Нержавеющий клинок

В августе сорок пятого уволенный в запас капитан Овчаренко возвратился в свой город. Возвратился не один, а вместе со своей Синичкой. Маленькая полуподвальная комната стала их квартирой на несколько лет. Мебели почти не было, и столярные навыки, приобретенные еще в детстве от отца, сейчас очень пригодились Михаилу. Он смастерил маленький столик и топчан, заменивший им кровать. Жили не богато, зато весело. Через год Валя поступила в медицинский институт. Училась, а в выходные дни подрабатывала в местной больнице. Михаил возвратился на завод, с которого уходил на фронт. Но старых знакомых почти не осталось. Многие из них не вернулись с полей войны. Со временем при входе на завод установили мраморную стелу с их именами. Проходя мимо нее, Овчаренко часто испытывал горькое чувство. Такое чувство, наверно, испытывали все фронтовики. Об этом так удачно сказал поэт: «Я знаю, никакой моей вины в том, что другие не пришли с войны… но все же, все же, все же…»

Давно замечено, что, когда мы к чему-то стремимся, чего-то ждем, нам кажется, что время тянется неимоверно медленно; будь это в наших силах, мы бы поторопили его. Но вот наступает пора, когда оглядываешься назад, в прошлое, и тогда обнаруживаешь, что годы промчались с космической скоростью.

У Михаила с Валей незаметно повзрослел сын. Он уже кончал школу, но, как это часто случается, очень мало знал о прошлом своих родителей. Как-то готовясь писать классное сочинение о Великой Отечественной войне, сын попросил отца рассказать какой-нибудь военный эпизод. Овчаренко поведал о портрете Ленина, который был в его танке. Заканчивая рассказ, он кивком головы показал на маленький портрет вождя над письменным столом и добавил:

— Почти вот такой. Где-то в бумагах есть об этом заметка из фронтовой газеты. Попроси маму, пусть найдет…

На следующий день, проводив сына в школу, а мужа на работу, Валя начала перебирать семейные бумаги, накопившиеся за многие годы. Заметки она не нашла, но случайно наткнулась на пожелтевшие листы. Это было неотправленное письмо Михаила в Чехословакию, где он просил газету помочь ему найти гражданина, получившего во время войны в подарок портрет Ленина.

«Прошло почти двадцать лет!» — прикинула в уме Валентина, взяла ручку, исправила в письме дату и тут же отнесла его на почту. Когда муж возвратился с работы, она с лукавинкой в голосе спросила:

— Миша, я что-то не припомню, какой ответ получил ты тогда из Чехословакии?

— Чего это ты вдруг вспомнила?

— Сегодня передавали по радио рассказ о Ленине, вот я и вспомнила о портрете.

Михаил оживился.

— Признаюсь, милая, я тогда не отправил письмо. Считал, что не стоит беспокоить людей по мелочам. Для меня это важно, а другим может показаться смешным…

— Ты неправ. Это интересно многим. Так вот знай: сегодня я случайно нашла то письмо и бросила его в почтовый ящик.

— Это ты, Валюша, зря, теперь я написал бы по-другому.

— Ничего, поймут, — уверенно сказала Валя и пошла накрывать на стол.

Страна готовилась отметить двадцатую годовщину Победы. Овчаренко был в командировке в Москве, там и застал его праздник. Столица расцвела красными флагами и улыбками людей. Михаил знал, что на площади у Большого театра в этот день встречаются фронтовики. В сердце тлела смутная надежда встретить кого-либо из знакомых, но сначала он заехал на Красную площадь. День выдался солнечный и теплый, словно по заказу. У Мавзолея Ленина на Михаила нахлынули воспоминания. Вспомнил тот далекий, траурный зимний день двадцать четвертого года, когда учитель сказал: «Ленин будет жить вечно, дети». Мог ли он, мальчишка тогда, подумать, что через много лет судьба приведет его на место, где не раз выступал Ленин и где он похоронен!

Нарядно, по-праздничному одетые люди все прибывали и прибывали на главную площадь. Когда кремлевские куранты пробили десять, Овчаренко, подхваченный людским потоком, направился к Большому театру.

