Страница 92 из 103
— А как вы считаете, что послужило причиной хулиганского поведения Воронцова, когда он стал разбрасывать с балкона главы вашей диссертации?
Яновский глубоко вздохнул, вытер мокрым платком со лба пот и, понуря голову, ответил:
— Причина здесь только одна.
— Какая?
— Валерий болезненно отнесся к тому, что я заложил в ломбард драгоценности жены.
— Матери Валерия?
— Да.
— Вы этот вопрос согласовали с женой?
— Разумеется.
— Что значит "разумеется"? Отвечайте на поставленный вопрос конкретно: вы согласовали с вашей женой вопрос заклада в ломбард ее драгоценностей?
— Да, согласовал! — твердо ответил Яновский. — Со стороны жены по этому вопросу претензий ко мне быть не может. Мне были срочно нужны деньги, а жене, пока она находится в больнице, драгоценные украшения не потребуются.
Ладейников раскрыл папку и посмотрел запись плана допроса.
— Вашу жену с диагнозом обширного инфаркта миокарда положили в больницу месяц назад. В день сдачи драгоценностей в ломбард, если верить трем квитанциям, ваша жена Вероника Павловна Воронцова находилась в реанимационной палате, куда запрещен доступ даже самым близким родным. Когда и как вы смогли согласовать с ней лично вопрос заклада драгоценностей?
Яновский беспокойно заерзал на стуле и принялся зачем-то отряхивать полу пиджака, хотя на нем не было ни пылинки и ничего такого, что могло вызвать это нервозное движение.
— Принципиальная договоренность об этом была еще раньше, до болезни.
— Договоренность о чем?
— О том, что если у меня будет острая нужда в деньгах, то, чтобы выйти из критического положения, я могу заложить в ломбард ее драгоценности.
— У вас было это критическое материальное положение, когда жена находилась в больнице, а сын в следственном изоляторе? — Ладейников постепенно подбирался к вопросу, на который Яновскому будет ответить трудно.
— Было.
— В чем оно выразилось?
— Мне нужно было рассчитаться с машинисткой за перепечатку диссертации и отдать срочные долги. Сами понимаете, что долги — это вещь щепетильная, их нужно отдавать вовремя.
— И вы рассчитались с машинисткой?
— Да!
— И кредиторам вернули долги?
— Да!..
— Вы не можете назвать мне фамилию, а также имя и отчество вашей машинистки, которой вы заплатили за перепечатку диссертации? А также ее служебный или домашний телефон?
Этот вопрос Яновского смутил, а поэтому он сделал вид, что не понял его, чтобы, пока следователь будет повторять вопрос, успеть обдумать ответ.
Ладейников повторил свой вопрос и приготовился записать в протоколе ответ на него.
— Я очень прошу вас этих справок не делать. — Яновский приложил ладонь к груди.
— Почему?
— Моя машинистка настолько нервная особа, что любой ваш вопрос посеет в ее душе целый переполох. Во-первых, она страшная трусиха; во-вторых, некоторые главы диссертации она печатала на работе в служебные часы и сочтет, что вы проверяете ее режим работы по линии отдела кадров. А поэтому убедительно прошу вас — не делать этих справок.
— Значит, вы не хотите дать координаты вашей машинистки?
— Я пока воздержусь. Не хочу потерять ее как машинистку на будущее и не хочу делать ей неприятности. К тому же она гипертоник и очень мнительный человек.
— Хорошо, так и запишем в протоколе: адрес и телефон машинистки дать вы отказываетесь. — Ладейников сделал запись и, сбив с сигареты пепел в пепельницу, поднял взгляд на Яновского. — А адрес кредиторов, с кем вы рассчитались деньгами, полученными в залог на драгоценности?
— А это уже будет в высшей мере бестактно. Думаю, что мои долги и преступление Воронцова Валерия никоим образом не связаны между собой.
— А я эту связь увидел, если верить вашим показаниям. Вы же были в ужасном критическом материальном положении. У вас, чтобы рассчитаться с машинисткой и кредиторами, был единственный выход: сдать драгоценности жены. Я правильно вас понял?
— Правильно.
