Отец

— Принимай-ка, Фомич, работника. Металлолом хочет собирать.

— Можно лишь абсолютно приветствовать, — ответил Сергей Фомич. — И предоставить полную инициативу.

Тольян три дня собирал, выдирал из земли и стаскивал в кучу всякий железный хлам. Весь машинный парк совхоза находился в бригадах и на полях. Но мастерская непрерывно, даже ночами, работала. Все, что нельзя было исправить в поле или средствами «летучек», снималось с машин и привозилось сюда, чтобы сделать ту или иную работу на стационарных станках или в кузнице. Артем метался по степи, появляясь лишь изредка и во всем положась на Сергея Фомича. И все же здесь Анатолий ощутил огромнейшую напряженность уборки и всю ту ответственность, которая лежала на Артеме.

Трудна была не только уборка. Люди уже думали о подъеме зяби, паров, об уборке соломы, о всех тех осенне-полевых работах, которые требовали тракторов, разных машин, самых разных запасных частей и приспособлений, а главное — умелых рук.

Разговоры, к которым прислушивался Анатолий, велись спокойно, и работали в мастерской с виду неторопливо. Но напряженность труда людей была во всем образе их жизни, таком необычном для горожанина. Люди здесь ночевали в соломенных шалашах, полевых вагончиках и просто в поле в копнах; рабочий день у них был не восьмичасовой, а световой — от зари до зари; они жили в знойной степи, где не было в достатке воды, чтобы хорошенько помыться, пища их была сытна, но проста и однообразна. И еще было в их деятельности многое, что, по мнению Анатолия, должно было делать труд лишающим их личных увлечений и интересов.

И в то же время по полевым станам кочевали на специальных автомобилях библиотеки, кинопередвижки, автолавки, груженные разными товарами — от аккордеонов и фотоаппаратов до капроновых дамских чулок. В совхоз приезжали с концертами артисты, тут бывали и ученые и читали научные лекции. Работала оживленно почта; сюда выписывались газеты и во множестве приходили письма. И вообще в трудной здешней жизни был, видимо, свой пафос, который Анатолию надо было постичь.

Вика — та как будто сразу почувствовала атмосферу совхозной жизни и не испугалась ее. Наведываясь к ней среди дня, Анатолий заставал ее в хорошем настроении. Она содержала квартирку в чистоте, кое-чем привезенным с собой украсила Артемову комнату, постирала белье мужа и вообще была деятельна. Она записалась в библиотеку, с кем-то договорилась насчет молока и готовила на примусе Артему и Анатолию завтраки и ужины. При всем этом Вика стала спокойной и как-то ласково-задумчивой. Однажды Анатолий застал ее занятой сбором детского приданого; она вынула из чемодана пеленки, распашонки и все, что требовалось новорожденному, аккуратно увязала и положила в комнате Фомича на комод как украшение. Она уже была поглощена думами о своем новом ребенке.

Артем уходил из дому с восходом солнца и приезжал лишь поздно вечером. Но долгий день словно не утомлял его. Он говорил, что соблюдает режим и всегда находит час-другой на отдых в холодке. Уже в постели Артем еще с полчаса разговаривал с Викой. Они никак не могли выбрать имени будущему ребенку. Артем всякий раз, будто он весь день думал об этом, предлагал новые и новые варианты на случай рождения дочери или сына. Вика отвергала их, придумывая свои. Споры эти были мирными и заканчивались тем, что Артем коротко посвящал жену в дела, которыми был занят весь день.

Рассказы Артема и все слышанное в мастерской возбудили у Анатолия желание тоже побывать в поле, на «переднем крае» уборочных работ. Вика сказала, что рожать ей срок не сегодня и не завтра. Поэтому Анатолий, выполнив заданный себе урок по сбору лома, попросил Вику отпустить его в степь поработать.

— Вполне на неделю можешь, — сказала Вика. — А то и побольше, заботник ты мой.

Утром следующего дня Тольян и Сергей Фомич на голубом мотоцикле отправились на ближайший к центральной усадьбе полевой стан.

— Ты, Фомич, устрой ему работу, чтобы свою силенку всерьез испытал, — напутствовал их Артем, сам садясь в кабину «летучки».