Бывшие фронтовики, в гражданских и военных костюмах, с начищенными до блеска орденами и медалями, помолодевшие и подтянутые, толпились группами на площади. Некоторые держали в руках таблички с номерами бывших полков, дивизий и армий. Авось кто-то найдется!

Объятия, поцелуи, возгласы, слезы радости. Бойцы вспоминали о павших друзьях, об умерших уже после войны… Овчаренко стал свидетелем этих незабываемых встреч. Многое он отдал бы, чтобы встретить хотя бы одного знакомого. Может, кто-то и был, да попробуй найди их здесь, среди тысячи людей. Пройдет еще два-три десятка лет, думал Овчаренко, наступит день, когда к Большому театру уже не придет ни один фронтовик и новое поколение не услышит чарующего звона фронтовых орденов и медалей…

А на площади продолжались встречи фронтовиков. Были и курьезы: два друга-фронтовика долгие годы переписывались, а повидаться все не выпадало, и, вот теперь встретившись, они не узнали друг друга. Пришлось знакомиться снова… Со всех сторон слышались фронтовые песни. Рядом кто-то запевал: «Ой Днепро, Днепро…», а в стороне, под аккомпанемент гармошки, мужские голоса тянули: «Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось…»

Велика сила фронтового братства!

Овчаренко стало грустно оттого, что не встретил никого из знакомых. Он отошел в сторону и присел на скамейку, наедине со своими воспоминаниями. Но глава по-прежнему блуждали по возбужденным лицам фронтовиков. Впереди прохаживалось двое. Пожилой полковник медицинской службы держал за руку стройную седеющую женщину в такой же форме, но с двумя звездочками на погонах. Они остановились в нескольких шагах от Овчаренко, спиной к нему: решали, каким транспортом лучше добираться. Рядом была остановка такси. Голос женщины показался Овчаренко знакомым, но никак не мог вспомнить, где он его уже слышал. Приподнялся, сделал несколько шагов в их сторону, а потом резко повернулся, взглянул в лицо женщины и обомлел: перед ним была Рита.

Потрясенный такой неожиданностью, Михаил замер на месте, словно парализованный, хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. В это время, заскрипев тормозами, остановилось такси. Полковник торопливо подошел к дверце, открыл ее и помог сесть женщине. Машина тут же тронулась и скрылась за поворотом…

Словно после тяжелого сна, Овчаренко подошел к скамейке и почти упал на нее. Он не мог осмыслить случившегося. Так просидел до самого вечера и, только когда на площади загорелись огни, побрел в свою гостиницу.

Он так никогда и не понял, что с ним тогда произошло: была это действительно Рита или же ему только привиделось…

Сегодня у Михаила был случай еще раз убедиться в справедливости народной мудрости, утверждающей, что если о чем-то знают двое, то это уже не тайна. В воскресный день он вышел на улицу малость поразмяться. Был конец марта, снег уже сошел, оставив на дорогах большие и маленькие лужицы, и в них, радуясь солнечному дню, весело купались воробьи.

— Михаил! — услышал позади себя голос работника заводоуправления Болотова. Они перекинулись несколькими словами, а на прощанье Болотов доверительно сказал: — Вчера, Михаил, обсуждали твою кандидатуру.

— С какой это еще стати?

— В Чехословакию подбирают специалистов для оказания помощи в освоении новой техники…

— Что ж это — без меня женили?

— Пока, разумеется, предварительно, но ты помалкивай.

Ко всяким слухам Овчаренко относился с недоверием, но сообщение Болотова как-то встревожило его. В чехословацкой земле навсегда остались многие его боевые друзья, и, разумеется, он был бы не прочь побывать там, поклониться их праху, а заодно взглянуть на обновленную страну, снова пережить свое боевое прошлое. Ведь прошло много лет с тех пор, как он там был…

Прага встретила его солнечным воскресным утром. Город на пяти холмах, разделенных Влтавой, выглядел помолодевшим по сравнению с сорок пятым годом. Устроившись в гостинице, Овчаренко долго бродил по улицам, любовался новыми жилыми кварталами, парками и скверами.