Хорошие люди

— Ты тоже ему пишешь?

— Нет. Это только один раз… Пусть Костя получит письмо, ему будет очень приятно. И больше я писать не буду… Неужели ты меня ревнуешь к нему, милый мой солдатик? К этому рецидивисту?

Однако не прошло и месяца с тех пор, как они вселились в новую квартиру, а Станислав обнаружил однажды в почтовом ящике письмо из лагеря. Вывод напрашивался один: Людмила продолжала переписку с Костей, она успела сообщить ему свой новый адрес.

После недолгого размышления Станислав бросил конверт обратно в ящик. Пусть Людмила сама обнаружит письмо. Интересно, что она скажет по этому поводу?

Людмила не сказала ничего. Она вообще утаила от Станислава факт получения письма. И тогда за утренним чаем Станислав, сказал (не мог смолчать):

— Кажется, в ящике лежало письмо…

— Да, — поспешно ответила Людмила. — От подруги… вместе учились. Когда-то…

— Подруга тоже сидит?

Людмила покраснела, вскочила со стула, закричала:

— Читать чужие письма подло!.. Какое тебе дело до моей переписки?!

— Мама, не надо! — заплакала Оля; девочка спокойно играла в углу комнаты с куклами, пока не услышала звонкий голос матери.

— Я сейчас перестану, доченька… Сейчас… — На глазах у Людмилы выступили слезы. Она продолжала кричать: — Это подло… мерзко… распечатывать чужие письма.

— Я не распечатывал, — Станислав жалел теперь о том, что достал письмо из ящика, о том, что довел Людмилу до истерики. Это был не первый случай, когда Людмила теряла почву под собой; но, пожалуй, впервые Станислав видел ее в слезах. — Извини, Людочка. Я не хотел. Конечно, ты можешь переписываться с кем хочешь, это твое право.

В тот же миг она бросилась к нему:

— Нет-нет, ты прав, Стасенька, ты по-настоящему прав!.. Я не знаю, что на меня нашло, мне так стыдно… Ты сто раз прав, и ты прав, что ревнуешь меня к этому человеку. Даю тебе слово, что я не напишу больше Косте ни одной строки, ни единой!.. Мне очень, очень стыдно перед тобой!.. — Она обнимала его, а Станислав старался высвободиться из ее объятий, он спешил на работу. — Все же ты на меня обижаешься, да? Ты меня не простишь, да?

— Не обижаюсь, но мне надо идти.

«На что я должен обижаться? — думал он по дороге на фабрику. — На то, что она пишет этому человеку, или на то, что попыталась солгать?» Но ведь и сам он поступил не очень честно. Оставить письмо в почтовом ящике вместо того, чтобы положив его на стол! Если бы Людмила увидела, что Станислав знает о письме, разве стала бы она лгать? Выходит, что на эту мелкую ложь она была спровоцирована им. Кто же должен нести ответственность? Но в таком случае возникает другой вопрос: зачем Людмила по-прежнему переписывается с Костей? Что дает ей эта переписка? Моральное удовлетворение или что-то большее? Может, Людмила действительно пишет ему просто из жалости?

Станислав ничего не решил. Он только постарался уверить себя в том, что подобное не должно больше повториться, что он никогда не станет интересоваться перепиской жены и пусть все идет так, как идет. Возможно, общение Людмилы со своим бывшим мужем (или кем он там ей приходится) — это маленький спектакль, в котором она участвует только потому, что ей скучно. А Людмиле действительно было скучно — этого нельзя отрицать. Походы в кино не занимали много времени, телевизор они пока не могли купить, потому что, по ее выражению, «есть много других дыр»: ему нужно было купить новое пальто, ей — новые костюм и туфли, Оленьке — новую шубку, новые туфли и колготки, колготки, колготки. Большая же часть зарплаты уходила на еду.

Слав недавно бригадиром станочников, Станислав приносил домой в иные месяцы до трехсот рублей, да и Людмила зарабатывала неплохо, но почему-то денег всегда не хватало.

Людмила скучала еще и потому, что не могла постоянно ходить по магазинам, не могла делать обновки так часто, как ей хотелось бы…

— Ты говорила, что есть много других дыр, — сказал Станислав. — Отсутствие телевизора — это тоже дыра. Оля бегает к соседям смотреть мультики. Тебе не обидно?

— А что делать?

— Давай не будем покупать мне пальто?

— Чтоб ты ходил охряпкой?

— У меня старое пальто — любо-дорого посмотреть!

— Ну да! Ты его уже три года носишь.

— Пальто можно пять лет носить.

— Да… Конечно… И можно всю жизнь не снимать… А мне думаешь, приятно, когда мои знакомые смотрят на тебя и шепчутся «Людкин муж ходит как алкаш какой…»

— Почему именно, как алкаш?

