Страница 95 из 99
Поезд тронулся. Вскоре в купе вошел кондуктор, проверявший билеты. Гаснер расщедрился — дал ему двадцать лей на чай и попросил никого к нему не впускать.
— Я себя плохо чувствую… Кажется, зуб начинает ныть…
Кондуктор приложил два пальца к козырьку:
— Постараюсь!..
Гаснер погасил свет, но спать не мог. Мысль, что в одном из соседних купе едет «босяк», не давала ему покоя. Поздно ночью, когда поезд прибыл на станцию Бузэу, Гаснер заметил, что Лулу вышел без плаща. Очевидно, «босяк» следует дальше. Гаснер побежал в туалетную, но она, как назло, была заперта. Кондуктор сказал, что на остановке мыться нельзя. Вскоре поезд тронулся. Гаснер был на седьмом небе: «У-ва, босяк таки остался!.. Значит, все же есть бог на свете!» Однако не успел он закончить свою мысль, как мимо застекленной двери купе прошел Лулу с несколькими пачками папирос и бутылкой вина, и Гаснер снова впал в уныние…
«Вот тебе и бог! — думал он, — остался бы, так нет, — пришел… Ну, так это поезд? Почему он не сгорел, прежде чем отправился из Букурешть!..» Внезапно дверь открылась, и кондуктор осветил фонарем купе, чтобы посмотреть, не сел ли кто-нибудь в Бузэу. Он очень удивился, увидев, что пассажир стоит в темноте.
— Может быть, вам, господин, зажечь свет?
— Нет, нет! Что вы! — воскликнул Гаснер, но тут же спохватился, что его испуганный голос может вызвать подозрение, и уже более спокойно добавил:
— Не надо… У меня болит зуб…
— Тогда, может быть, хотите таблетку «Явол»? — любезно осведомился кондуктор.
— Нет, мерси, не надо… уже, кажется, немного проходит.
Кондуктор поклонился и вышел. А Гаснер проклинал все на свете: он уже несколько раз порывался выйти в коридор, но не решался. Вдруг его увидит Лулу? «Приятная встреча, что аж не знаю!.. Надо было мне сесть в этот поезд! Как будто босяк не мог где-нибудь околеть, большая бы потеря была!.. Ехал бы я себе спокойно. Так нет, он едет со мной, и не просто так, а в одном вагоне! Ну, так это свет? Чтоб он уже горел с этим поездом вместе… Но и я тоже хорош. Как будто не мог ехать в другом вагоне! Так нет. Ехать так, чтобы мучиться! У-ва! Что делать? Хочется выйти, хоть караул кричи. Я уже таки больше не могу!»… Гаснер уже в который раз приоткрывал дверь, выглядывал в коридор, но никак не мог отважиться…
Когда поезд, наконец, прибыл на станцию Болград, Гаснер быстро отдал багаж носильщикам и, ни на кого не глядя, побежал вдоль перрона в туалетную. Все пассажиры сидели в автобусе, и шофер давно сигналил, когда Гаснер уселся на занятое для него носильщиком место около кабины водителя. Здесь почти все знали «первого кумерсанта» города. А так как от станции до Болграда добрых семь километров, то между Гаснером и знакомыми завязалась беседа. Все почтительно поддакивали ему, а Гаснер хвастался, что закупил в столице такой товар, какого нигде больше не найти.
Наконец, автобус подкатил к конторе автомобильной концессии. Гаснера встречала жена. Прежде чем кто-нибудь успел покинуть автобус, она, с трудом поднимая ноги, вскарабкалась по ступенькам, расцеловалась с мужем и сразу же завладела его портфелем. Гаснер прощался с попутчиками, приглашал заходить в магазин, хотя бы посмотреть, какой товар он привез из Букурешть, и вдруг чуть не лишился дара речи: к выходу продвигался Лулу.
Проходя мимо Гаснера с женой, Лулу спросил:
— А тот товар из «Атене Палас» тоже привезли?
Гаснер побледнел, схватился за сердце и опустился на сиденье. Жена, к счастью, ничего не поняла, но поскольку речь шла о товаре и торговле, она ответила за мужа:
— Конечно, привез! Спрашиваете! Уж как-нибудь, если хороший товар, мой муж никогда не пропустит. Так что заходите! Заходите, заходите… У нас всегда магазин открыт. А если придете в воскресенье и парадные двери будут закрыты, так идите прямо со двора. Да! Там у нас всегда открыто… Заходите! Наш магазин в том большом двухэтажном высоком доме с длинной вывеской.
