Страница 39 из 65
— На волок, на волок, Гриша, — весело кричал Павел Верхутину. — Старайся класть деревья так, чтобы вершины были в сторону трелевки!
— Ничего, Павел Владимирович, сейчас ветки обрубят, и волок будет чист! — отозвался звеньевой и посмотрел в сторону трактора.
Машина подошла к очищенным хлыстам, развернулась и, чуть осадив назад, стала. Рабочие начали комплектовать пачку древесины.
— Гриша, скажи, чтобы на вершинах хлыстов оставляли два-три толстых сучка, — крикнула Татьяна Русакова из кабины, — а то при трелевке чокеры[3] соскакивают!
— Ладно, Таня, будем оставлять! — заверяют сучкорубы.
— Готово, Татьяна, трогай!..
Настроение Павла поднимается и потому, что трелевка идет успешно, а трактористы с каждым рейсом берут пачку хлыстов больше прежней, и потому, что кряжевщики к концу рабочего дня почти загружены раскряжевкой.
«Еще несколько дней, и лесоучасток станет перевыполнять график», — радостно думает Павел.
На следующий день автомашины с трактористами-трелевщиками выехали на лесоучасток на полчаса раньше лесорубов. К началу работы приехали не только Заневский со Столетниковым, но и все начальники лесоучастков. Они с интересом рассматривали разделочные эстакады, волоки, наблюдали, как трактористы комплектуют на пасеках пачки хлыстов и трелюют их к верхним складам.
Заневский с часами в руках следил за ходом работ. Сначала он удовлетворенно усмехался: трактористы трелевали по четыре-пять кубометров. «Я говорил, — думал он, — что больше пяти кубиков не возьмут и — пожалуйста!» Но вот Татьяна Русакова привезла шесть кубометров, еще и еще, а к концу рабочего дня директор увидел, что трактористы сделали по десять-двенадцать рейсов.
— Михаил Александрович, — сказал Столетников, — одно звено Верхутина на восемнадцать кубометров превысило прежнюю выработку.
Заневский молчал.
— Товарищи, лесоучасток на сто два и шесть десятых выполнил дневной график, — сообщил Седобородов, явившись с лесосклада. — Вот те и трелевочные трактора!
Заневский посмотрел на технорука и отвернулся.
— А зимой они должны трелевать больше, чем сейчас, — продолжал ни к кому не обращаясь Седобородов, — потому как снег закроет все корни, ямы и пни, и волок натертый будет, — и повернулся к директору и замполиту: — Однако, теперь есть шанс выполнить план, а?
Заневский пожевал губами и промычал что-то неразборчивое.
— Думаю, да, — сказал Столетников. — Только жаль, ждать придется, когда остальные трактора пришлют, — с сожалением закончил он, и Заневский понял, что это упрек в его адрес.
Он взял себя в руки и подошел к Бакрадзе.
— Васо Лаврентьевич, виноват, — глухо произнес он, глядя куда-то выше его головы. — Доказали вы с Лесновым, что я был неправ. Поздравляю вас с успехом, — и протянул руку, — и вас, Павел Владимирович… Спасибо!
28
Дома Заневского ждали вести не из приятных.
— Папа, — встретила его Верочка, — тебе несколько раз звонили из райкома. Просили передать, что завтра — бюро, приглашают к десяти часам…
Заневский нахмурился и ушел к себе.
«Что же скажут на бюро?» — думал он.
Подошел к столу, тяжело опустился на стул и с безразличием оглядел комнату.
«Ну, покаюсь, скажу — виноват, не понимал. Ну, прочтут нотацию и простят. В крайнем случае, замечание вынесут, даже пусть выговор… А я ведь, если начистоту говорить, от тракторов отказался не потому, что не верил в них, а потому, что мечтал, чтобы план срезали».
Стало самому стыдно своего признания, и он постарался думать о другом — хотя бы о предложении Леснова объединить все пилорамные, клепкорезные и шпалорезные станки и создать свой лесозавод. Его так поглотила эта идея, что он потянулся к карандашу и бумаге, начал чертить, что-то вычислять и подсчитывать.
«Это же превосходная мысль, — восхищался он. — Сырье под боком, электростанция вполне может работать на отходах, затраты на подвозку леса минимальны, а прибыли, прибыли какие!.. Да, зря я обругал Леснова, когда мне Раздольный рассказал, что режут штакетник и тарную дощечку из горбыля!»
