Страница 60 из 65
Николай, бледный и растерянный, сорвал с вешалки пальто и ушанку и выскочил вон. Константин налил в стакан воды, приподнял голову Татьяны, дал ей пить. Таня закашлялась и через минуту раскрыла глаза; несколько раз непонимающе моргнула, бессмысленно оглядела комнату, чуть спустя ее взгляд остановился на круглом лице склонившегося над ней Веселова, и она узнала его.
— Костя… Костенька, — прошептала она, — что же это такое?..
— Ничего, Танюша, ничего, — успокоил Константин, — сейчас придет доктор. Коля в больницу побежал. Ты лежи… Воды дать?
— Доктор?.. Зачем?..
И тут она вспомнила все.
«Значит, я сознание потеряла и упала, а Николай… Николай… Нет, я не хочу его видеть, не хочу-у!»
Таня резким движением оторвалась от подушки и, вскочив с кровати, выбежала из комнаты.
31
Любовь Петровна вернулась вечерним поездом, не успев получить письмо мужа.
Стояла тихая звездная ночь.
Морозило.
Ярко мерцали далекие звезды. Сосны и ели, убранные порошей по-новогоднему, присмирели, словно дожидались торжественного часа.
Вот и Таежный!
Высоко над клубом горит на мачте пятиконечная звезда, буква за буквой загорается поздравление: «С Новым годом!» и через минуту гаснет, и опять опять, опять…
По улице, несмотря на мороз, гуляют принарядившиеся люди, где-то уже поют застольную, слышатся смех, шутки, в клубе заиграл духовой оркестр.
Любовь Петровна, проходя мимо больницы, завернула на огонек ординаторской.
— С приездом, Любовь Петровна! — встретила ее дежурная медсестра. — С поезда?
— Только что, — улыбнулась Заневская и не знала, что делать: то ли раздеваться, то ли идти домой.
— А мне не повезло, — грустно улыбнулась медсестра. — Все Новый год встречают, а я должна дежурить… А в клубе что творится! В фойе огромная елка, красивая такая — настоящий бал, говорят, будет… Ой, чуть не забыла! — перебила она себя. — Вас несколько раз спрашивал Михаил Александрович по телефону, приехали или нет. Я сказала, что должны быть сегодня…
— Да? — растерянно проговорила Любовь Петровна. — Ну, хорошо, так я пойду. Счастливо вам дежурить… С наступающим.
В доме не светилось ни одно окно.
«Видно, в клуб ушел», — подумала она и своим ключом открыла дверь. Прошлась по комнатам, надеясь найти письмо от дочери. В комнате мужа на письменном столе белел телеграфный бланк.
«Дорогие мамочка папочка Поздравляю Новым годом Желаю счастья мира вашей жизни крепко целую Верочка»
Любовь Петровна вздохнула, прочитала телеграмму еще раз.
Вышла в большую комнату, посмотрела на буфет. В буфете стояли бутылки с ее любимым вином — кагором, лежали банки консервов, колбаса, свертки, кульки.
Она запустила руку в один из них и вынула яблоко. В другом было печенье, в третьем — конфеты.
«Вот и отменена карточная система, и цены снижены. Люди радуются — лучше, легче жить… А у нас в семье…»
Она положила все на место и только теперь почувствовала голод. Достала из сумочки два бутерброда и быстро с ними расправилась.
«Пойду в клуб, — глянув на часы, решила она, — послушаю доклад и вернусь», — и стала переодеваться.
В зал клуба Любовь Петровна вошла в конце доклада. За столом президиума она увидела Леснова, Столетникова, Бакрадзе, Костикова, с краю сидел и ее Михаил. Леснов заканчивал доклад.
— …И, несмотря на отставание, в первых трех кварталах, — говорил он, — наш леспромхоз к концу года пришел с отрадными результатами. Мы дали стране семь тысяч кубометров леса сверх плана!
Зал радостно зашумел, зааплодировал.
— Сегодня мы впервые вручаем переходящее знамя Таежного леспромхоза первому лесоучастку, выполнившему квартальный план на сто восемнадцать процентов, а по ассортиментам — на сто двадцать один!
Знамя под бурные аплодисменты, туш и радостные возгласы лесорубов принял из рук замполита Верхутин.