Но Лулу уже не слышал. Он следовал за извозчиком, который нес его чемодан. Усевшись на мягкое сиденье, Лулу с презрением оглядел одноэтажные домишки, магазинчики с полинявшими вывесками и оказал:
— К дому господина Попа!.. Знаешь где?..
Извозчик почесал седой затылок, затем обернулся, выразительно посмотрел на своего пассажира и громко сплюнул. Дернув вожжами, он подхлестнул кнутом лошадь и крикнул расходившимся пассажирам:
— Э-гей, посторонись!..
XV
Профессор Букур был огорчен, узнав от Морару, что его пациент пролежал один только воскресный день, а сегодня утром ушел на работу. В гараже Томов старался как можно меньше ходить, однако и сидеть ему было неудобно: он беспокоился, как бы не соскочил бинт, да и рана еще чувствительно побаливала. Особенно плохо приходилось, когда вызывал к себе главный инженер, Илья с трудом поднимался на второй этаж: бросало то в жар, то в холод. Он прихрамывал и, следуя совету профессора, на все вопросы отвечал, что у него вскочил фурункул. Одни сочувствовали, другие смеялись: «Как раз на том самом месте!» — подмигивая, заметил кладовщик. А электрик нашел причину: «У тебя это оттого, что много сидишь в диспетчерской. Ходить побольше надо!..»
Томов тоже отвечал шутками. Только старый мастер Вулпя как-то странно смотрел на него. Томов, успокаивал себя, что это ему мерещится, но к концу рабочего дня, когда Илья уже оделся и собрался гасить свет, на пороге диспетчерской вдруг появился Вулпя.
— Ты Захарию видишь? — нахмурившись, спросил он:
— Откуда? — равнодушно пожав плечами, ответил Томов.
— Ну, ты брось меня дурачить. У меня двое таких, как ты… А у старшего уже дочь невеста. Я все вижу и понимаю… То, что у вас меж собой, меня не интересует, но вот это видишь?
Вулпя осторожно извлек из кармана металлическую линейку. Томов равнодушно оглядел ее, ожидая, что же скажет мастер.
— Я перед обыском взял это в ящике его верстака…
— Ну и что? Линейка как линейка!
— Линейка… — засмеялся Вулпя. — Не линейка, а верстатка. Шрифт на нее укладывают при наборе. Понял? Он ее, наверное, варил у нас. Вон здесь видна свежая сварка, наверное, не успел счистить…
Томов молчал. Он помнил, что в тот вечер, когда Илиеску скрылся из гаража, он беспокоился о какой-то детали. И вот, надо же… Вдруг Вулпя сказал:
— На, возьми. Передашь ее Захарии. Она ему, наверное, нужна…
Томов шарахнулся в сторону.
— Да что вы, господин мастер-шеф! Какое мне дело? Он скрывается, его полиция разыскивает, а вы мне суете какую-то его чертовщину…
Вулпя нахмурился и сердито пробурчал:
— Твое дело. Зла я тебе не желаю, и не смотри на меня так, если я требовательный. Такой уж я человек. Могу пошуметь, отругать… Но сам я тоже был рабочим и душу рабочую знаю лучше вас. Понятно? А эту штуковину я с риском из-под самого носа у полиции забрал. Нашли бы ее там, сам понимаешь… Бери и не дурачь меня… Увидишь его, передашь…
Но Томов ни за что не хотел брать линейку.
Вулпя положил ее на стол, застегнул пуговицы полушубка и пошел к выходу. С порога он сказал:
— Не хочешь, твое дело. Тогда брось ее куда-нибудь на свалку или в нужник…
Томову казалось, что это провокация, обыщут в проходной — и все. Однако он благополучно дошел до трамвайной остановки, постоял, пока подошел трамвай. Ничего подозрительного. Тогда он вернулся в гараж, сказав вахтеру, будто забыл в диспетчерской перчатки, и, взяв верстатку, снова вышел. Поступок старого мастера заставил его задуматься.
Придя в пансион, он передан верстатку Морару и рассказал, как было дело. Тот вышел во двор и там спрятал ее, чтобы наутро взять с собой в гараж и отдать ня Киру. В пансионе все, кроме Жени и Аурела, знали, что у Ильи нарывает фурункул, и ни у кого, конечно, не было никаких подозрений.
Морару подшучивал над тем, что чирей у Ильи вскочил именно на таком неудобном месте, а Войнягу даже рассказал в связи с этим несколько анекдотов. Смеялся и Томов. Морару был доволен, что Илья развеселился, но в глубине души удивлялся, как это он, потеряв столько крови и пробыв весь день на работе, еще может смеяться.