— Это я так, к слову.

На фабрику в этот день Станислав приехал одним из первых. Он взял себе за правило: перед началом смены внимательно осматривать все станки на своем участке (так делал когда-то и отец), проверить наличие инструментов и приспособлений. С тех пор, как Вахтомина назначили бригадиром — а случилось это месяцев шесть тому назад, — Станислав начал испытывать большую ответственность перед людьми, которые работали рядом. Он не хотел быть бригадиром, но избрали именно его. А не хотел бригадирствовать он потому, что предпочитал отвечать только за свою работу, и, во-вторых, — и это было главное — не привык руководить людьми. Считается, что бригадира выбирает коллектив, но все случилось гораздо проще: Вахтомина вызвал начальник цеха и сообщил ему о том, что с 1-го числа он должен приступить к этой должности. Возражать было бы бесполезно; Станислав видел, что его возражений не примут.

Давным-давно, когда он впервые столкнулся с обработкой дерева, Станислав поразился, насколько проста технология этого производства. Теперь он ничему не удивлялся — привык. По-прежнему лишь одно обстоятельство казалось ему странным: люди работают чуть ли не в полсилы, но деньги получают за полный рабочий день. Ему было трудно стать таким, «как все». Станислав трудился с таким же жаром, с каким начал работать в юности, когда пришел в смену своего первого наставника Вадима Кирьяновича Рожкова. Станислав не ходил на перекуры, потому что не курил и потому что считал преступлением выключать станок в разгар рабочего дня. Первое время его новые товарищи по цеху, рабочие с приличным трудовым стажем добродушно посмеивались: «Оголодал в армии по гражданке, вот и вкалывает». Но минули дни, недели, месяцы — и люди стали более внимательно присматриваться к Станиславу: может, он хочет славы и вкалывает, чтобы стать со временем с начальством накоротке? К Станиславу начали относиться настороженно и с некоторой долей отчужденности. Некоторые станочники явно сторонились его, здоровались сквозь зубы, в свои компании не приглашали. Но снова прошли дни, недели, месяцы, и снова изменилось отношение к Станиславу. Люди поняли, что, работая в бригаде, где результаты труда идут в общий «котел», один отдельно взятый станочник никак не может искать и находить для себя какую-то выгоду от своей работоспособности. Если же Станислав Вахтомин работал за двоих, то бригада только выигрывала от этого. И еще люди поняли: Станислав работает так здорово не потому, что ищет выгоду для себя, а потому, что иначе не может. Постепенно, незаметно для неопытного глаза, перекуры в бригаде стали более редкими, и показатели работы повысились. Возможно, не каждый нашел бы в себе мужество признаться в том, что его «вдохновил» пример Станислава Вахтомина, но люди действительно стали трудиться лучше. Хоть Станислав и не допускал мысли о том, чтобы выделиться, но именно это и случилось. Он стал бригадиром. Однако и теперь он не изменился, если не считать того, что у него появились некоторые новые обязанности. Бригадир Вахтомин не понукал членов бригады, не стоял у них над душой; он предоставил км полную свободу действий. И тем не менее вахтоминский коллектив стал лучшим в цехе. «Вот это бригадир!» — говорили о Станиславе. Его стали хвалить на всевозможных совещаниях и собраниях, и он, если не удавалось отвертеться от выступления, говорил: «Я не сделал ничего особенного». И он действительно считал, что не сделал ничего особенного. Часто, очутившись в цехе задолго до прихода остальных, окунувшись в море знакомых запахов, увидев перед собой пролет заготовительного цеха и ровные ряды молчащих пока станков, Станислав вспоминал отца. Теперь Станислав другими глазами смотрел на многие события, происшедшие в ту пору. Под другим углом зрения увидел он и деятельность отца. На память начали приходить слышанные когда-то Станиславом разговоры рабочих о мастере Клавдии Сергеевиче Вахтомине, о всех отрицательных сторонах в его деятельности. И, разворошив память, Станислав делал вывод: скорее всего, у отца отсутствовала добрая квалификация, а нехватку деловых качеств он старался компенсировать сверхактивной общественной работой. Станислав Вахтомин был далек от мысли судить своего отца; напротив, он давно «реабилитировал» его. Станислав хотел лишь, наблюдая за отцом издалека, возвращаясь мысленно в прошлое, понять: чем отец жил все последние годы — именно в те годы, когда сам Станислав начал познавать себя а окружающий мир? Но если Станислав не собирался судить своего отца, то теперь, увидев в новом свете многие отцовские поступки, пытался оправдать те из них, которые никому не причинили вреда (во всяком случае, видимого вреда), и от которых, если кто и пострадал, так это сам отец.