Страница 50 из 68
— «Ярмарка» уже состарилась?
— Для столичных площадок она уже зрелая дама, — сказал Ральф. — Для провинции — в брачном возрасте. Следовательно, пора подумать о достойной замене. Собственно, с этим предложением я к вам и пришел.
— Вот оно что, — понял Антон. Предложение весьма польстило ему. — А если у меня ничего такого нет?
— У вас есть талант, — возразил Ральф Сарагосский. — И вот что характерно: вы владеете стихом, у вас хороший юмор, отличный глаз, благородный вкус и завидное чувство меры. Что вам стоит создать еще такую вещь? Не такую, лучше, потому что теперь вам будет помогать советами человек, слегка разбирающийся в этой кухне. — Ральф опустил и снова поднял ресницы.
— Но я совершенно не представляю, о чем писать, — смутился Антон. — В голове ни намека на тему.
— Могу намекнуть, — прищурился Ральф Сарагосский. — И вот что характерно: я как раз сегодня утром об этом подумал… — Ральф закатил под лоб голубые глаза, провел пяльцами от висков к подбородку и, кашлянув, заговорил:
— Вас способна увлечь такая тема… Вы, конечно, представляете себе, что такое Голливуд? Теперь вспомните, что такое сказка про Красную Шапочку. Теперь вообразите, как осуществили бы постановку этой сказки в Голливуде.
— Наверное, превосходно осуществили бы, — сказал Антон.
— Превосходно, да, — не стал спорить Ральф Сарагосский. — Но вот что характерно: наше «превосходно» и американское «превосходно» не совпадают по содержанию. Что мы представляем себе, когда слышим слова «американское кино»? Мы представляем себе секс, джаз, выстрелы, убийства, погони, грабежи, суперменов, право сильного и безутешные слезы жертв. Я не прав?
— Конечно. Каинова печать капиталистического строя, — согласился Антон.
— Ну и как же поставил бы Голливуд «Красную Шапочку»? — задал Ральф ораторский вопрос.
— Я вас понял, — сказал Антон. — Надо подумать… Вы знаете, это может быть смешно… — Ему грезились образы и строчки. — Это уже смешно… Это очень смешно… Постойте…
— Да, да, что-то есть, — встрепенулся Ральф.
— Погодите, — отмахнулся Антон. — Дальше так:
— Картина! — выразился Ральф Сарагосский. — И в следующем кадре бабка…
— Вы вспотели, — сказал Ральф Сарагосский и подал Антону платок.
Антон вытер лоб, машинально положил платок в карман и продолжил:
— Дальше примерно так…
— Невообразимо отлично! — громко сказал Ральф Сарагосский. — И вот, что характерно: в каждой строчке есть драматургия.
Ласковые мамы первокурсников вскинули удивленные лица. Бледная дева вздрогнула и еще чаще захлопала ресницами, озираясь. Антон достал платок, крепко вытер лицо и отдал вещь Ральфу.
— Вы прирожденный эстрадный автор, — сказал Ральф Сарагосский. — Вы могли бы зарабатывать на эстраде баснословные деньги. Кстати, о деньгах: вы много получаете в Управлении по охране авторских прав?
— Не знаю о таком…
— Наивный мальчик! Там же лежат деньги на ваше имя. С каждого концерта, — объяснил Ральф, — вам причитается некоторая, небольшая правда, сумма. Если ваши вещи исполняются часто, денег накапливается много. Например, я исполняю ваш фельетон в каждом концерте, а их у меня шесть в неделю.
— Все это очень кстати, — обрадовался Антон, вспомнив про подарок. — Надо выяснить, где находится эта преполезнейшая контора.
— И выяснять нечего, — сказал Ральф. — Она на Владимирском проспекте. Ступайте туда завтра же.
— Завтра? У нас так не делается, — засмеялся Антон и простился.
Он пошел искать старшину роты. Лев Зуднев отыскался у ружейной пирамиды. Он только что засунул мизинец в канал ствола карабина Сеньки Унтербергера.
— Товарищ главный старшина, — обратился к нему Антон сугубо официально. — Разрешите уволиться до ужина.
— Что такое? — насторожился Лев Зуднев. — Предупреждаю, что если у вас заболела тетя или родители переезжают на новую квартиру, не отпущу. Это устарелые и скучные причины.
— Мне нужно получить гонорар в Управлении по охране авторских прав, — огорошил его Антон причиной. Лев Зуднев вытащил из карабина мизинец, протер его ветошью и согнул перед носом подчиненного:
— Загибаешь?
— Режу правду-матку, товарищ главный старшина, — сказал Антон.
— Деньги предъявишь?
— Если дадут.
— Ах, если, — протянул главный. — Видали мы таких сообразительных. Иди в класс, читай художественную литературу.
— Я не похоронное бюро, полной гарантии дать не могу, — рассердился Антон. — Не дадут денег, так справку возьму, что я у них был.
— Уговорил, — сказал Лев Зуднев. — Одевайся!
В бухгалтерии было два стола, и, конечно, Антон сперва подошел не к тому.
— Вам нужно обратиться к Раисе Владимировне, — указала полная дама.
Молоденькая Раиса Владимировна усадила Антона перед собой на стул, достала из ящика кипу бумаг и стала пересыпать их ловко, как давний игрок карточную колоду.
— Мы удивлялись, — приговаривала она попутно, — приходят деньги на фамилию Охотин, а сам Охотин не приходит.
Она нашла нужную карточку и положила перед собой. Я ведь не знал, что вы существуете, — оправдался Антон.
— Существуем, и, говорят, не напрасно. Могу вас обрадовать, — улыбнулась Раиса Владимировна. — На вашем счету шестьдесят шесть рублей.
— Милостивые боги! — изумился Антон. — За один-то фельетончик!
— Наверное, вас много исполняют, — объяснила Раиса Владимировна. — Значит, удачная вещь. Вот демобилизуетесь, будет у вас заработок. Вам еще долго служить?
— До гробовой доски, — сказал Антон. — Я курсант.
— Ах, вот как… — сочувственно вздохнула Раиса Владимировна и выписала бумагу, которую. Антон принял с трепетом души и заметным сердцебиением.
Документ свидетельствовал о его принадлежности к писательскому цеху, объединению, в котором состоят кандидаты на бессмертие.
— Есть время забежать, — сказал он себе, взглянув на часы. — Правда, это будет смахивать на хвастовство, а этого Патанджали не одобряет. Но ведь могу же я не сказать! Нет, не могу… Непременно проболтаюсь…
Ему еще раз повезло: в магазине были ананасы.
— Самую большую шишку! — сказал он продавцу. Зажав фрукт под локтем, Антон помчался к ее дому.
— Сплошные гости, — рассмеялась Нина, увидав его в двери. — Что у тебя? Ананас? Давай сюда, очень кстати. Хотя… Папа! — крикнула она, обернувшись. — Тебе в Латинской Америке не опостылели ананасы?
— Маринованный огурчик, конечно, желательнее, — вкусно расправляя губы, произнес вышедший в прихожую высокий седовласый старик. — Но и от ананаса грех отказываться.
— Папа, вот он какой, Антон, — отвернувшись к стене, сказала Нина.
Папа неторопливо подал Антону руку.
— Тот самый, который сочиняет стихи и здорово дерется? — Папа осматривал гостя пытливо и придирчиво. — Пока ничего не могу возразить. Меня зовут Герасим Михайлович. Будем друзьями, да?