Хорошие люди

— Владимир Петрович, там рабочие пришли.

— Сегодня не приемный день, — ответил директор.

— Они говорят, что очень важное дело. Как раз они из смены товарища Вахтомина.

Владимир Петрович выпрямился в кресле:

— Вот как? Пусть входят.

Владимир Петрович, — Вахтомин заволновался, — да они вам сейчас всякого такого наговорят…

— Ну что же, послушаем, — директор снова прикрыл глаза.

Вот когда стих гнев Вахтомина. Вот когда он понял, что перегнул палку. Он испугался: сейчас рабочие накинутся на него, и он ничем не сможет обелить себя. Он был силен против Рожкова один на один. Тогда, когда Рожков хотел убедить его, что ничего особенного не произошло. А теперь Вахтомин почувствовал слабость. Он ничем не сможет оправдаться, если рабочие начнут обвинять его. Сейчас они войдут гурьбой и…

Вахтомин понял, что директор больше не станет слушать его. Владимир Петрович сидел в своем кресле, скрестив руки на животе и полузакрыв глаза. Клавдий Сергеевич ждал катастрофы.

Рабочие смены не вошли в кабинет. Вахтомин облегченно вздохнул, когда увидел только одного станочника — самого пожилого и самого уважаемого человека в смене.

— Здравствуйте, Владимир Петрович.

— Здравствуйте. А где остальные?

— Мы посоветовались и решили, что незачем заходить к вам всей компанией.

— Тоже правильно. Что случилось?

— Владимир Петрович, мне поручили сказать, что смена отказывается работать под началом Вахтомина. Мы хотим, чтобы нам прислали опытного и грамотного мастера.

Пол зашатался под ногами Вахтомина, и Клавдий Сергеевич, сам того не замечая, опустился на стул. Кабинет директора заволокло туманом. Владимир Петрович и рабочий говорили о чем-то; Вахтомин понимал, что директор сердится на «парламентера», но не мог уяснить смысл слов, которые звучали в кабинете. Вахтомин впал в прострацию. Когда Владимир Петрович сказал ему что-то, он закивал головой и ответил с готовностью: «Конечно, конечно, я понимаю». Директор повысил голос:

— Клавдий Сергеевич, вы меня не слышите?

— Да-да, я слушаю.

— Идите в цех, работайте, разберемся.

Вахтомин поднялся со своего места и направился к двери, в усилием переставляя ноги.

Он не ожидал такого поворота событий. Он был уверен в том, что прав. И вдруг — такое…

Вернувшись в цех, Клавдий Сергеевич увидел, что работа здесь кипит вовсю. Вахтомин, остановившись, молча наблюдал за рабочими. Он словно впервые увидел их; если говорить точно, он впервые увидел их другими глазами. Вахтомин не принимал их всерьез никогда, он редко когда разговаривал с рабочими цеха о посторонних вещах. Только — о производстве: план, качество, количество, трудовая дисциплина. Все! Вахтомин с самого начала убедил себя в том, что быть с рабочими накоротке очень вредно, что «каждый сверчок должен знать свой шесток», что рабочие должны работать, производить материальные ценности, а не рассуждать с начальством о погоде или о других посторонних вещах. Вахтомин свыкся с мыслью о том, что он — начальник, а это дает ему известные привилегии перед всеми другими, которые начальниками быть не могут; те другие обязаны во всем слушаться его и беспрекословно ему подчиняться.

Но неожиданно рабочие смены показали зубы!

Вахтомин медленно двигался по цеху, останавливаясь то у одного, то у другого станка. Он пытался давать советы — рабочие не обращали на него внимания; то есть они немедленно выполняли его указания, если в этом действительно была необходимость, но в разговор не вступали, на вопросы не отвечали, делали вид, что сильно заняты.

— Пошел бы перекурил, — сказал Вахтомин одному из молодых ребят.

— Некогда, — последовал ответ.

«Сволочь», — стиснул зубы Клавдий Сергеевич.

Хорошо же, он им покажет. Он им покажет, где раки зимуют. Он…

Что он? Что?

Он никому и ничего не сможет уже доказать. Завтра его уволят — и дело с концом. Начальство не посчитается с его заслугами, если действительно встанет такой вопрос. Против целого коллектива не попрешь. Не поможет даже членство в месткоме профсоюза — вышвырнут, и поминай, как звали.