— А когда, за какое время вы выпили двадцать четыре бутылки армянского коньяка, которые хранятся под мойкой в кухне? До ареста Валерия и до болезни жены под мойкой не стояло ни одной пустой коньячной бутылки. Причем из этих двадцати четырех бутылок — десять бутылок выдержанного армянского коньяка, стоимость которого в два-три раза дороже, чем обычный трехзвездочный коньяк. Это что, показатель острой материальной нужды?
— Думаю, что и это к делу не относится, товарищ следователь. Вы что, не можете допустить, что коньяк был принесен в мой дом моими друзьями, гостями… Я сам имею привычку, когда иду в гости или просто делаю дружеский визит, всегда брать с собой бутылку коньяка. Что здесь предосудительного?
— Предосудительного здесь ничего нет. А вот давать ложные показания — это не только предосудительно, но и опасно. Итак, координаты машинистки и друзей-кредиторов вы не даете?
— Просто это ни к чему. Не делает мне чести. Я не хочу вмешивать в наш официальный диалог мою машинистку и моих друзей. Мне с ними жить и работать.
— У нас с вами идет не просто диалог, а уголовно-процессуальная стадия предварительного расследования, которая в юриспруденции называется допросом.
— Это как вам угодно. Думаю, что дело не в названиях.
Следующий вопрос Ладейников держал в завершение допроса. Против него, по его расчетам, Яновскому будет устоять трудно.
— Скажите имя и фамилию вашей любовницы? — в упор спросил Ладейников, наблюдая за лицом Яновского, на котором одно выражение мгновенно сменялось другим.
— Какой любовницы? — чуть ли не вспылил Яновский, порывисто вскинув голову.
— А разве у вас их несколько? — вопросом на вопрос ответил следователь.
— Что значит несколько?
— Я спрашиваю вас имя и фамилию гражданки, которая в день совершения преступления подъезжала к вашему дому на темно-вишневых "Жигулях", модели 21–06, номерной знак 15–26 МНЕ. Той самой гражданки, с которой столкнулся Воронцов Валерий, когда она мылась в ванной вашей квартиры. Это было в день, когда Воронцов Валерий был освобожден из-под стражи и выпущен на свободу по поручительству дирекции школы. Припоминаете?
Яновский закрыл глаза и с минуту, словно окаменев, сидел неподвижно.
— Это не любовница, — еле слышно произнес он.
— Кто же?
— Это мой друг.
— Этого вашего друга зовут Оксаной?
— Да.
— Гражданин Яновский, вы не просто взрослый мужчина, но ко всему прочему вы — научный работник, аспирант. Как, по-вашему, на всех языках мира называют женщину, которая находится в интимной связи с женатым мужчиной?
Яновский молчал.
— И снова я вас предупреждаю: вы дали подписку говорить только правду.
Напоминание о подписке вывело Яновского из оцепенения.
— Ее фамилия — Верхоянская. Зовут — Оксаной Гордеевной, — отрешенно проговорил Яновский.
— Кем она приходится вашему научному руководителю, профессору Верхоянскому? — наступал Ладейников.
— Дочь.
— Вы не можете сказать, кто рекомендовал вашу диссертацию для публикации ее отдельной книгой в издательстве "Знание"?
— Профессор Верхоянский. — Яновский чувствовал, что следователь, как волка, обкладывает его красными флажками.
— А профессору Верхоянскому, вашему научному руководителю, известно, что его единственная дочь являете я вашей любовницей?
— Он знает, что мы друзья.
— Она, как известно следствию, была уже замужем, и недавно брак ее был расторгнут?.. Так?
— Так, — понуро ответил Яновский. Никак не предполагал он, что следователю известно то, что бросает тень на профессора Верхоянского: отец разведенной любовницы — его научный руководитель и он же рекомендовал диссертацию Яновского для издания.
— Сколько лет вашей любовнице?
— Двадцать два года.
— Вы навещаете свою больную жену?
— Больных, находящихся в палате реанимации, навещать не разрешают. Вы же сами об этом говорили.
— Да, но ваша жена уже три недели как переведена из реанимационной палаты в обычную палату.