Тревога

Мутал поздоровался со стариком Рахимом из бригады Шарофат, спросил глухо:

— Ну как тут, отец?

— Слава всевышнему! — торопливо заговорил Рахим-ата[12], кругленький, словоохотливый старичок. — Одна Шарофат, слышно, очень пострадала. Да ниспошлет аллах ей исцеление!

— Остальные?

— Остальные, слава аллаху, будто ничего. — Старик покосился на женщин. — Только бы Шарофат выздоровела. Тут сейчас были отец ее и муж. Прогнал я их, чтобы хоть чаю попили.

Мутал прикусил губу. Подошел еще один старик, высохший, в белой чалме,

— Тяжелее всех, по правде сказать, Валиджану, — заговорил он, покачивая головой. — Ведь как они с Шарофат любили друг друга! Прямо Юсуф и Зулейха… Не дай аллах, чтобы она…

— Эх! — Рахим-ата отвернулся и в раздражении плюнул. — Ну, зачем он погнал, будто на скачках?! Глупая голова! Не умеешь — не садись править машиной!..

«А меня-то что ж не трогаете?» — подумал Мутал.

— Иди, — сказал Рахим, потом закашлялся и добавил: — Там и моя дочь, нога у нее, говорят, сломана. Не отрезали бы… Пойди к ним.

В прихожей его никто не остановил. Двери по сторонам были затворены. Толкнув дверь напротив, Мутал очутился в просторной палате. В левой половине, за марлевой занавеской, — два ряда белых кроватей, на них люди с забинтованными головами. Слабый свет от лампы под потолком. И почти беспрерывный тихий стон.

С гнетущим чувством Мутал несмело шагнул вперед. Сейчас же отодвинулся марлевый занавес, вышла девушка в белом.

— Вы зачем здесь?

— Я… Я председатель колхоза.

— Вот как! — Девушка кивнула головой. Потом сняла с вешалки белый халат, протянула ему. — Тогда пожалуйте сюда.

И она повела его обратно в прихожую, затем в одну из боковых дверей. Тут оказалась небольшая комната с окнами в сад. На выкрашенных в белое стульях и столике — сверкающие никелем хирургические инструменты. На полу пустые коробки, ампулы с отбитыми головками. У стола с лампой, спиной к двери, сидел сухощавый старик и что-то писал. Мутал его узнал — главный врач. Девушка-медсестра не спеша собирала инструменты и коробки. А у крана, чуть склонившись над раковиной умывальника, незнакомый человек в белом халате, плотный, с красной шеей, на которой курчавились темные волосы, намыливал руки, мясистые и такие же красные, как шея.

Мутал вполголоса поздоровался. Главный врач отложил ручку:

— Проходите, проходите, товарищ председатель.

Тот, который мыл руки, живо обернулся. Сверкнули стекла роговых очков на горбатом носу, блестящая лысина во все темя.

— Я хотел бы узнать о состоянии людей… — начал Мутал.

Очкастый вдруг выпрямился, глянул на него в упор.

— Не здесь, товарищ председатель! — загремел он, и очки странно задвигались на мясистом носу. — Об этом вам лучше узнать у прокурора. Понятно? Туда вам и следует обратиться!

И он сорвал с себя очки, забыв, что руки намылены. Крякнув от негодования, бросил очки, принялся полоскать руки, потом вытирать. Мутал, опустив голову, стоял молча.

— Так-кая безответственность! — Толстый доктор воздел очки на нос, вытер насухо руки, зашагал по комнате. — Катастрофа, люди искалечены, а председатель гуляет себе где-то в горах… Да вы понимаете, что это такое?!

Он остановился перед Муталом. Тот коротко, гневно глянул ему в лицо. Хотелось спросить: «Вы уверены, что председатель гуляет?» Но тут взгляд Мутала упал на Крепкие, докрасна растертые полотенцем, волосатые руки врача. «Добрые руки! — подумалось ему. — Скольких исцелили…» И он сказал со вздохом:

— Понимаю, товарищ доктор.

— Что вы понимаете?! — почему-то еще сильнее рассердился тот. — Голова у вас есть на плечах? А человеколюбие? А чувство ответственности?..

Его прервал телефонный звонок. Трубку снял главный врач. Послушав, сказал коротко: «Да». Потом: «Хорошо. До свиданья». Положив трубку, он

подошел к Муталу с каким-то виноватым выражением.

