Страница 82 из 99
— Я вас спрашиваю, сударь, откуда взялся весь этот багаж в моем гараже? И, пожалуйста, перестаньте валять со мной дурака… Я вас спрашиваю!..
Морару посмотрел профессору в глаза, нахмурил брови и ответил довольно резко:
— «Багаж», что находится в вашей машине, господин профессор, и в вашем гараже вашего дома — это наш!.. — Морару особенно подчеркнул слова «ваш» и «наш»…
Брови профессора вздрогнули: он развел руками и с видом полного недоумения переспросил:
— То-есть, как это так… «наш»?! Чей это «наш»?
— Да, господин профессор, наш, — с тем же вызовом произнес Морару. — Всех рабочих и, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что всех честных тружеников и… интеллигентов, конечно… Что же касается того, откуда взялся этот «багаж», — мне, к сожалению, не известно… Однако знаю точно, что приобретен он на трудовые гроши, которые люди отрывали от своего скудного заработка и, может быть, из-за этого голодали…
Профессор Букур, известный своей гуманностью и человечностью, всегда лечивший бедных бесплатно, помогавший многим несчастным и устройством в больницу, и лекарствами, удивленно смотрел на обычно спокойного и молчаливого шофера. Ему показалось, что слова эти были произнесены не тем Аурелом Морару, которого он знал на протяжении многих лет, а кем-то другим. Еще не понимая ничего, профессор почувствовал уважение к этому человеку и уже более мягко сказал:
— Да-с, извините-с, но я, сударь, все же не понимаю…
Морару шагнул вперед и, понизив голос, четко сказал, глядя прямо в глаза хозяину:
— Это… типография! Типография, печатающая газету. Коммунистическую газету! В ящиках шрифт, в свертках — экземпляры последнего выпуска, которые сейчас все честные румыны ждут с нетерпением… Случилось так, что некуда было девать типографию — и пришлось оставить ее в машине. Вот и все. — Морару бросил взгляд на дверь и добавил: — Да, все! И этого я не собираюсь отрицать ни в сигуранце, ни в трибунале, ни даже на том свете!.. Я коммунист! И теперь, господин профессор, вы можете вызвать полицию… если еще не успели этого сделать…
Профессор молчал, с изумлением глядя на своего шофера. Потом он прищурил глаза, потрогал свои пушистые седые усы.
— Да-с, вы мне сочинили про течь в водяной помпе, про свою болезнь. Но помпа цела, и вы, что я могу засвидетельствовать, совершенно здоровы. Поэтому разрешите мне не поверить тому, о чем вы сейчас так, с позволения сказать, артистически рассказывали… Да-с…
Морару смутился.
— У вас, господин профессор, конечно, есть основания так думать. О помпе и о болезни я солгал — другого выхода не было. А то, что вы мне сейчас не верите… — и он развел руками.
— Впрочем… Разрешите, сударь, мне самому убедиться… Вы сказали, у вас там газеты? Так-с?
— Да, газеты.
— Так вот, господин Аурел, извините-с, но я попрошу принести мне один экземпляр. Хочу лично убедиться! Да-с…
Морару еще не совсем понимая, зачем профессору газета, быстро вышел из комнаты.
Однако Букур тут же спохватился: возможно, у шофера где-то хранится экземпляр такой газеты, но, может быть, вовсе не в тех свертках, что лежат в его машине. И когда Морару уже спускался по лестнице, до его слуха донесся голос хозяина:
— Одну минутку!.. Я пойду с вами… Подождите.
Морару остановился. Профессор явно волновался: несколько раз он совал руку мимо рукава пальто, шляпу надел задом наперед, а кашне небрежно накинул поверх…
В гараже Морару бережно достал из свертка газету и протянул профессору. Тот взял ее в руки, понюхал.
— Совсем свежая… Люблю запах типографской краски… — Он нащупал в кармане очки, надел их и вполголоса прочел: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
— Калитку вы хорошо заперли? — заговорщическим шепотом вдруг спросил он, отрываясь на минуту от газеты.
Морару внимательно смотрел на своего хозяина и, казалось, не слышал вопроса. Букур поднял брови.
