Страница 88 из 99
— Спасибо! — сказал Илиеску. — Из тебя, пожалуй, получится настоящий подпольщик!
Томов тут же спросил, что он думает о новом помещении для типографии.
— Мы иногда даже сами толком не знаем, сколько людей готовы пойти с нами! И я уверен, что таких, как профессор Букур, у нас в стране немало… А место для типографии — лучше не надо!
Илиеску поинтересовался, что произошло в гараже, когда обнаружили его исчезновение. Илья рассказал.
— А кто был тот человек, что предупредил вас?
— Ты слышал?
— Да!
Илиеску не сразу ответил. Подумав, он сказал:
— Это тебе пока знать не надо… Не обижайся, Илие. Когда-нибудь я тебе скажу. А теперь не могу…
Томову стало неловко. Он хотел было заговорить о другом, спросить, где Аурел, но подумал, что вдруг и этот вопрос тоже окажется нескромным? Илиеску словно догадался о его мыслях и сказал:
— Аурел пошел к себе в гараж, мы тоже поедем туда, только немного позже. А сейчас возьмем такси и съездим в одно место… Пошли к остановке на бульваре Карла.
Они выехали на такси в сторону шоссе Жиану и около памятника «Слава авиации» отпустили машину. Захария велел Томову погулять, а сам скрылся в темноте. Минут через десять он вернулся, и они пошли по направлению к центру; около парка Филиппеску сели в свободное такси. В каком-то незнакомом Илье переулке машина остановилась. Пройдя через него, они вышли на улицу Мынтуляса. Здесь, в небольшом, но массивном двухэтажном доме старинного стиля, жил с женой и дочерью профессор Букур. А гараж помещался в полуподвальном помещении дома и имел выезд в сторону, противоположную парадному входу.
У калитки их встретил Морару. Они прошли в гараж, оттуда спустились в небольшой подвал. Как выразился Захария, «это и есть то самое лекарство, которое профессор нам прописал!» Все радостно рассмеялись. Морару уже успел протянуть в подвал переноску. Электропроводка там была, но перегоревшая лампочка приржавела к патрону, так что с ней пришлось повозиться. Морару ввернул, наконец, в патрон стосвечовую лампу. Томов смахнул метлой паутину со стен, притащили печатный станок, собрали его, расставили кассеты, и вскоре Захария уже пробовал работу станка. Все было как нельзя лучше! Морару приволок из гаража большую электрическую печь и включил ее в розетку. Илья приколачивал полки для газет, бумаги и красок. Потом Морару принес свою раскладушку с матрацем. Отойдя к двери, он хозяйским глазом оглядел помещение:
— Отлично, товарищи! Не хватает только столика, — сказал Илиеску.
Морару щелкнул пальцами и побежал наверх.
— Я бы сам здесь с удовольствием поселился, честное слово! — засмеялся Захария, садясь на раскладушку.
Морару притащил небольшой ящик и положил на него кусок фанеры:
— Чем не стол?
— Превосходно! — проговорил Захария.
— Теперь, Аурика, дорогой, — продолжал он, — больше тебе не придется заниматься своей ячейкой… Да, да, не смотри на меня так. Будешь здесь… Сам понимаешь — это для нас главное. Иногда надо будет вывезти ня Киру подышать свежим воздухом, затем доставлять сюда материалы, бумагу и все, что нужно для печатания… Связь с тобой будет держать Илие, но только сюда и он не будет заходить. Пусть передает тебе все на Вэкэрешть, в пансионе… Ясно?
Илья кивнул головой.
— И я сюда не буду приходить, — продолжал Захария. — Сейчас ты нас отсюда вывезешь на машине. Тебя, Илие, высадим где-нибудь поблизости, пойдешь отдыхать. А мы поедем за ня Киру. Он, бедняга, ждет меня со вчерашнего вечера у редактора… Надо, чтобы завтра же он приступил к работе… Газета нужна как воздух! Поехали!..
XII
Подобно ломовой лошади, впряженной в чрезмерно нагруженную телегу, Румыния, истекая кровью, приближалась к огороженному колючей проволокой кладбищу, где уже покоились Австрия и Чехословакия. И там, где еще недавно перед румынскими солдатами пограничной службы стояли мужественные сыны Чехословакии и Польши, теперь вышагивали «чистокровные арийцы».
