Невидимый огонь

Проехав еще с километр, автобус остановился.

— Мне тут?..

— Туточки.

Джемма вышла и сразу попала в круговерть снежинок — снег валом валил с неба. В предвечернем сумраке сквозь буран маячили и мелькали, стлались и торчали, сгущались и таяли призрачные силуэты так же, как за окном автобуса с той минуты, когда заварился белый хаос. И среди этих теней одно только ближнее здание прямо у остановки виделось как реальное, с соответствующей вывеской, извещавшей, что здесь находится такой-то магазин такого-то потребсоюза. К нему вела широкая, но, как и все сейчас, заметенная снегом тропинка.

— Не в ту сторону! — раздалось позади Джеммы. — Я же сказал, вам лучше держаться меня.

Она не жаждала общества бородача, но кругом не было ни души, и ей не оставалось ничего иного, как следовать за мужчиной, что она и делала, стараясь приотставать: она знала, что наверняка, как бывает в таких случаях, начнутся расспросы, а распространяться о себе она не имела охоты.

— Вы к Мелании?

Так, начинается.

— Может быть, практикантка? — поинтересовался мужчина.

— Ммм, — неопределенно промычала Джемма, предоставляя ему думать по этому поводу все, что угодно.

— Не весна, а черт знает что! Еще снегом сорить вздумала… Вы издалека?

— Да.

— А откуда?

— Разве это важно?

— Ясненько! Как в отделе кадров… — весело отозвался мужчина. — Чемодан тяжелый?

— Нет.

Он усмехнулся.

— Тогда мне, видно, не стоит и спрашивать ваше имя.

— Конечно, — согласилась Джемма.

— Вы, наверно, видели от людей не только хорошее.

Она пожала плечами.

— Вы такая…

— Далеко еще?

— Ветучасток? Нет. Видите?

Джемма глянула в том направлении, куда указывал незнакомец, но увидела лишь две низкие клубящиеся тучи, которые могли быть всем чем угодно, только не постройкой. С приближением, однако, две тучи превратились в большие деревья — липы или, может быть, клены — с низким зданием под ними.

— Вот и он, ваш замок.

Это был старый дом с пологой крышей, который стоял здесь, понемногу врастая в землю, видимо, с прошлого века. Неподалеку высился столб с фонарем, и тут же была коновязь, к которой вряд ли еще привязывали лошадь или корову, скорее всего о ней просто забыли и некому было ее разобрать.

— Ну спасибо, — сказала Джемма. — И прощайте.

— До свидания, — беспечно отозвался он. — Как знать, может случится опять встретиться и вы опять спросите у меня дорогу.

— Не думаю, — ответила Джемма удаляясь.

— Не скажите, наш поселок маленький, — крикнул он вслед и прибавил что-то, чего она не расслышала и расслышать не старалась.

Горбатые, в снежных валиках ступени, по которым не ступала в метель ни одна нога, почти занесенная и тоже девственная дорожка и заметенные небольшие окна придавали строению нежилой вид. Почему-то думалось, что и дверь должна быть на замке. И когда Джемма взошла на крыльцо, протаптывая в снегу первые следы, которые тут же стала жадно затягивать вьюга, дверь оказалась действительно запертой, вписываясь тем самым в общий вид заброшенности и запустения. Джемма постучала, но никто не открыл, даже не отозвался. Дом точно вымер. От всей картины веяло грустью.

«Так вот оно какое, Мургале», — думала Джемма, осматриваясь и вслушиваясь, а снег слепил ей глаза и жужжал. И нигде не видно было и не слышно ни живой души. Она побарабанила еще раз, не рассчитывая больше на успех, и ее стуку действительно никто не внял. Даже пес и тот не залаял. И ее сердце опять сжалось от печали и одиночества.

Она постояла немного, все больше покрываясь снегом. Волосы ее намокли и варежки тоже. А снег шел и шел беспрестанно, будто норовя погрести под собой и сровнять все. Джемма снова взяла чемодан и отправилась искать хоть одно живое существо в этом заколдованном царстве спящей красавицы. Она решила дойти до ближнего хутора, но, завернув за угол, увидела с другой стороны дома светлое окно и еще один вход. Дверь была приоткрыта, и оттуда шел ароматный дым. Что-то жарилось.

