Перед вахтой

Нет слов, чтобы описать ощущения курсанта, которого одного из всего кубрика будят без четверти час. Рушатся миры пропадают вечные ценности, и он один остается на обломках несчастным и сирым. Чувствуя, что утрачивает то единственное блаженство, которое доступно ему в жизни, Антон скинул со своего плеча руку дневального и спустил ноги на палубу.

— Не задремлешь? — спросил опытный в таких делах дневальный.

— Поди ты на… пост, — буркнул Антон и стал искать ступнями ботинки, но глаз он пока еще не раскрывал.

Потом нашарил рукой брюки, просунул в них надлежащую часть фигуры, сдернул со спинки койки полотенце и тут уже больше ничего не оставалось — только раскрыть глаза. Глядя на тусклую синюю лампочку, втягивая в себя носом густую атмосферу, он тихо проговорил:

— Пошел на всплытие!

— Добро, — удовлетворился дневальный и двинулся к выходу.

Он исполнил свою обязанность и снова стал читать учебник одним глазом, потому что другой глаз следил за углом коридора, откуда в любой момент мог появиться какой-нибудь проверяющий несение службы субъект. А дневальному на посту запрещено, как известно, читать, равно как и петь, спать курить, закусывать и играть на музыкальных инструментах ' Поэтому, увидав появившийся из — за угла носок ботинка проверяющего, дневальный уже стоял бы навытяжку, глядя перед собой бодро и весело, а учебник давно и спокойно лежал бы в недрах тумбочки. Словом, это вам военная служба, а не какое-нибудь студенческое неподобие.

В умывалке были распахнуты форточки, и гулял едва не мороз. Антон отвернул кран, намочил лицо и руки, плеснул несколько капель устрашающе холодной воды на плечи и вдруг показался себе слабым и жалким, как римский буржуй времен упадка империи. Отчаянно он сунул под кран шею, почувствовал, как вода кинжальной струей взрезала шкуру вдоль хребта, распалился и стал хлестать воду щедрыми горстями на плечи, на грудь и под мышки. Он рычал и приплясывал и снова стал человеком. Растеревшись полотенцем, Антон подмигнул своему отражению в зеркале и помчался в кубрик одеваться. Перед дверью дежурки он подождал минуту, и когда его безупречные стальные часы марки «Ракета» показали ровно час, распахнул дверь, шагнул и вскинул правую руку к бескозырке:

— Курсант Охотин для несения службы прибыл!

В этот момент ему очень хотелось нести самую трудную службу.

Капитан третьего ранга Многоплодов сидел у стола и читал книгу. Старлей Арканьев дремал одетый на кожаном топчане. Игорь Букинский острием штыка загонял в щели окна серую вату. Он сунул штык в ножны и стащил с рукава повязку.

— Вольно, Охотин, — негромко сказал, не отрываясь от книги, командир роты.

Арканьев приоткрыл глаз, потом снова закрыл его и повернулся на другой бок, лицом к стене.

— Ходют тут всякие… — промычал он в стену.

— Пойду, придавлю часок, — сказал Игорь.

— Может, еще ничего и не будет, — высказал Антон предположение, в которое сам не верил.

— Для чего ж тогда на тот пакет пять сургучных печатей прилепили? — здраво указал Игорь. — Может, ты думаешь, адмирал хотел нас таким образом поздравить со старым Новым годом?

— Да, — охотно согласился Антон. — Печати солидные. Ну иди дави постельные принадлежности.

— Разрешите быть свободным, товарищ капитан третьего ранга? — спросил Игорь и, получив разрешение, ушел отдыхать.

Обойдя посты, Многоплодов вернулся в дежурку и без пяти минут два отомкнул сейф. Достал из кармана перламутровый ножичек и неторопливо срезал с конверта коричневые печати. Без одной минуты два он разрубил сшивавшую конверт суровую нитку выдернул ее и бросил под стол в плевательницу. Старлей Арканьев, заглядывая через плечо, дышал ему в шею. Ровно в два часа этой неспокойной ночи Многоплодов надорвал конверт и вынул из него листок бумаги. Он передал листок Арканьеву и нажал кнопку звонка. По всем помещениям училища заметалась тревожная трель. Другой рукой Многоплодов взял телефонную трубку, сунул ее между скулой и плечом и стал набирать номера рот, повторяя дежурным одни и те же слова:

— Боевая тревога. Эвакуация личного состава. Построение на плацу с оружием по форме шесть.