Правители Румынии лезли из кожи вон, лишь бы подражать рейху, с которым их связывали не только коммерческие и военные соглашения, но и давние родственные связи. Во всяком случае, людей без родины было немало. И не только в Румынии… Бежавший сюда президент панской Польши Рыдз-Смиглы показал пример «высокой любви к своей стране». Но какую страну он считал «своей», — трудно определить: польский президент вдруг объявил бухарестским журналистам, что с поляками он не имеет ничего общего, так как еще с 1908 года является гражданином Швейцарии и имеет там недвижимое имущество… Спустя несколько дней экс-президент Польши с супругой отбыли «на родину», в Женеву! Только сейчас выяснилось, что Польша имела инородного, а вернее безродного президента! Не впервые обманутый своими правителями польский народ попал из огня да в полымя. На картах германского генерального штаба Польша была обозначена просто как «генерал-губернаторство» Третьего рейха и хозяйничал теперь в ней наместник фюрера — рейхсминистр Франк… Горе охватило народ, породивший Костюшку и Дзержинского! Но поляки не склонили безропотно головы: в лесах организовывались для сопротивления захватчикам отряды рабочих, крестьян, интеллигенции.
Берлинская радиостанция транслировала в те дни марши для фашистской солдатни: «Мы высадимся в Англии!» Напевали эти слова и румынские легионеры, немного притихшие после провала затеи с приглашением германских войск и разоблачения принадлежности Гылэ к легионерскому движению. Теперь Сима и Думитреску слали из Берлина распоряжения оставшимся в стране членам «Тайного совета». Постепенно легионеры вновь начинали поднимать головы: возобновлялись демонстрации, учащались погромы, а «Порунка Времий» все более открыто призывала «истинных румын» к самопожертвованию во имя идеалов «капитана»!.. Власти спешили «обрадовать» тех, кто жил в нетопленых помещениях, что в ближайшие дни ожидается резкое понижение температуры… А парикмахер Заримба давал последние наставления своему групповоду в связи с предстоящим его отъездом в Бессарабию. Лулу слушал своего «спасителя», но думал о том, когда же, наконец, он получит деньги на дорогу; надо успеть побывать на прощание в ресторане «Гамбринус». Здесь его еще не успели узнать; он был хорошо одет, выдавал себя за служащего крупнейшей зерновой фирмы страны и, несмотря на огромный синяк, ему верили. В «Гамбринусе» Лулу в самом деле везло. Накануне вечером он успел обыграть богатого винодела и даже облачиться в его роскошную шубу с собольим воротником. Подвыпив на радостях, он вспомнил, как Мими заставила его позорно вернуть бумажник. Ей он, может быть, и простил бы, но унизить его перед каким-то торговцем… Нет!!! Теперь Лулу горел желанием отомстить и Мими и Гаснеру. Тем более, что у него сейчас столько денег!.. И Лулу решил предстать перед ними в совершенно ином свете. Когда-то читал он о рыцарских поступках. И вот, купив несколько коробок лучшего шоколада, шампанское, ананасы, он послал все это с комиссионером в номер Мими.. На следующий день прямо с утра он отправил туда же большую корзину живых цветов. Мими полагала, что это дары ее провинциального поклонника — к тому времени между ними снова воцарился мир, и Гаснер даже успел подарить Мими часики, правда не золотые, как обещал.
Когда Мими позвонила Гаснеру, бедняга лежал с перевязанной щекой. Он никак не мог понять, за что Мими его благодарит, чистосердечно признался, что никуда не выходил, ничего не покупал и не посылал…
Мими перепугалась: значит, присланное попало к ней по ошибке!.. Гаснер тоже встревожился, как бы ему потом не пришлось расплачиваться за все эти подарки. Пришлось подняться и идти к Мими выяснять, в чем дело. Вдруг тут замышляют что-нибудь против него?
Мими же решила, что Гаснер не то скромничает, не то разыгрывает ее, и в знак благодарности без конца обнимала его и нежно целовала в лысину. Это еще больше нервировало Гаснера, и он мысленно давал себе слово непременно уехать домой… Когда же в номер принесли корзину цветов и Мими стала расспрашивать посыльного, от кого все это, тот охотно обрисовал внешность пославшего его сюда господина. Мими и Гаснер удивились: по всем приметам это был Лулу! Наконец комиссионер сказал, что у господина под глазом синяк. Сомнений не осталось…