Бригадир, к которому Фомич подвез Тольяна, лениво и брюзгливо сказал:

— В аккурат сто первый приезжий работник в бригаде будет, — выплюнул окурок и вдавил его в землю стоптанным каблуком рыжего обшарпанного по стерне и пахоте сапога. — Морока мне с ними. Некоторые авансы проедают и только. Если это Артема Александровича браток, могу дружеское гостеприимство оказать. — Бригадир постучал у себя за спиной в стенку полевого вагончика, у которого он сидел на облысевшей автомобильной покрышке. — В моем купе имущество свое сложишь, и ночевать устрою. А насчет работы — как и всем городским. Определю-ка я тебя…

— К Хвастунову, — хитро улыбнувшись, подсказал Фомич. — У него комбайн в профилактическом ремонте, и подборщик навешиваем.

— А?! — бригадир что-то про себя сообразил. — Это можно. На копнитель? Только уж ты, Фомич, подмогни Хвастунову быстрей комбайн на подборку врезать.

— А как же, — согласился Фомич и подмигнул Анатолию. — Ленту ему на транспортер сегодня же привезут.

— Ну вот и спасибо.

Анатолий бросил в уголок купе бригадира брезентовый плащ, которым его снабдил Артем, чехлы для матраца и подушку. Потом Сергей Фомич привел Анатолия к прицепному комбайну, стоявшему в ремонте с краю тока. Трое рабочих возились с комбайном. Фомич подошел к пожилому мужчине с усами, сидевшему у двигателя комбайна на свернутой старой ленте транспортера и наблюдавшему, как паренек в фуражке ремесленника прочищает карбюратор.

— Здорово, Алексей Никитич, — сказал Фомич. — Принимай работника. Артемия Александровича брательник.

Алексей Никитич (Анатолий догадался, что это и был сам комбайнер Хвастунов) оглядел молча Анатолия и сказал Фомичу:

— Здорово. Ленту мне доставите сегодня?

— Как сказано было, — ответил Фомич. — Анатолием звать. Бригадир знает. Оформит, что требуется, в смысле найма на работу. Работящий парень.

— Старую или новую ленту? — опять, будто не слыша ничего насчет Тольяна, спросил Хвастунов.

— Бывшую в употреблении, но справную. В пятой бригаде комбайн начисто скис, так мы хоть лентой сманеврируем. Так Артемий Александрович велел. Сейчас он там, так что жди ленту. А еще чего тебе?

— Остальное все в норме. — Хвастунов снова посмотрел на Анатолия и спросил: — Вроде моего Степана. Абитуриент? Десятилетку окончил?

— Да, — ответил Тольян.

— На копнителе будешь работать, если силенки и терпения хватит. А нет — отпустим с богом. — Комбайнер усмехнулся. — Агрегат наш семейный: Степан — за штурвального ловок, старший, Антон, — трактористом, а тебе напарницей на копнителе дочка Ксения будет. Харчимся от райкоопа за наличные. Деньги у тебя, парень, есть, или аванс выписывать?

— Есть, — ответил Анатолий. Вика дала ему пятьдесят рублей. — Аванс возьмешь — отрабатывать надо.

— Ты не думай, чтобы отрабатывать, а чтобы зарабатывать, думай. С нами, если так-то думать будешь, заработаешь. — Хвастунов большим пальцем погладил свои непонятного серо-рыжеватого цвета усы. — Деньги заработаешь, а славы не жди. А почему? Фамилия некрасивая! Был у нас корреспондент из областной газеты, когда мы рожь обмолачивали, хотел написать про нашу работу. Да фамилия помешала. Ему во всем красоту надо было. И написал он про другой семейный агрегат. Не лучше и не хуже, а фамилия у них красивей. Так наш труд через газету прославлен и не был. Да вот в чем дело, парень: хлеб для народа дать — это дороже славы. Два миллиона пудов наш совхоз должен сдать. Смыслишь, в какое дело ты ввязываешься?

— Я не отступлюсь, — начал было Анатолий, проникаясь уважением к этому прокаленному солнцем человеку с некрасивой фамилией, но вдруг вспомнил о беременной Вике, о том, почему и зачем он приехал в совхоз, и осекся, и беспомощно взглянул на Сергея Фомича.

Сергей Фомич встряхнул его за плечи и сказал:

— Не робей! Трудись и ни о чем не думай. Остальное и без тебя благополучно устроится.

Тольян понял, что душевный Фомич заботу о Вике считает полделом: не в пустыню же Вика приехала, кругом так много добрых людей, и все, все будет благополучно.