Страница 14 из 19
Действие четвертое
Лица
Крутицкий.
Анна.
Настя.
Епишкин.
Фетинья.
Мигачева.
Елеся.
Петрович.
Лютов и два будочника.
Декорация та же. Рассветает.
Явление первое
Анна и Настя выходят из дому; Крутицкий в кустах сада Епишкина.
Анна. Михей Михеич, где ты бродишь?
Крутицкий (выходя из кустов). А? Кто тут? Кто тут? (Увидав Анну.) Ты зачем? Ты что не спишь? Ты спи, спи! Я стерегу.
Анна. Отдохни немножко, ты старый человек.
Крутицкий. Нет, нет, ты поди спи, ты спи!
Анна. Да как мне уснуть-то! Ты всю ночь бродишь; Настя вот с вечера все металась да бредила, а теперь вот проснулась, плачет. Мы бы посидели на крылечке. А ты бы пошел, соснул.
Крутицкий. Нет, нет, я тут погуляю.
Анна. Ну, как хочешь. Сядь тут, Настенька! Ветром тебя обдует, лучше тебе будет.
Настя. Какой страшный сон! Я и теперь вся дрожу!
Анна. Да ты что видела, милая? Чего так испугалась?
Настя (в дремоте). Будто иду я по улице и вижу свои похороны. Несут меня в открытом гробе…
Анна. Ты засыпаешь, никак?
Настя. Нет. И сама я на себя смотрю. И все я будто прячусь от людей, все совещусь. Надета на мне шинель, старая, изорванная, и странно… какая-то она двуличневая. В одну сторону отливает одним цветом, каким уж — не помню, а в другую золотым… Спать хочется… Так и сквозит, просвечивает золото. И, как будто… (Засыпает, прислонясь к плечу Анны.)
Анна. Ну, уснула.
Настя (во сне). Держите меня, не выпускайте!
Анна. Э, матушка, вот ты что заговорила. Настенька, проснись! Пойдем в комнату, там уснешь.
Настя. А? Что вы? Где я? Пойдемте!
Анна. Михей Михеич, мы пойдем домой.
Крутицкий. Идите, идите, я постерегу.
Анна. Что ты, Михей Михеич, все стережешь! Этак и в самом деле подумают, что у нас денег много. Еще убьют, пожалуй; с тобой до беды доживешь (Уходит, Настя за ней.)
Крутицкий. И убьют, и убьют. Чувствует, бедная.
Из лавки выходит Лютов.
Явление второе
Крутицкий, Лютов.
Лютов (в дверь лавки). Сделай милость, Истукарий Лупыч, не торгуй по ночам! Нехорошо. (Подходит к Крутицкому.) Ну, что?
Крутицкий. Не были, не пришли нынче. Что делать-то, не пришли.
Лютов. Да и не придут. Только вы полицию беспокоите.
Крутицкий. Нет, батюшка, Тигрий Львович, нет. Уж я вам их заманю, нарочно заманю. Я старый подьячий, я свое дело знаю. Разом всю шайку накроете, орден получите.
Лютов. Недурно бы.
Крутицкий. Верно, верно. Я сам слышал своими ушами, как они сговаривались.
Лютов. Ну, теперь светло, я свою команду возьму. Надо квартал дозором обойти. (Подает руку Крутицкому.)
Крутицкий. Уж завтра-то не откажите, батюшка, батюшка. (Подобострастно берет обеими руками руку Лютова и несколько раз кланяется.) Возьмите теперь, возьмите.
Лютов дает свисток и уходит; два будочника выходят из кустов и издали идут за ним.
Я от старых сыщиков слышал: никогда ты вора не хватай прежде времени, не мешай ему, не мешай, а то он на суде отвертится. А ты дай ему дело сделать, дай ему простор, да тогда и бери его. Вот мы их впустим, да и дадим им время распорядиться… Ведь, может быть… Что делать-то! Что делать-то! (Утирает слезы.) Может быть, они Анну и тук! (Делает рукой жест, как рубят топором.) Что делать-то! Зато уж всех на каторгу, всех на каторгу. Жаль Аннушку, да что ж! Это смерть хорошая; все равно что мученица. Да, да. А воров-то на каторгу.