И снова, еще ощутимее, чем прежде, навалилась на Вахтомина многопудовая тяжесть пустоты. От нее не было спасения. Теперь Станислав потерян окончательно — это Вахтомин знал наверняка. Марина Фабрициева если и может стать опорой, то ненадолго. От матушки проку мало. Юрка — пацан неразумный, на него не облокотишься…

Пустота вокруг Вахтомина становилась все более гулкой и пугающей. Вахтомин думал о возможных спасителях, но не думал о том, что спасти себя может только он один. Он один! И для этого он должен был поломать свой характер — раз и навсегда. Для этого ему нужно полюбить людей, что не требует больших жертв. Ему нужно научиться слушать других. Вахтомину надо научиться любить родных детей и мать. Ему еще не поздно полюбить, кроме своей новой жены, память об Александре. Впрочем, новую жену он тоже не любил. Она понадобилась ему только для того, чтобы возвысить себя в собственных глазах: посмотрите, люди, как заботится Клавдий Сергеевич Вахтомин о родных детях — он нашел им мать! Пока была жива Александра Сергеевна, он третировал ее: и когда пил, и когда бросил пить, чтобы начать вести новый образ жизни. Он третировал Александру даже тогда, когда думал, что делает доброе дело. Вахтомин никого не любил — и многие не любили его. Иногда люди рождаются с физическими недостатками. Вахтомин родился с холодным и черствым сердцем. И мог ли он поломать себя и научиться любить, если до сих пор сердце оставалось закрытым для высоких чувств? Когда нет любви, появляется пустота. От нее ничто не спасает. Ничто и никогда. Вахтомин не мог переделать Вахтомина, потому что даже если бы он понял, что сам виноват во всех бедах, у него не было бы шансов на спасение.

Пятидесятилетнее сердце не зажечь. Оно подымит и погибнет, не согрев собственного хозяина.

С вечера валил снег — чистый, крупный, пушистый. Почти половину смены Клавдий Сергеевич просидел в комнате мастеров и безучастно смотрел в окно. Он смотрел в окно и тогда, когда стемнело. В свете прожектора, установленного неподалеку от заготовительного цеха, летали вверх и вниз снежинки, суетились, крутили замысловатые хороводы и ложились на землю, на деревья, на крыши. И вдруг — увидел Вахтомин — небольшой порыв ветра встревожил снежный хоровод. Началась настоящая метель, и уже непонятно было, падает снег с неба или ветер поднял снежинки с земли, разметав сугробы.

В полночь, когда Клавдий Сергеевич закончил смену и вышел из ворот комбината, в лицо ударила пурга. Вахтомин шел навстречу ветру, кланяясь вперед и поминутно проваливаясь в сугробы. Все в селе спали, на улицах не было ни души, даже собаки не лаяли. Вахтомина обогнали рабочие смены, весело переговариваясь о чем-то; скоро вдалеке затихли их шаги, остался лишь тоскливый свист ветра.

Вахтомин машинально шел и шел вперед, пока село не осталось позади. Наступил момент, когда все вокруг потонуло в шелестящем мраке. Обычно Вахтомин всегда шел на огонек в деревне (это светилось окно в его доме, он просил оставлять в комнате свет, если погода портилась). Но сейчас огонька не было. Остановившись и оглянувшись назад, Вахтомин не увидел и села. Снег уже не летел во все стороны, а падал наискосок и густо. В двух шагах, если не меньше, Клавдий Сергеевич не видел ничего. Он не был уверен в том, правильно ли держит путь.

Понадеявшись на авось, Вахтомин снова пошел вперед. Он не знал, что лежит у него под ногами — дорога или колхозное поле — сугробы снега везде были одинаковы. Иногда Вахтомину казалось, что под ногами у него твердь дороги, но кто мог поручаться за это? В какой-то момент Клавдию Сергеевичу почудилось даже, что далеко впереди мигнул слабый огонек. Мигнул и пропал, проглоченный пуржистой теменью. «Деревня!» — решил Вахтомин, прибавляя шаг. И почувствовал, что спускается вниз к реке. «Все же у нас нельзя заблудиться, — сказал он себе. — Пять километров — чепуха». Он снова вспомнил все, что сегодня случилось, и обида обожгла сердце. Он увидел мысленно лицо Станислава, увидел лица Вадима Кирьяновича, директора Владимира Петровича Орлова, лица рабочих, со многими из которых Вахтомин работал бок-о-бок много лет. Конечно, Станислав вправе обижаться на него, но — дело семейное! — Вахтомин рано или поздно сумеет найти с ним общий язык. Вот как быть с остальными? Вахтомина оскорбили, оклеветали, подорвали его авторитет, который он завоевал себе многолетним и добросовестным трудом. Кто ответит за это? Конечно, он тоже не без греха, но неужели надо сразу же рубить под корень?