Нержавеющий клинок

— Гляди, матушка, не забалуй тута…

Карие, с синеватым отблеском глаза императрицы загорелись притворным гневом:

— Полагаю, милый, что более чем за десятилетнюю дружбу ты имел достаточно доказательств моей верности.

— Энто я так, матушка, на всякий случай, — попытался смягчить свое подозрение первый фаворит, вознесенный Екатериной II на головокружительную высоту и поставленный в ранг государственных деятелей первой величины.

Фаворит хорошо знал любовный нрав императрицы, которая еще при покойном муже Петре III была очень далека от супружеской верности. Он уже давно заметил, что с годами любовная страсть Екатерины не убывала. Екатерина не была красавицей, но обладала особым даром привлекать мужчин. Сама она об этом говорила: «Сказать по правде, я никогда не считала себя чрезвычайно красивой, но нравлюсь и думаю, что в этом моя сила». Среднего роста, полная, с красивой осанкой и высокой грудью, она гордо носила голову, украшенную густыми каштановыми волосами. Из-под темных бровей блестели карие, чуть-чуть выпуклые глаза.

Орлов имел основание не верить Екатерине. Один из лучших знатоков екатерининского правления Барсуков так характеризовал ее: «Ложь была главным орудием царицы; с раннего детства до глубокой старости она пользовалась этим орудием, владея им, как виртуоз, и обманывала родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков». При Екатерине каждый крестьянин стал нищим без куска хлеба. Не отличался порядочностью и первый фаворит. Наглядно это обнаружилось после смерти императрицы Елизаветы. Тогда офицеру Хвостову было поручено произвести опись гардероба покойной, в котором одних платьев было пятнадцать тысяч! Во время описи из апартаментов императрицы исчезли драгоценности на двести тысяч рублей. Хвостова арестовали. Екатерина нисколько не удивилась, когда некоторое время спустя узнала, что драгоценности оказались у одной из многочисленных любовниц Орлова.

В канун отъезда Орлов долго наставлял приближенного ему царедворца, а в конце вручил ему кругленькую сумму, сказал:

— Гляди в оба. Если что — немедля дай мне знать в Фокшаны. Да смотри, будь осторожен, а то к Шешковскому попадешь.

При упоминании фамилии Шешковского слуга вздрогнул, перекрестился, тихо сказал:

— Не приведи господь.

Шешковский возглавлял тайную экспедицию, которую учредила императрица, отменив тайную канцелярию. Сыскных дел мастер Шешковский имел «особый дар до точности доводить трудные разбирательства», в его кабинете, увешанном сплошь иконами, было кресло, на которое он любезно усаживал свою жертву, и кресло тотчас опускалось вниз, на поверхности оставалась только голова обреченного. Молодчики внизу знали, как «обработать» гостя, которого хозяин кабинета в это время вроде бы не замечал, хотя тот исходил воплями. Даже некоторые великосветские дамы за сплетни отведали кнут Шешковского, после чего прикусили языки.

Фаворит не боялся измены императрицы, нет. Ему страшно было оказаться у разбитого корыта, потерять могущество и славу, — он уже не только успел вкусить их прелесть, но и основательно к ним привык.

Он боялся, что императрица может поступить с ним подобно самке паука, которая съедает самца сразу после оплодотворения. Извела же она своего мужа Петра III.

Однако переживал фаворит напрасно. Могущественная императрица, как потом оказалось, к своим бывшим любовникам оставалась не только снисходительной, но и проявляла о них трогательную заботу, награждая чинами, крупными суммами денег, жалуя им, как и своим сановникам, поместья или огромные наделы земли с людом, живущим на ней, увеличивая тем самым число крепостных крестьян.

Дорога от Петербурга до Фокшан была трудной: прошедшие накануне обильные дожди расквасили ее, и экипажи буквально утопали в грязи. У Орлова было достаточно времени для размышлений и воспоминаний. На крыльях воспоминаний он ушел в прошлое.