Небольшая кухонька была полка сизого дыма, и пожилая женщина у плиты пекла блины.

— Здравствуйте!

Женщина обернулась.

— Меня прислали к вам…

— Из какого колхоза? — спросила женщина, орудуя большим ножом и спеша перевернуть блины, так как огонь в топке, видимо, был слишком сильным. — Если вам самого, он на квартире.

— Из техникума. Я на практику.

— Ах ты господи ты мой! — вскричала женщина то ли от радости, то ли в ужасе, бросила сковороду и прямо с ножом в руке двинулась навстречу, рослая и плечистая, под стать мужчине, широкая и крепкая в кости, поджарая, как старый конь, и, когда она подошла близко, под свет лампы, Джемма заметила у нее на верхней губе усы. — Миленькие вы мои, мокрая как мышь, вся прямо в снегу, и на порог! — вновь воскликнула женщина тем же непонятным тоном, который мог означать возмущение, но в то же время и восторг, и, обтерев руки о фартук, молодецкой хваткой взяла Джемму за плечи. И та, чувствуя у себя за спиной ручку ножа, с опаской подумала: а вдруг этот усатый рот ее сейчас поцелует? — Я — Мелания! — объяснила женщина так громко и радостно, будто сообщала Джемме особенно приятную новость, которую той следовало достойно оценить, собиралась еще что-то прибавить, но от блинов на жарком огне валил синий чад, и знакомство получилось довольно скомканное. — Джемма не успела даже, как полагалось бы, себя назвать.

Нерон сразу услыхал то, чего не улавливал Войцеховский, — к двери приближались шаги. Дверь квартиры Войцеховского — вопреки здешним обычаям — почти всегда была заперта, что с годами дало повод для всяких толков на его счет: говорили, что он трясется над своим барахлом, что слишком уж дерет нос, что у него всегда толкутся посторонние женщины и тому подобное, и если это было справедливо, то лишь отчасти. Главное — Войцеховский не хотел, чтобы его застали за бритьем, за едой или одеваньем, за одним из тех естественных, неизбежных занятий бытового или физиологического свойства, которые со стороны выглядят комично. Однако он не считал нужным давать объяснения на этот счет и на вопросы такого рода с улыбкой отвечал, что печатает втихую фальшивые деньги…

Снаружи постучали.

— Кт-то т-там? — проскрипел Тьер и пустился к двери, за которой рокотал знакомый баритон. — Меллания пррришла! Меллания!

Но Мелания пришла не одна. С ней была незнакомая девушка, в которой Войцеховский безошибочно признал практикантку. «Явилась для аккредитации», — подумал он, успев одновременно заключить, что девица совсем юная и очень свежая, но узковата в плечах и вообще хрупкого сложения, И хотя важны не бицепсы и трицепсы, а хватка, голова на плечах, девочке придется туго, случись ей принимать сложные роды или брать массово кровь на лейкоз.

— Добрый вечер, вот мои документы, — сказала она и в свою очередь взглянула на Войцеховского, смотрела пристально и долго, и Войцеховский с легкой иронией подумал: интересно, как выглядит в глазах девушки он, возможно, практикантка судит о нем так же — узковат в плечах, хрупкого сложения и не очень внушительных габаритов, во всяком случае не такой импозантный, каким она, вероятно, себе представляла своего «духовного отца».

— Проходите, пожалуйста.

У девушки дрогнули ресницы, она как бы с трудом оторвала взгляд от Войцеховского и перевела на Нерона.

— Он не тронет, идите смело. Вы боитесь собак?

Она кивнула.

— Как же мы будем делать прививки против бешенства?

— Я привыкну, — пообещала она.

— Прекрасно, — сказал Войцеховский и взял у нее из рук командировочное и прочие удостоверения в самодельных корках.

— Пришла Меллания! — продолжал гомонить Тьер. — Чучело гороховое!

— Ах ты моя балаболка! — нежно проговорила Мелания и, собрав губы в дудочку, цацкалась с птицей, как с ребенком, в то время как Войцеховский, раскрыв бумаги, прочитал вслух:

— «Джемма Ева, третий курс». Так.

Поднял глаза.