— Состояние людей, — нерешительно начал он, — ничего. Неплохое в общем…

— А Шарофат Касымова?

— Вас, голубчик, — почему-то не ответив на вопрос Мутала, тихо проговорил старик, — Джамалов просил зайти.

— Кто это? — Мутал сразу не мог вспомнить, чья эта фамилия, очень знакомая. Взглянув на врача и увидев виноватое выражение его глаз, вспомнил, точнее, догадался: прокурор!

— Сейчас зайти?

— Да, я так понял.

Главный врач проводил Мутала до выхода.

— Вы не сердитесь: коллега был немного резок… Это, знаете, известный хирург, из области прибыл самолетом.

— Ну, пустяки! — Мутал поймай руку старика, в упор заглянул в его слезящиеся добрые глаза. — Скажите мне правду о Шарофат. Как она?

— Как она? — переспросил тот. — Ну, как бы вам объяснить… Состояние чрезвычайно серьезное. Критическое, можно сказать…

Мутал почувствовал, как пересохло в горле,

— Что с ней?

Старик осторожно высвободил свою руку,

— У нее, друг мой, так называемый открытый перелом бедра, да еще и трех левых ребер, с повреждением плевры. То есть верхней части легких. Словом, если бы не он, — старик многозначительно кивнул в сторону двери, — я не знаю, что было бы, душа моя… Почти два часа бились, чтобы вывести из шокового состояния.

— А как же сейчас?..

— Сейчас сделали все, на что способна медицина. Женщина молодая. Будем надеяться, друг мой.

Мутал потупился. Мучительно хотелось спрашивать и спрашивать об одном и том же: «Выживет она? Есть надежда? Выживет?»

— Может, надо еще чем помочь? Лекарство из города? Мы бы послали человека…

Старик грустно улыбнулся:

— Не беспокойтесь, все есть. Не было противошоковой жидкости — достали в больнице шахтеров. Понадобилась кровь — нашлись люди, дали. Впрочем, переливание сделаем еще раз…

— Пожалуйста, я дам кровь!

— Хорошо, голубчик, мы будем иметь в виду. — Врач подал ему руку и добавил: — Будем надеяться — молодость пересилит. Ну, об остальных не беспокойтесь. И отец девушки той, что с переломом, пусть не тревожится: в гипсе кость живо срастется.

Они простились тепло. Коротко пересказав ожидавшим слова врача, Мутал сел в машину.

— Теперь в прокуратуру, — сказал он вслух то ли самому себе, то ли шоферу.

Тот обеспокоенно глянул на председателя:

— А зачем… туда?

— Там видно будет!

Когда свернули с главной улицы у здания райкома партии, мелькнула мысль: «Зайти?» Но в окнах не было света. Он вспомнил: ведь сегодня еще праздник, да и время позднее.

Машина остановилась у невзрачного здания на боковой улице, снаружи освещенного сильнее, чем соседние. Почувствовав, как защемило сердце, Мутал нарочно с шумом распахнул дверцу, спрыгнул на землю.

Из прихожей широко раскрытая дверь вела в комнату, где сидели два милиционера. Один склонился над чайником, закипавшим на электроплитке. Другой, круглолицый и плотный, показался знакомым. С телефонной трубкой, прижатой к уху, он что-то записывал в тетрадь.

Увидев и узнав Мутала, круглолицый кивнул в знак приветствия, потом указал карандашом через прихожую на дверь, обитую дерматином.

Районного прокурора Джамалова Мутал почти совсем не знал. Только один раз встречался и разговаривал с ним — когда Апа подняла шум из-за тутовых деревьев. Эту встречу Мутал не любил вспоминать: уверенный в своей правоте, он разговаривал тогда с прокурором довольно резко. Джамалов, наоборот, держался очень тактично. Это был мягкий в обхождении человек, с открытым правильным лицом, всегда подтянутый. Несмотря на седину, он казался моложе своих сорока пяти лет.

В комнате секретаря горел свет, но никого не было. Мутал пересек ее и шагнул в раскрытую дверь кабинета.

Джамалов стоял у сейфа, перелистывая папку — «дело». Чем-то он показался Муталу незнакомым, новым. Ага, голова обрита наголо, блестит при свете лампочки. Но на лице прежняя располагающая улыбка; только глаза чуть сощурены.

— Садитесь, пожалуйста. — Джамалов указал на кресло.

12

Ата — отец; употребляется с именами пожилых мужчин.