Дельцы. Автомобильный король

Широкий жест, которым Генри снова заслужил громкие аплодисменты, уже не раз использованные им для увеличения сбыта своих автомобилей. Нашлось, правда, несколько нытиков, которые заявили, что, с тех пор как шестнадцать лет назад Генри установил пятидолларовый минимум заработной платы, стоимость жизни в районе Детройта почти удвоилась и, следовательно, новая, семидолларовая заработная плата гораздо ниже старой. Кроме того, Генри ни словом не обмолвился, сколько рабочих будет получать новую заработную плату; ничто не мешало ему увольнять рабочих, к чему он немедленно и приступил. До своего заявления Генри выплачивал шестидолларовый минимум двумстам тысячам рабочих; сразу после него он стал выплачивать семидолларовый минимум ста сорока пяти тысячам рабочих. Умножьте и вычтите, и вы увидите сами, как Генри содействовал повышению покупательной способности американских рабочих!

55

Джон Крок Шатт теперь был специалистом по сварке сопротивлением в огромном инструментальном цехе завода Ривер-Руж. Это был новый и совершенно изумительный способ, который превращал различные автомобильные части в сплошные куски стали. Джон весь был погружен в процесс сварки и в рабочие часы ни о чем другом не думал; в свободное время он любил поговорить о своей работе или почитать в технических журналах о стали. Каждый день изготовлялись новые сорта, и чем больше будешь знать, тем выше будет жалованье.

Джон был круглолицый, румяный, всем довольный, он так и сиял от благополучия. Он был женат на элегантной молодой леди, которая окончила среднюю школу, где принадлежала к тайному обществу, что оградило ее от контакта с нежелательными соученицами. Молодые супруги приобрели дом в районе, доступном только избранным, и это избавило их от общения с людьми, которым не по средствам заплатить за свое жилище восемь тысяч долларов. Джон и Аннабел ежемесячно выплачивали семьдесят пять долларов плюс проценты; "вилла" была нарядная, но построена на скорую руку, и в будущем ее владельцев ожидали солидные счета за ремонт. Но они не тревожились, ибо были уверены, что, пока люди ездят в автомобилях, специальность Джона себя оправдает.

Молодые супруги были воспитаны при системе промышленного феодализма. Джон и Аннабел сочли бы за оскорбление, если бы кто-нибудь сказал им об этом; но в действительности их ум был отштампован для восприятия нескольких идей с такой же точностью и неумолимостью, как стальные детали, которые миллионами выпускались фордовскими заводами. Существовала особая иерархия, в основу которой был положен доход. Аннабел общалась с женами людей своего ранга, заботливо избегала тех, кто стоял ниже, и открыто и настойчиво искала доступа к тем, кто был рангом выше. Ниже ее были рабы промышленности, полчища наемников; над нею — высокое начальство, а на вершине — хозяева, неисповедимые, богоподобные, о ком постоянно говорили, подбирая крохи сплетен и радуясь им, как сокровищам.

"Фордовская империя" была не метафора, а факт, не издевка, а социологическое определение. Генри значил больше, чем любой феодальный владыка, потому что он обладал не только силой кошелька, но и силой печати и радио; для своих вассалов он был вездесущ, он был владыкой не только их хлеба и масла, но и их мыслей и идеалов. Джона обучили делать сталь для Генри, а также восхищаться им и почитать его. Чем больше Джон это делал, тем больше он преуспевал, а чем больше он преуспевал, тем больше он восхищался своим хозяином и почитал его. С точки зрения Джона и Аннабел, это был высоконравственный круг.

Так же обстояло дело и с остальными членами семейства Шатт, пробивавшими себе путь в мире, который существовал для автомобильных и финансовых королей Детройта и по их милости. Эбнер и Милли были самыми презренными из рабов, на стене у них висели портреты их владыки, вырезанные из воскресных приложений, выполняя то же назначение, что и православные иконы. Они испытывали блаженство от сознания, что их старший сын завоевывает положение на службе у Генри и что за их Дэйзи ухаживает подающий надежды молодой бухгалтер из конторы Генри. Они надеялись, что юношеское бунтарство Томми пройдет и что он также станет приверженцем Генри; все, что было плохого, они относили за счет его порочных подчиненных, злоупотреблявших доверием великого и доброго господина, который был строг, но справедлив, милостив, но мудр.