— Проверьте, проверьте, пожалуйста, — он подошел поближе к лампочке, висевшей над верстаком, развернул газету — она была небольшого формата — и стал читать. Иногда он чуть заметно кивал головой, как бы соглашаясь, иной раз хмурился и наклонял голову набок, словно удивлялся чему-то. Читал он долго. Казалось, старый профессор нашел в этом листке, напечатанном на шероховатой оберточной бумаге, без сенсационных сообщений и громких заголовков, что-то чрезвычайно важное и нужное.
А Морару молча стоял и не сводил с него глаз…
Кончив читать, профессор медленно сложил газету, опустил голову и глубоко вздохнул. Немного спустя он обратился к шоферу:
— Но вам, господин Аурел, я все-таки не прощу!.. Слова хозяина ошеломили Морару. Сердце лихорадочно забилось, к лицу прилила кровь. Неужели профессор прочел газету, выведал все, что хотел, и теперь… Он не находил слов…
А профессор с тем же суровым выражением лица положил газету на верстак, снял очки и повторил:
— Да, не прощу!.. Такие вещи не прощаются! Вы понимаете? Вы предложили мне вызвать полицию!.. Это прелестно! Отрадно слышать, что вы меня сочли способным на донос!..
Морару что-то невнятно пробормотал — он совсем растерялся.
— Нет, нет… простите, но я оскорблен и будь я помоложе и… так сказать, в другой обстановке, вызвал бы вас на дуэль! Да, да сударь!..
Морару облегченно перевел дыхание. У него было такое ощущение, будто лопнул обруч, сжимавший его грудь и мешавший дышать… Ну и старик! А он уже не знал, что и думать…
— Да вы не ухмыляйтесь!.. Я говорю вполне серьезно!..
Морару пытался сказать что-то, но профессор и слушать не хотел:
— Одну минуту… Скажите, пожалуйста, сколько времени вы работаете у меня?
— Шестой год, — коротко ответил Морару, не понимая, к чему клонит профессор.
— Нет, ошибаетесь. По-моему, гораздо больше!
— Извините, господин профессор, но именно так. В августе исполнилось пять лет. Это я точно…
— Хорошо. Допустим, пять, шесть… все равно — и этот срок вполне достаточен, чтобы узнать человека. Значит, за пять лет у вас сложилось обо мне такое мнение? — Букур был всерьез огорчен.
— Что вы, господин профессор… Я как раз о вас самого лучшего мнения… Но… там наверху, когда я пришел, мне казалось, что все потеряно… Извините меня…
Профессор потер руки и, видимо, забыв, что он в гараже, принялся ходить туда-сюда, словно у себя в кабинете. Время от времени он приговаривал: «Вызывайте полицию! Гм… прелестно, что и говорить!» — Вдруг он остановился, нахмурился и сделал, жест, как бы приглашая Морару самого рассудить:
— Вот вы — коммунист… Так? Так. И, вероятно, уже не первый год. Значит, не мне учить вас. Однако ж вам, сударь, надобно знать людей, тем более тех, с которыми работаете, или, как скажем в данном случае, у кого работаете. Оттого я и говорю — непростительно, да-с, непростительно бросать мне подобные слова!
Букур явно разволновался. Он даже попросил у Морару папиросу:
— Дайте, дайте… Ничего, что дешевые. Хочется подымить… С двадцать четвертого года не брал табака в рот…
— Так, может, и сейчас не стоит? — спросил Морару, протягивая пачку «Месериаш».
— Ничего… Давайте.
Старик как-то неловко взял папиросу, закурил и закашлялся.
— Так позвольте-с теперь, господин Аурел, мне все же узнать, если можно, конечно, что такое произошло у вас? Почему вот этот «багаж» прекратил работу?
Морару замялся.
— Ждем помещения… Должны на днях подобрать подходящее место…
— А там, где прежде печатали, стало опасно?
— Да не совсем… Просто засиделись долго на одном месте…
— Ну, ладно. Меня это не касается. Как я понимаю, типографию вам девать некуда. Вот что плохо.
Профессор, задумавшись, прислонился к верстаку. Морару завязал в простыню пачку газет, закрыл дверцу машины и хотел было опустить на место капот, но увидел невредимую водяную помпу и, сконфузившись, нерешительно подошел к хозяину.
— Господин профессор! Вы уж меня простите… Я сам мучался, что обманул вас, но поверьте — у нас вот… — он провел ребром ладони по горлу. — Извините еще раз!..