Страница 9 из 99
Табакарев поморщился:
— Как знать, может быть, ты и прав. Тебе виднее. Однако мне кажется, что если бы Изабелла тебя не любила, то… Вы сколько дружите? Лет шесть-семь?
— Не хочу я больше говорить об этом, Женя. Надоело! Ну их…
— Ну, хорошо, хорошо. Не будем. Так ты говоришь, Валя Колев тоже приходил тебя провожать? Он как?
— Да так, все по-старому. Вечером на бульваре семечек пощелкаем или у кофейни постоим, поговорим. На бакалавра Валю засыпали, это ты знаешь. Нужно было дать взятку, а его отец не дал — запросили большую сумму. А он что? Учитель! Вот и сидит теперь Валя дома. Собирался инкассатором идти на мельницу Титорова. И я хотел, да не взяли. Гарантия нужна. А у Колевых все же свой дом, может быть, возьмут. Когда прощались, просил, если здесь что-нибудь подвернется, написать ему. На дорогу, говорил, деньги найдет. Продаст велосипед.
— Вообще-то можно будет, — заметил Женя. — Но это позднее. Сейчас трудно. Повсюду увольняют. Чем все это кончится, понятия не имею.
— А со мной, как ты думаешь? — спросил Илья. — Удастся мне поступить в авиационную школу?
— Несколько дней тому назад я опять говорил с Сережкой Рабчевым. Обещал помочь. Он, конечно, любит хвастать, что правда, то правда, но у него теперь большие связи: его утвердили механиком авиационной школы «Мирча Кантакузино». Не знаю, насколько это верно, но он мне хвалился, будто обслуживает спортивные самолеты его высочества принца Николая и воеводы Михая.
— Что ты говоришь? Так значит, он теперь стал большим человеком! — радостно произнес Томов.
— Как тебе сказать. Большим — не большим, а, должно быть, зарабатывает неплохо. Приемник себе взял. Это я сам видел. Теперь собирается купить мотоцикл. Шут его знает, как ему удалось попасть на такую должность. Вот в воскресенье съездим к нему. Домик у него там свой. В приданое получил. Живет он за городом, здесь недалеко, около аэропорта, в деревне Бэняса.
— Здорово! — удивленно и радостно произнес Илья.
— Да. Он молодец! Умеет или ему везет, не знаю… Вот съездим, посмотришь…
III
Прошло несколько дней, и Томов, незаметно для себя, привык к Бухаресту. Женя продолжал работать над окном-рекламой бодеги. Подобные кафе-ресторанчики в столице Румынии встречались на каждом шагу.
Женя, по специальности слесарь-механик, раньше работал на авиационном заводе «СЕТ» вместе со своим земляком Сережкой Рабчевым. Когда там начались увольнения, Женя стал безработным, а Рабчеву, невзрачному, юркому парню, каким-то образом удалось остаться.
После этого почти два года Женя работал на паровозостроительном заводе миллионера Малакса, известного не только в Румынии, но и за границей. Однако и отсюда три месяца назад его, как и многих других, без всяких причин уволили.
Женя увлекался живописью. В свободное время он писал родные пейзажи, старинные замки, натюрморты. А теперь, когда он стал безработным, это увлечение, как он сам выражался, стало его «аварийной» специальностью. Он писал картины, которые продавал по дешевке, и хотя ему удавалось это редко, Женя не унывал. Чтобы продержаться до наступления лучших времен и, как говорят румыны, «не дать заработать попу». Женя писал рекламы, вывески для небольших магазинчиков, бодег, ресторанчиков, сапожных мастерских, парикмахерских. Иногда ему платили наличными, а иной раз, вот как сейчас, он работал за абонемент на пятнадцать стандартных обедов. Владельцу бодеги, конечно, выгодно было расплачиваться не деньгами, а обедами. Женя вздыхал: «Хочешь — не хочешь, а ешь по его цене и именно то, что у него имеется…»
В те жаркие июньские дни в Бухаресте можно было видеть людей, мечтавших о хлебе, и людей, бесившихся с жиру. Лето было в разгаре. Те, кто имел возможность, отдыхали. Одни уезжали на курорты, другие уже возвращались, темно-коричневые от загара; кто лечился в Херкулане, кто сбрасывал жир, а кто и просто проводил время на море в Мамайе, в горах Синая, Кэмпулунга или Брашова; кто пил минеральную воду Бузиаша, Кэчулаты. Многие могли только мечтать о курорте, каждый год откладывая свою поездку «до наступления лучших времен, дел, заработков». Но большинство и мечтать не могло: «лишь бы свести концы с концами». А ведь среди этих людей были такие, что харкали кровью.
«…Дай бог, чтобы в доме был хлеб или хотя бы мамалыга, чтоб можно было выкупить из починки обувь, уплатить лавочнику долг, да не повысил бы хозяин плату за квартиру», — вот к чему сводились заботы большинства жителей Бухареста да и всей Румынии.