…В доме канцлера Воронцова предстоял бал. Император Петр III с императрицей Екатериной приехали туда почти последними. И хотя Екатерина была большой мастерицей скрывать свое настроение, Орлов все же заметил, что она чем-то расстроена. Разумеется, он знал, что причиной ее расстройства нельзя считать, как это могли подумать другие, то, что она попала в дом, в котором живет любовница императора — дочь хозяина Елизавета Воронцова. Екатерина неохотно вела беседу, грустила, лицо ее просветлело, когда в распахнутую дверь залы вошла, приветливо всем улыбаясь, Екатерина Дашкова. Пухлые щеки Дашковой чуть зарумянились от смущения: в зале находился сам император, ее крестный отец. Петр III в знак снисхождения подал ей руку для целования, после чего удалился в соседнюю залу, в общество своей любовницы, а Дашкова вместе с Екатериной уселись на плюшевом диване у окна. Вскоре к ним подошел красавец Орлов, изысканно поклонился, спросил:

— Не помешаю?

— Милости просим, — ответила Екатерина, указав ыа кресло рядом.

Екатерина закончила начатый разговор с Дашковой, минуту помолчала, а потом доверительным голосом спросила:

— Хотите, я вам расскажу одну прескверную историю?

— Которая вас огорчила? — вставил Орлов.

— Даже очень. Перед нашим отъездом сюда я зашла в комнату императора и нашла его в парадном мундире, в ботфортах и с обнаженной саблей. Он стоял посреди комнаты перед крысой, подвешенной под потолок.

«Что это?» — удивленно спросила я. «Эта мерзавка съела часового, что стоял у крепости, — ответил император и указал на крошки на полу, где прежде у картонной крепости стояла фигурка часового, вылепленная из крахмала. — За это военный совет присудил ее к смертной казни…»

Орлов не удержался от смеха:

— И подобный пустяк вас расстроил?

— Это не пустяк. Совершил его не малолетний ребенок, а государь российский, — досадливо закончила Екатерина.

— Государям свойственны странности, — сказал Орлов и поведал собеседницам, как, взойдя на престол, Елизавета Петровна послала на Камчатку штабс-курьера Шахтурова, чтобы он доставил ей ко дню коронации, т. е. через полтора года, шесть пригожих благородных камчатских девиц. Ровно через шесть лет посланец с отобранными девицами прибыл в Петербург…

Гостей пригласили к столу. Екатерина увидела, что рядом с императором уселась его любовница Елизавета, и отошла к Дашковой на противоположный конец стола. Звенели бокалы. Провозглашались тосты. Петр III аккуратно осушал бокал за бокалом. Изрядно опьяневший, он пододвинул к себе большое серебряное блюдо, на котором красовался зажаренный поросенок, вынул из его рта торчащий корешок хрена и бросил в сторону Екатерины; разрезал поросенка пополам и положил одну часть возле себя, а другую возле Елизаветы. Нелицеприятный поступок императора смутил гостей. Чтобы как-то разрядить обстановку, поднялся хозяин дома:

— Ваше императорское величество! Дамы и господа! Позвольте поднять бокалы за славную императорскую фамилию!

Гости с бокалами в руках встали. Кто-то выкрикнул: «Браво! Браво!» Одна Екатерина не поднялась со своего места, продолжала сидеть. Это не осталось незамеченным Петром III. Посоловелыми глазами он грозно посмотрел в ее сторону, а затем, повернув голову к своему адъютанту, приказал:

— Подойди спроси, почему она не встала.

Гудович подошел к Екатерине и, смущаясь, передал ей вопрос императора.

По лицу Екатерины пробежала тень улыбки:

— Его императорскому величеству, наверно, ведомо, что к императорской фамилии принадлежат, кроме него, только я и наш сын.

Гудович возвратился к императору, склонился поближе к его уху, передал ответ Екатерины.

— Пойди и скажи ей, что она дура, — разгневанно сказал Петр III. — Она должна знать, что к императорской фамилии принадлежат также ее дяди — голштинские принцы.

Гудович сделал шаг в сторону Екатерины.

— Постой, — остановил его Петр III, решивший, что адъютант смягчит сказанное им, и, глядя в сторону Екатерины, громко бросил:

— Дура!