Дельцы. Автомобильный король

19

Перед автомобильными промышленниками встала проблема. Чем больше они нанимали рабочих, тем больше рабочие впустую тратили время, переходя от одной машины к другой и мешая друг другу. В компании "Дженерал моторс" кому-то пришла в голову блестящая идея: зачем рабочему идти к работе, не лучше ли пододвинуть работу к рабочему?

Компания "Дженерал моторе" начала ставить опыты, и вскоре лазутчики Генри донесли ему об этом. Он не мог допустить, чтобы его опередили, и занялся тем же. Работа по сборке магнето, небольшой, но сложной части, стала производиться на скользящем столе такой вышины, чтобы рабочим, сидящим на табуретах, было удобно работать, причем каждый выполнял только одну операцию на партии магнето, медленно проползавших мимо. Раньше рабочий, выполнявший работу по сборке магнето, выпускал одно магнето каждые двадцать минут; теперь эта же работа была разбита на двадцать девять операций, производимых двадцатью девятью рабочими, и на сборку одного магнето уходило тринадцать минут десять секунд. Это был настоящий переворот.

Тот же метод был применен к изготовлению мотора. Один рабочий изготовлял мотор за девять часов пятьдесят четыре минуты. Когда сборка была поделена между восемьюдесятью четырьмя рабочими, время сборки мотора сократилось больше чем на сорок процентов.

В начале 1913 года этот переворот ударил по Эбнеру Шатту, помощнику мастера по завинчиванию гаек. Однажды солнечным утром ему велели идти на Джон Р.-стрит, которая проходит через завод Хайленд-Парк, и принять участие в опыте по сборке шасси, а шасси — это автомобиль на колесах, но без кузова. Для опыта была приготовлена платформа на колесах и веревка, длиною в двести пятьдесят футов, с воротом, чтобы тянуть платформу. Необходимые материалы были кучками разложены вдоль маршрута, и шестеро сборщиков передвигались вместе с платформой и по пути собирали шасси, в то время как люди с секундомерами и блокнотами записывали время.

При старом способе производства, когда автомобиль, как дом, строился на одном месте, на сборку шасси уходили двенадцать часов двадцать восемь минут рабочего времени. Этот примитивный опыт сократил срок изготовления шасси более чем вдвое. Поэтому вскоре пришлось сломать несколько больших корпусов и перестроить их. Была установлена движущаяся платформа, и различные части шасси поступали или при помощи крюков, подвешенных на цепях, или на небольших моторных тележках. Вскоре сборочный конвейер приподняли до пояса, а потом не замедлили появиться два конвейера — один для высоких и один для низких ростом.

Давно прошло то время, когда Эбнер Шатт путешествовал к складу, руками катил пару колес и отделял гайки с правой нарезкой от гаек с левой нарезкой и сам завинчивал их. Теперь он присматривал за группой рабочих, каждое движение которых было рассчитано инженерами. Готовые колеса, собранные на специальном конвейере, двигались на крюках и спускались точно до высоты, необходимой, чтобы их сняли и надели на ось. Рабочий, который делал это, не делал ничего иного, другой рабочий ставил гайки и слегка подвинчивал их рукой; и, наконец, третий рабочий завершал работу гаечным ключом. Прежде чем инженеры закончили изучение этих операций, они сократили время сборки шасси с двенадцати часов двадцати восьми минут до одного часа тридцати трех минут.

Когда этот метод производства был налажен, появилось непреоборимое желание увеличивать скорость конвейера. Генри Форд мог утверждать, как он постоянно и делал, что конкуренция не нужна и что он не признает ее; но в действительности он всю свою жизнь ни на минуту не прекращал конкуренции. На сотне различных заводов, разбросанных по Соединенным Штатам, делались попытки побить его. В конечном счете победить должен был тот, кто тем или иным способом сумеет больше выжать из рабочей силы. Это была истина, открывшаяся с первым движением первого рабочего, который добывал железную руду или собирал сок на каучуковых плантациях в тропических джунглях.

Отдел сбыта настойчиво требовал увеличения выпуска автомобилей. Когда завод выпускал тысячу автомобилей в день, те, кто руководил производством, знали, что, увеличив скорость сборочного конвейера на одну минуту в час, они в тот же день получат шестнадцать добавочных автомобилей. Почему же не попробовать? Несколько недель спустя, когда рабочие привыкнут к более быстрым движениям, почему не попробовать еще?