С наступлением темноты улицы этого района столицы, района ремесленников и кустарей, лавочников, и мелких торговцев, становились более шумными. На всех углах предлагали мороженое, лимонад, пирожки с брынзой, каштаны. У бодег, прямо на тротуаре, на угольных жаровнях румянились мититеи[13], кровяные лангеты, сочные антрекоты. Мальчишки-ученики, отданные родителями, чтобы «вышли в люди», стремглав выбегали из глубоких холодных погребов с большими глиняными горлачами виноградного. Внутри бодег пиликали за четвертинку кислого вина, собранного из недопитых остатков, вечно оскорбляемые бродячие музыканты, в детстве мечтавшие о консерватории. Между столиками, как заводные, шумно передавая заказы, сновали официанты в коротеньких, когда-то белых пиджачках. Эти ловкачи на ходу соображали, кого и на сколько можно обсчитать. Подвыпившие торговцы зеленью, переругиваясь, делили барыши. А на улице, прижимаясь к подъездам домов, окликали прохожих мужчин «девушки» с залеченными венерическими болезнями и густо накрашенными губами.
Тут же, за углом, начиналась улица Круча де пятрэ, известная в Бухаресте своими притонами и публичными домами. Почти рядом, на углу Дудешть и Нерва-Траян, неподвижно сидели на грязном, заплеванном тротуаре безногий инвалид с замусоленной ленточкой боевого креста на груди, слепая старушка и женщина, растрепанная и оборванная, с уснувшим грудным ребенком; склонив головы, они жалобно смотрели на прохожих, взглядом прося о подаянии, и если кто-нибудь бросал им монету, низко кланялись, желали здоровья, удачи…
Похрустывая горячими флоричелями[14], Женя и Илья медленно шли к пансиону мадам Филотти.
Улица Вэкэрешть, на углу которой находился пансион, славилась еврейскими кошерными блюдами и небезызвестной тюрьмой, имя которой она носила. Здесь, и особенно в прилегающем к улице переулке «Тайка Лазэр», известном не только в Бухаресте, но и во всей стране, расплодилось множество магазинчиков и лавок с хламом; чаще всего тут торгуют, расставив на тротуаре столики или табуретки с протертыми брюками, разрозненными пуговицами, старыми иллюстрированными журналами, детективными романами, контрабандными маслинами, тухлыми или тронутыми ржавчиной сельдями, старомодными, полинявшими и лоснящимися от времени шляпами… Здесь же можно достать напрокат на день — два костюм и даже смокинг. И торгуют всем этим с рассвета до поздней ночи — цыгане, армяне, евреи и румыны. Все они отлично владеют искусством всучить ни на что не годную вещь и запросить за нее втридорога.
В глубине улицы — известный своими изысканными блюдами ресторан «Ла Сруль» с огромной светящейся вывеской. Здесь можно увидеть и молодую, только что поженившуюся парочку, и старого еврея с пейсами, в черном капоте, приехавшего в Бухарест за получением в консульстве визы на выезд к своим детям в Палестину или Америку, и румын, разбирающихся в тонкостях кулинарии и любящих вкусно поесть. Тут, как правило, подают куриный бульон с домашней лапшой и кисло-сладкое мясо с черносливом, и фаршированную рыбу, и селедочный или печеночный паштеты, и, конечно, тертую редьку с гусиным салом, но обязательно со шкварками! Одним словом, все, что только душа пожелает! Напротив тоже ресторан, но летний, и поэтому он именуется «ресторан-парк». Хозяин — грек, с золотыми зубами, Запондополос. Посетители ресторана и не стараются запомнить его трудную фамилию, они просто говорят: «Пойдем к золотозубому…» Ресторан-парк славится не менее других на Вэкэрешть. Здесь всегда свежие мититеи, как об этом свидетельствует вывеска «большой выбор бессарабских вин». Рядом магазин-палатка, где продают старые вещи: граммофоны с разноцветными облупленными и запыленными трубами, утюги, детские коляски, требующие ремонта, велосипеды с ржавыми спицами и кривыми колесами — выбор большой, для любого роста! Чтобы привлечь внимание покупателей, хрипящий граммофон горланит старые и новейшие песенки Лещенко: «Горячие бублички», «Вам девятнадцать лет», «Саша», «Чубчик»… Здесь же только «для своих» втридорога продаются привозные дунайские сельди, свежая кефаль или скумбрия. Когда в городе исчезают лимоны, здесь их можно достать по более высокой цене, хотя хозяин, заикаясь, жалуется, что на этом товаре он ничего не зарабатывает… Покупатели выслушивают и, выйдя на улицу, шепчутся: «Слыхали? Бедняга! Ничего не зарабатывает… Интересно знать, на какие средства он отгрохал себе пятиэтажный блок? Да еще где? Вы слышите? На Россети! В самом лучшем районе столицы!.. Но… Ничего не поделаешь… Жена у меня хочет, чтобы чай в субботу был с лимончиком. А дочка у нас — люкс! Вы слышите, просто — люкс! Ей нужно натереть корки в крем для торта. Как же можно отказать? Таки ничего не поделаешь… и переплачиваем… А этот паршивый заика все еще жалуется! Уже поговаривают — это я слышал в синагоге, — что он выдал замуж свою рыжую, боже мой, хуже — красную, как настоящая пожарная машина, дочь и зятю открывает на Липскань ювелирный магазин… А жена его, вы слышите, эта толстуха, ездит на автомобиле и с бирлиантами… Ну, так разве можно жить?.. А в субботу вечером чай таки хочется пить с лимончиком…»
13
Мититеи — национальное румынское блюдо: говяжьи котлетки в виде колбасок, обильно посыпанные черным перцем и укропом.
14
Флоричеле — жареные кукурузные зерна (рум.).