но совсем не привык носить тяжести на шесте, больно резавшем плечо. Он собрался переменить плечо, но споткнулся и на секунду выпустил шест из рук. Подбежал дежурный ефрейтор и ударил Ясумори, тот упал. Чуть не половина ужина оказалась в грязи.

— А все потому, что Тасиро сзади напирает!.. Идет не в ногу и толкает, и толкает изо всей силы! — попытался оправдаться.

— У-у, паскуда! — дежурный пнул Ясумори ногой и, обернувшись, ударом кулака свалил с ног Тасиро. Тасиро не промолвил ни слова, хоть он и не думал «напирать» или толкать шест.

Когда солдатам раздали порции меньше обычных, они принялись на все лады ругать обоих парней, и Ясумори опять пустился рассказывать, как его толкнул Тасиро. Тот молчал, сжав кулаки, — пальцы у него были узловатые, с малых лет загрубевшие на работе. Он был не скор на слова, но весь его вид красноречивее слов говорил о гневе, пылавшем в душе. Обида заставила его вспомнить пропасть, отделявшую его от Ясумори, и это воспоминание еще сильнее разбередило душу. Такие типы, как Ясумори, носили отглаженные костюмчики и шлялись с девчонками по кафе, в то время как он, Тасиро, день-деньской потел на заводе. Эти богатые молодчики покатывались со смеху, увидев заплаты на штанах Тасиро… Такие, как Ясумори, не трудясь, ели и пили сладко, гуляли вволю. И здесь, в армии, они хотят жить безбедно и валить вину на другого! Подлюги!

— Ефрейтор Кадзи!

Кадзи встал. Его звали к старослужащим.

— До моего возвращения к еде не притрагиваться! — распорядился он.

В соседнем отделении восседали, каждый на своем месте, старослужащие. В центре стоял, усмехаясь, ефрейтор Масуи.

— Поди-ка сюда, посмотри, чем кормят старослужащих солдат Квантунской армии!

— Вываляли в грязи и снова в бачок, да?

— Ты что, не можешь научить своих олухов от кухни жратву донести, не повалявши?

— Нехорошо получается, а, господин ефрейтор?

— Как прикажете поступить? — спросил Кадзи. Он понимал, что выпутаться из этой истории можно только покорностью.

— Как поступить, говоришь? — Масуи испытывал невыразимое удовольствие, наблюдая Кадзи в дурацком положении. — Господа, тут спрашивают, как поступить!

— Ступай на кухню и получи добавку. Скажи, пришел, мол, за особым пайком для артиллеристов! — крикнул ефрейтор Акабоси.

Совет был явно невыполнимый. Попробовал бы кто из новобранцев или даже солдат второго года службы сунуться на кухню с подобной просьбой!

Кадзи откозырял и вышел.

Тасиро и Ясумори успели перессориться, и когда Кадзи вошел, Наруто, самый сильный из стрелковой команды, бывший десятник-строитель, раскинув руки, сдерживал их обоих, по-петушиному наскакивавших друг на друга.

— Садитесь! — приказал Кадзи. — Чего по пустякам шум поднимаете? Хотите получить в зубы при построении?

Тасиро ушам своим не поверил. Это нечестно со стороны Кадзи. Разве это пустяки? Ему следовало наказать Ясумори за подлость, неужели он не понимает этого? Или, может, он тоже готов скорее заступиться за сыночка из «хорошей семьи», чем за бедняка-рабочего?

Кадзи взглянул на них обоих

— Если сами не будете помогать друг другу, никто вам не поможет! — И, нарочно повысив голос, чтобы было слышно за перегородкой у старослужащих, добавил: — Второе блюдо всем сложить обратно в бачок! А ты, Ясумори, снесешь бачок в отделение старослужащих солдат! Будем есть один рис. Что вываляли, то и ешьте! И учтите, это лучше, чем ничего!

24

Окинава пала. Американское радио сообщило, что японцы еще удерживают две укрепленные точки, но организованное сопротивление подавлено.

Затишье перед бурей — так воспринималась по-прежнему спокойная обстановка в Маньчжурии. Дело миром не кончится, это все понимали.