Бомбой влетел в дежурку Игорь Букинский:

— Что?!

— Боевая тревога, — осведомил Антон. Он успел прочитать листок, когда Арканьев рассматривал приказание. — Построение на плацу с оружием. Следуем на Балтийский вокзал.

Многоплодов снял палец с кнопки звонка.

— Рассыльные, — повернулся он, — мигом наверх, одевайтесь в шинели, берите оружие и возвращайтесь. Охотин передайте Зудневу, чтобы моментально выводил во двор роту, и во дворе чтоб не суетился, а сразу пусть занимает место в двенадцатом квадрате по строевому расписанию.

Антон помчался вслед за Игорем в расположение роты. Оделся в шинель и шапку, повесил на плечо карабин и нашел в кубрике главного старшину, который, суетясь, подгонял одевающихся в замедленном темпе.

— Командир роты приказал немедленно выводить людей на плац, да там не суетиться, а сразу занять место в двенадцатом квадрате по строевому расписанию! — гаркнул он старшине в ухо.

— Эй, а что случилось? — остановил его старшина роты

— Боевая тревога, эвакуация на Балтийский вокзал, больше ничего разглашать не приказано, — сказал Антон и можно было подумать, что он знает больше.

— Мне-то мог бы рассказать подробнее, — обиделся главный.

— Мог бы, да не велено, — соврал Антон и помчался вниз. В дежурке был только Игорь да старлей Арканьев, который заносил в журнал: «02.00. Вскрыт пакет начальника училища Объявлена боевая тревога…»

— Рассыльные, зарядить оружие! — скомандовал Арканьев Они вынули из подсумков по обойме и зарядили карабины

— Будете транспортировать и охранять этот сейф — Арканьев указал на массивный, крашенный шаровой краской стальной ящик.

Игорь и Антон подошли к сейфу, взялись за ручки и приподняли. Весил ящик очень даже порядочно, килограммов до пятидесяти. Они опустили сейф, и Антон поставил на него колено.

— А вдруг и вправду война… — сказал он, глядя в окно на плац, залитый огнем прожекторов, где уже выстраивались первые, быстро собравшиеся роты. Люди двигались бегом и потом застывали темными изваяниями. Картина была достаточно тревожная. — Что, если где-нибудь над Атлантикой уже летят в нашу сторону трансконтинентальные игрушки…

— Тогда, значит, послезавтра физику сдавать не будем, — отмахнулся от вопроса Игорь Букинский.

— Они полетят сразу в обе стороны, — уточнил Арканьев. — Но, судя по газетным сообщениям, до этого еще не дошло. Хватайте-ка сейф, несите его на КПП и, не спуская с него глаз, ждите дальнейших указаний.

Они подхватили стальной ящик и вышли в главный вестибюль.

По парадному трапу бурно текла вниз рота третьего курса. Антон приметил выбившиеся из — под криво надетой шапки рыжие вихры Гришки Шевалдина и махнул ему свободной рукой. Никогда не отличавшийся особой щепетильностью и отношении дисциплины, Григорий выскочил из строя, спросил:

— В чем дело, служба?

— Война, — мрачно молвил Антон,

— Иди ты!.. — Гришкины брови полезли под шапку. Неумытое лицо так побелело, что Антону стало внутри себя прохладно.

Раздался гневный старшинский окрик:

— Шевалдин, вернитесь в строй!

— Улыбнись, я пошутил, — сказал Антон.

— Балбес недоразвитый! — гаркнул Григорий, пихнул Антона ладонью в грудь и побежал за своими.

На КПП дежурил баталер десятой роты сверхсрочник мичман Грелкин, низенький, пухлый и всегда довольный собой человечек лет тридцати. Дежурил он вопреки порядку сидя, но ничем при этом не рисковал, ибо через два маленьких оконца мог видеть все, что творится и во дворе, и на улице, его же снаружи было не видать. Никакая проверка не могла застать мичмана врасплох, производись она хоть ползком, по-пластунски. Главная его была задача — не задремать в жарко натопленном помещении, и с этой целью мичман Грелкин всегда брал с собой на дежурство термос с крепким чаем.