Впрочем, верно и то, что служишь ли ты хозяину, или бунтуешь против него, все равно он распоряжается твоей жизнью. Это относилось и к Генри Форду Шатту, который был как бы вне закона, некий Робин Гуд, скрывающийся в Шервудском лесу. Генри, совращенный с пути истинного, глумился над всеми великими мира сего и утверждал, что все они жулики и взяточники почище его. Но даже и так, разве не пускался он в опасный путь для того, чтобы они могли приготовить коктейли для своих попоек? Разве не рисковал он много раз своей жизнью, защищая их собственность? Генри Форд не пил и не угощал вином в своем доме; но большинство его высших служащих делали и то и другое, да и сам Генри нуждался в кое-каких услугах, которые мог оказать Генри Шатт. И ему суждено было порадовать отцовское сердце, встав под знамя автомобильного короля.

56

На бирже снова произошла паника; затем еще и еще — через длинные и короткие промежутки. Деловая жизнь Америки замерла. Затем она стала чахнуть и, наконец, скончалась. Сбыт падал, торговые агенты аннулировали заказы; страх пополз от розничных торговцев к оптовикам, затем к транспортным конторам и промышленникам, затем к первоисточникам сырья и энергии. Прибыли иссякали, и акции падали. "У рынка провалилось дно", говорили маклеры, увольняли своих служащих, закрывали конторы и шли на пристань Ист-Ривер и бросались в воду или подымались в лифте на крыши зданий, в которых помещались их конторы, и летели через перила вниз головой.

От первого краха и до кульминационного пункта кризиса прошло три с половиной года — почти все царствование "Великого инженера". Кризис отравил жизнь бедняги Герберта, потому что он не видел за собой вины и все же принужден был принимать упреки. Все, что он мог придумать, это заставить конгресс утвердить огромные субсидии его друзьям и благодетелям, крупным банкам и трестам, которые дали денег на предвыборную кампанию. Предполагалось, что эти субсидии просочатся к потребителю и будут содействовать оживлению торговли. Но случилось так, что деньги застряли в банках; банки не могли открывать кредит, если не рассчитывали на прибыль, а как мог предприниматель гарантировать прибыль, когда не было никого, кто бы мог тратить деньги? Это был конец эры процветания.

Американец, текущий счет которого шел на убыль, естественно, первым долгом экономил на том, что оставался при старом автомобиле и не покупал нового. Поэтому первый удар пришелся по автомобильной промышленности. В год с небольшим только в одном Детройте 175 тысяч рабочих очутились без работы. Город оказывал помощь сорока тысячам остро нуждающихся семейств, и дефицит его достиг 46 миллионов долларов.

Естественно, автомобильным промышленникам пришлось сократить излишки, хранимые в банках, а простые люди были вынуждены изымать вклады, чтобы дотянуть до конца недели. И вот как-то Эбнер Шатт, выйдя из ворот завода, купил у знакомого газетчика вечернюю газету и увидел заголовок, сообщавший о затруднениях одного банка, а этот банк был именно тот, в котором он хранил свои сбережения. Дрожа от страха, он кинулся к своему потрепанному "форду", к одной из многих моделей Т, выстроившихся в отведенном для них месте. Он помчался к банку, но, разумеется, часы приема уже кончились, и ему не оставалось ничего другого, как стоять перед закрытой дверью и расспрашивать других вкладчиков, не менее его напуганных и несведущих.

Крах банка! Эбнер всегда уповал на это солидное учреждение с внушительными колоннами и бронзовыми перилами так же, как он уповал на Генри Форда, на правительство Соединенных Штатов и своего бога, которому он вверил свое вечное будущее; эта четверка была нерушима на веки веков, она была выше и вне понимания бедного трудящегося люда. И вдруг он узнал, что банк может лопнуть, и что правительство взяло его под опеку, и что никто не сможет получить свои деньги, по крайней мере в течение некоторого времени. Но в конце концов все уладится, успокаивали газеты; когда затрагивались такие темы, то в заключение всегда говорилось, что Америка крепка, и что в конце концов все уладится, и что требуется только одно "доверие".