Линия фронта в ближайшие дни передвинется с Окинавы на землю Японии. Произойдет ли взрыв на границе одновременно с этим или еще раньше? — вот что не давало покоя тем, кто служил в Маньчжурии.

— Как вы сказали? Тактика выжженной земли? — улыбаясь, переспросил Кагэяма подпоручика Нонаку. В улыбке сквозила откровенная насмешка. Офицеры беседовали в комнате отдыха в офицерском клубе. Кагэяме хотелось кончить этот бессмысленный разговор и уйти. — Боюсь, что сейчас уже поздно рассчитывать на случайность…

— Меньше всего я рассчитываю на случайность! — в голосе Нонаки слышалось раздражение. — Я говорю только, что без твердой уверенности в победе командование не стало бы планировать бои на территории Японии!

— Твердая уверенность… — теперь Кагэяма иронизировал уже совсем открыто. — Народ ждет, что наконец произойдет перелом, а армия тем временем терпит поражение за поражением. Твердая уверенность!.. А на что надеялись те, кто погиб? Солдаты гибли только ради того, чтобы еще на какое-то время продлить эти успокоительные, призрачные надежды… Эту вашу «твердую уверенность»…

— Значит, по-вашему, они погибали зря? — Нонака даже побледнел от волнения.

— А разве нет?

— И это говорит офицер! — Нонака привстал с кресла.

Кагэяма заметил, что остальные офицеры поглядывают в их сторону, но не ощутил ни смущения, ни страха. Он не сомневался, что в ближайшие дни укрепрайон будет сметен с лица земли шквальным огнем. Это было пострашнее военного суда.

— Успокойтесь! — невозмутимо проговорил он. Его подчеркнуто спокойная поза выглядела почти вызывающе. — Вы что же, подпоручик, рассчитываете на победу здесь, на этом участке?

— У меня никогда не возникало даже сомнений на этот счет!

— Неправда, сомнения у вас возникали. Но вот какой-либо спасительной лазейки вам обнаружить не удалось. Поэтому вам и не остается ничего другого, как обманывать себя пустыми словами.

— Да вы… вы низкий субъект! — Нонака вскочил. — Попробуйте повторить ваши слова в присутствии господина командира батальона.

— Зачем же? Это ни к чему. Я всего лишь подпоручик… В отличие от вас офицером стал не потому, что горел желанием взять на себя великое бремя ответственности за судьбы «священной империи»… Для меня офицерская служба просто способ выжить в военное время. Надеялся вытащить счастливый жребий, получилось иначе. Ставил на красное, вышло черное… Я не один такой здесь… И на Окинаве тоже были такие…

— Замолчите! — загремел Нонака.

Кагэяма усмехнулся.

— Да разве вы можете заставить меня замолчать? — Он тоже встал. — Демонстрируйте свою готовность сложить голову за империю перед солдатами! И не на словах, господин подпоручик! Скоро представится случай убедиться, как вы умеете воевать на деле, не на словах.

— В чем дело, господа? — к ним подошел поручик Дои.

Побледневший Нонака повернулся к нему.

— Подпоручик Кагэяма позволил себе непатриотические высказывания, и я…

— Непатриотов среди нас нет! — примирительно улыбнулся Дои, взглянув на Кагэяму. — Правильно я говорю, подпоручик? Или, может быть, вы… э-э… в некотором роде… пацифист?

— Единственное, на что я способен в настоящее время, это командовать взводом в бою. На большее у меня нет ни прав, ни талантов… — сказал Кагэяма.

— Мне кажется, вы несколько ошибочно оцениваете обстановку, — Дои погладил усики, которыми очень гордился. — Япония не так истощена, как вам представляется. Да, линия фронта сократилась, потеряна Окинава, речь идет о боях на территории Японии. Да. Но это продиктовано стратегическими расчетами. Посмотрите сами, противник не спешит приблизиться к японским островам. Недаром коммуникации его растянуты, а главные силы нашей армии, находящиеся в Японии, в отличной форме! И да простятся мне эти слова, но жертвы, понесенные на Тихоокеанском театре, всего лишь, как говорится, один волосок со шкур девяти волов… Вы понимаете?