Потом он подумал о лесоучастках и стал записывать в блокнот, что надо сделать в первую очередь, но, вспомнив о предстоящем бюро, задумался.
«Как некстати оно, — насупился он, — только разворачиваться начал, надо перестраивать все… а придется ли? — испугала мысль. — Может, на мою долю и не достанется?..»
Много передумал за эту ночь Заневский.
Было поздно. Зная, что надо проснуться со свежей головой, он несколько раз ложился в постель, но сон не приходил. Заневский поднимался, вновь и вновь шагал по комнате, и только когда забрезжили первые проблески рассвета, забылся беспокойным сном…
29
Проснулся Заневский раньше обычного.
Глянув на часы, он убедился, что вставать рано, и, заложив за голову руки, продолжал лежать, еще и еще раз обдумывая свое поведение на бюро.
В конторе его уже поджидал Скупищев. Начхоз был встревожен — его тоже вызывали.
— Что же теперь будет, Михаил Александрович? — пролепетал Скупищев, входя за директором в кабинет.
— По заслугам и награда. Недоволен? — с язвительной усмешкой сказал Заневский, понимая, что издевается не только над начхозом, но и над собой. — Любишь кататься, — люби и саночки возить!
Он сел за стол и принялся подписывать принесенные Зиной Воложиной бумаги, затем разговаривал по телефону с замполитом, и Скупищев понял, что говорили о бюро.
— Электропилы и топоры со склада выдал? — спросил его Заневский, откладывая в сторону ручку и поднимая на начхоза колючий взгляд.
— Михаил Александрович, да разве теперь можно думать о…
— Не выписал?.. Не выдал?!
Заневский не мог себя сдержать. Он быстро встал и, выйдя из-за стола, приблизился к Скупищеву, схватил его за борта пиджака и начал в бешенстве трясти.
— Негодяй!.. Подлец!.. Да я тебя сам, без бюро, вышвырну из леспромхоза, под суд отдам! Ты у меня узнаешь, как…
— Что здесь происходит? — спросил Столетников, с недоумением останавливаясь у порога.
— По душам разговариваем, — зло усмехнулся Заневский, приходя в себя и отпуская побледневшего Скупищева. — Сейчас же марш выписывать инструмент, — приказал он.
— Так я опоздаю на бюро, Михаил Александрович, Александр Родионович, неужто до вечера не потерпят с инструментом? — взмолился Скупищев. — Есть же у них…
— Во-он отсюда, или я тебя… — закричал Заневский, сжимая огромные кулаки, но Столетников сердито глянул на него, и директор, стиснув зубы, не окончил фразы.
— Я, Иван Иванович, распоряжение директора не собираюсь отменять, выписывайте, — строго сказал Столетников и добавил: — Мы вас подождем.
К райкому партии машина подъехала ровно в десять.
Поздоровавшись с Нижельским и членами бюро, Заневский искоса удивленно глянул в сторону дочери — «почему и она здесь» — и сел в конце стола. Рядом разместились замполит, начхоз, через минуту вошел Павел Леснов, и секретарь объявил повестку.
Слово предоставили Заневскому.
— Я прошу бюро, — начал он, — разрешить мне выступить позднее, — волнуясь, сказал Заневский.
Ему разрешили.
Выступления дочери он почти не слушал. В голове теснились мысли, не имеющие ни прямого, ни косвенного отношения к происходящему. Почему-то вспомнилось детство, похороны отца, и он ясно увидел мать, ее широко открытые глаза, устремленные на гроб, распущенные волосы и пронзительный крик, когда закрыли гроб. Потом вспомнил тридцатую дивизию, Чонгарскую переправу, где был ранен в гражданскую войну.
Слово предоставили Леснову, за ним Столетникову. Спокойно и убедительно замполит показал причины застоя в леспромхозе, проанализировал их, сделал выводы. Заневский не мог не признаться себе, что Столетников лучше его, директора, знает положение дел.
«Когда же он успел изучить технологию, — думал Заневский, — можно подумать, что имеет специальное образование!»
3
Чокер — короткий кусок троса с крючком на одном конце и прикрепленный другим к кольцу, скользящему по тросу.