Входит Елеся.
Явление третье
Крутицкий, Елеся.
Крутицкий. Откуда ты?
Елеся. Где был, там нету, Михей Михеич!
Крутицкий. Что ж ты бродишь по ночам! Что ты бродишь?
Елеся. Будешь бродить, Михей Михеич, как из дому-то ухватом. Разве б я спать-то не умел? Да, видно, скачи враже, як пан каже. Вот и скачи по холодку-то и слоняйся, как вор.
Крутицкий. Да, как вор, как вор.
Елеся. А что у нас тут воров, Михей Михеич!
Крутицкий. Много?
Елеся. Страсть! Я всех знаю.
Крутицкий. Знаешь?
Елеся. Знаю, Михей Михеич. Я по ночам рыбу ловлю, так часто их вижу. И, как их увижу, сейчас с ними в разговор: «Здравствуйте, господа жулики!» А они мне: «Здравствуйте, господин Мигачев!» — «У меня, в моем переулке, чтоб честно и благородно!» — «Слушаем, Елисей Иваныч!» — «А то смотрите!» — «Будьте покойны, Елисей Иваныч!» Вот я как с ними! Я над ними командую, задачи им задаю. Видели у Ларисы собачку маленькую, лохматенькую? Это я ей подарил. Говорю: «Господа жулики!» — «Что угодно, Елисей Иваныч?» — «Вы, говорю, по разным местам за своим промыслом ходите, так уж вам кстати. Чтоб была мне, говорю, собачка, маленькая, лохматенькая, хвостиком вот так!» — «Предоставим, Елисей Иваныч». Через день готова в лучшем виде, так точно.
Крутицкий. Ты мне их укажи как-нибудь, чтоб мне их в лицо-то знать. Укажи!
Елеся. Извольте. Да вот сейчас все эти воры подле нас будут.
Крутицкий (с испугом). Где? Где?
Елеся. А вот сюда в лавочку один по одному соберутся. Квартальный ушел из лавки?
Крутицкий. Ушел.
Елеся. Ну, так уж гляди, есть кто-нибудь.
Крутицкий. Как же я их не видал?
Елеся. У них с той улицы особый ход есть. У всякого плута свой расчет, Михей Михеич.
Крутицкий. Много их?
Елеся. Человек восемь. Сбудут свой товар Истукарию Лупычу да уж налегке и разойдутся по своим местам. Вон в окошечко смотрят.
Крутицкий. Куда смотрят?
Елеся. Дозор нейдет ли, да и на вас поглядывают.
Крутицкий (прячась за Елесю). На меня?
Елеся. Что, мол, такой за новый сторож проявился. Им тоже нужно сторожей знать; они тоже свою осторожность должны иметь.
Крутицкий. Я не стеречь, я так вышел, погулять, не спится.
Елеся. А дубина-то зачем с вами? Ха-ха-ха!
В лавке хохот.
Крутицкий (испугавшись). Я брошу ее, Елеся, брошу ее.
Елеся. Бросьте лучше; а то ведь она об двух концах. (Хохочет.)
В лавке хохот.
Крутицкий. Чему они смеются, Елеся, чему?
Елеся. Страсть напущают.
Крутицкий. Они нас это, нас пугают?
Елеся. Да вы не бойтесь. Это они игру ведут. Так, шутя. А все ж таки, чтобы и опасались. Что же это вы такое стережете?
Крутицкий. Молчи ты, услышат.
Елеся. Видно, у вас и вправду денег много.
Крутицкий. Молчи ты, молчи, болтун! Эх, какой ты болтун. Ну, что ты болтаешь, ну, что! Ведь услышат!
Елеся. Ну, а нет, так нет. Мне что.
Крутицкий. Да зачем болтать, зачем болтать? Ну, услышат, что у меня деньги, ну, убьют меня, ну, туда мне и дорога, я уж старик. А тебе-то нехорошо; ты молодой человек, а все болтаешь. Так вот болтуном и прозовут, и нехорошо. Все и будут: болтун да болтун! Ну, что? Ну, что?