— Нашему лесоучастку оказана большая честь, — сказал он, — первым в леспромхозе получить переходящее знамя. Разрешите от имени наших лесорубов заверить всех вас, что мы еще лучше будем работать в новом году. Квартальный план выполним в два с половиной месяца, дадим сверх плана пять тысяч кубометров леса!
«Хорошо работает леспромхоз, — подумала Любовь Петровна. — Молодец, Леснов. И Михаил как будто изменился, — мелькнула радостная мысль. — Его лесоучасток лучший, хотя… он и раньше не из плохих был».
А в это время Бакрадзе зачитал приказ директора о премировании, и Седобородов вручал премии. Заневский с каким-то особым чувством гордости и смущения получил отрез на костюм.
«Эх, жаль, что Люба не приехала, — с сожалением подумал он, — как хорошо было бы вместе провести вечер!»
Он сел на место, посмотрел в зал, и вдруг сердце его радостно забилось: он увидел в задних рядах кресел жену и даже не сразу поверил себе. Хотел встать и пойти в зал, но тут наклонился к нему Леснов, потом с вопросом обратился Зябликов.
Так он и не ушел в зал до конца собрания.
Любовь Петровна думала выйти из клуба незаметно, но столкнулась с Павлом.
— Что же это вы уехали, не предупредив никого, — улыбнулся он, пожимая ей руку.
— А кого я должна была предупреждать?
— А мы пришли с охоты, привезли четырех медведей, а хозяйки дома нет, — продолжал Павел. — Пришлось самим хозяйничать…
— Здравствуй, Люба, — сказал Заневский, подходя к ним, — с приездом!
— Спасибо, Миша, — пересиливая волнение, спокойно ответила Любовь Петровна, глядя на бледное лицо мужа. — Поздравляю тебя с успехом и… премией.
— Спасибо, Любушка, большое спасибо!
А праздник разгорался. В просторном, красиво убранном фойе уже кружились вокруг нарядной елки пары, сыпались словно снежинки конфетти, оркестр играл вальс.
Павел пригласил Любовь Петровну. Лавируя между пар, он кружил легко и уверенно.
— А сейчас пойдемте к нам, — сказал, он когда танец окончился. — Мама уже, наверно, волнуется… Нет-нет, вы не протестуйте, Любовь Петровна, — быстро зашептал Павел, видя, что она хочет возразить, — не обижайте меня и моих стариков.
— А он тоже будет? — строго спросила она.
— Да, — просто ответил Павел.
32
Раздольный заливал свою злость вином…
Он явился в клуб к концу собрания. Сидел в последнем ряду у дверей.
После доклада стали вручать премии.
Он даже улыбался и аплодировал Заневскому, Костикову, Зябликову и лесорубам, а в груди клокотало, горело.
— А почему вас не премировали? — насмешливо улыбаясь спросил его десятник погрузки соседнего лесоучастка, сидевший рядом. — Ваша же погрузка на первое место вышла!
— Я за премией не гонюсь, — стараясь быть равнодушным, небрежно проговорил Раздольный. — Не по душам, видно, пришелся некоторым, что правду-матушку в глаза режу…
После собрания отправился, было, домой, но вспомнил, что там никого нет, и никто ему ничего не приготовит, что весь вечер придется сидеть одному, прислушиваясь к каждому шороху, к шагам на улице, чего-то томительно ждать, вздрагивать от своих же мыслей. И направился к буфету.
Заняв место за дальним столом, Раздольный пил, почти не закусывая.
Он хотел опьянеть, затуманить возбужденный мозг, но хмель не действовал.
Злость на всех и все, страх, никогда не покидавший его — все слилось в жгучий комок ненависти к тем, кто заставил его жить в глуши и постоянно дрожать. Подошел знакомый десятник.
— Что это ты, Раздольный, ничего себе, сколько выпил!
— Пей, Абрам Ефимович, одну жизнь живем! — протянул Раздольный граненый стакан. — Что, не хочешь? — зло прошипел он, видя, что тот собирается сесть к другому столу. — Не-ет, ты пей со мной, не б-ойся, т-теперь-то я тебе н-ничего не сделаю… п-прошло время… — махнул он рукой, опуская голову на бутерброды.
«Что это он говорит, какое время прошло? И почему я его должен бояться? — недоумевал десятник. — Свихнулся, что ли?»