Никогда еще не было такого усовершенствованного аппарата для ускорения темпа работы. Достаточно было повернуть выключатель, и тысячи рабочих ускоряли движения. Это был невидимый налог, вроде акциза, который потребитель платит не сознавая того. Рабочий не имеет секундомера и не может сосчитать, сколько автомобилей поступает к нему за час. Даже если он узнает об этом от того, кто устанавливает скорость конвейера, — все равно это вроде косвенного налога, против которого он ничего не может поделать. Если он слабосилен, десяток здоровяков поджидают за воротами, чтобы занять его место; Молчи и делай, что тебе сказано!

20

Все это было очевидным, и никто не знал этого лучше Генри Форда. Это смущало его совесть, ибо он был идеалистом и хотел бы видеть людей счастливыми. Кроме того, он был в некотором роде экономистом и, опередив экономистов-профессионалов, понял, что, если он будет платить, рабочим высокую заработную плату, они смогут покупать фордовские автомобили. Чего Генри бояться высокой заработной платы, когда он может быть уверен, что получит все деньги обратно, — а между тем он будет иметь удовольствие изготовлять автомобили? Все основано на здравом смысле!

Генри заготовил "бомбу" и 5 января 1914 года бросил ее в публику. Фордовская автомобильная компания решила ежегодно распределять между своими рабочими премию в десять миллионов таким образом, что самым низкооплачиваемым рабочим завода будет обеспечен минимум в пять долларов в день. На эту премию уйдет около половины прибылей, которые компания ожидала получить в будущем году. В то же время рабочий день сокращался с девяти часов до восьми.

Это извещение прежде всего создало славу Генри Форду. До того был известен его автомобиль, но сам он был всего-навсего промышленником, каких много. И вот в мгновение ока он стал одним из национальных героев Америки. Возникла яростная полемика: на одной стороне рабочие и сторонники социальных переворотов, на другой — промышленники, коммерсанты и газеты, которые служили рупором этим последним. Первые говорили, что Генри Форд великий мыслитель, государственный ум в промышленности; вторые говорили, что он рекламист, помешанный, угроза общественному благополучию. Промышленность не может платить такой заработной платы, и всякий, кто говорит, что это возможно, заманивает рабочих в ловушку. "Явная утопия и противоречит всякому опыту", — говорила торжественная "Нью-Йорк таймс", и редакция послала в Детройт одного из своих сотрудников спросить Генри Форда: "Вы социалист?" Генри не знал точно, что такое социалист, но был уверен, что не является таковым.

Вторым следствием было то, что огромное количество рабочих Америки помчалось с первыми товарными поездами в Хайленд-Парк. Компания выпустила предупреждения, но слишком поздно. В первый день у ворот завода собралось десять тысяч рабочих, а к концу недели, когда фордовский проект должен был начать действовать, их была уже целая армия. На рабочих направили струи ледяной воды, и полиция два часа сражалась, отгоняя их от ворот. В окна полетели камни — печальный конец многообещающего дня. Полузамерзшие рабочие ушли, затаив злобу против Генри; но счастливцы, вроде Эбнера Шатта, которые были по другую сторону ворот, не очень-то тревожились. В мире идет жестокая борьба, и если у тебя есть что-нибудь, не выпускай из рук.

Мистер и миссис Форд проехались в Нью-Йорк и на себе почувствовали, что значит быть знаменитыми в Америке. Стая репортеров встретила их на вокзале, и вспышки магния возвестили о том, что прибыл герой. В вестибюле отеля фотографы переломали все пальмы в погоне за удачным снимком. Его ожидала гора писем, и в его номере пришлось выключить телефон. До сих пор Генри был обыкновенным американским гражданином; отныне ему придется жить как европейскому монарху, с вооруженной охраной и кордоном из секретарей, отделяющим его от простых смертных, которые одновременно и обожали и боялись его, — но в том и другом случае непременно хотели знать, что он думает о рабочих союзах, о сухом законе, о регулировании прироста населения и о положении в Европе; а также, что он ест за завтраком и какую зубную пасту употребляет.