Чужой

Эемурат посмотрел на старшего брата.

Блоквил ждал, что сейчас его начнут упрекать.

Мамедовез пальван сделал вид, что ничего не заметил.

Вкусная лепешка из белой пшеницы пришлась по вкусу французу.

— Французский мулла, пей чай!

Блоквил приличия ради потянулся за пиалой. Хотя сейчас ему совсем не хотелось пить, ему хотелось отломить от белой лепешки еще один ломоть. Но он постеснялся.

Красивый сачак из верблюжьей шерсти спрятал белую лепешку в своих складках.

— А ну, мулла-француз, а теперь товир — помолимся!

… После товира молодой человек, сидевший на корточках возле печки и все время разглядывавший француза, не удержался, спросил:

— Агам, французский мулла, это не тот колдун, который прибыл сюда вместе с гаджарами?

— Колдун он или чародей, не знаю, но он именно тот француз, который прибыл вместе с гаджарами.

— Тогда он и есть колдун! — уверенно заявил парень, словно лучше хозяев знал пленного. — Если бы он не был колдуном, не смог бы заставить спать парня, который три месяца мучался от бессонницы. Один юноша из Солтаныза излечился благодаря его заклинанию. Теперь он спокойно засыпает. Этот юноша наш дальний родственник. Поэтому я и знаю о нем. А то ведь и покойный Безирген уста возил его к своему знакомому очень сильному табипу, но ничего не помогло. Вот только французский колдун и помог.

— А разве уста Безирген упокоился? — спросил старик.

— Да, — молодой человек опустил голову. — Он погиб в бою под Гараяпом.

Мамедовез пальван хотел что-то сказать, но вошедший в дом человек поздоровался и сообщил:

— Хан ага ждет!

Пришлось гостям перейти в дом с террасой.

Поздоровавшись с гостями, Говшут хан обратился к Мамедоевуз пальвану:

— Пальван ага, рад, что вижу тебя! Спрашивай!

— Первым начинает хан!

— Хоть мы и хан, очередь твоя, пальван ага!

Блоквил еще раз услышал, какие вопросы задают друг другу туркмены после традиционного приветствия.

Мамедовез пальван сообщил, что его привело к хану.

Говшут хан вопросительно посмотрел на Блоквила: “А ты что хотел сказать?”

Блоквил понял взгляд хана.

— Высокочтимый господин Говшут хан! Я просто обязан поблагодарить вас за то, что нашли время для встречи и разговора со мной, хотя у вас и своих забот хватает. Объясняю это тем, что являюсь подданным не враждебного к вам государства. Мое почтение вам за ваше уважение к моему великому государству…

Опасаясь, что француз начнет излагать всю историю своей жизни, Говшут хан воспользовался паузой и вставил:

— Я слыхал о вас. Мне известно также об ответе, привезенном из Мешхеда человеком по имени Абдал бек. Может, меня бы и удивило, если бы такое вероломство Насреддин шах совершил впервые. И печать у Насреддина шаха такая же лживая, как он сам. Мы и раньше знали это, но с тех пор, как он, не устыдившись седых бород восьмидесяти стариков, предал их…

Убедившись, что хан осведомлен обо всем, вплоть до Абдал бека, Блоквил понял, что ему нет необходимости представлять себя и дальше. Ему надо было без лишних слов переходить к главной цели своего визита.

— Высокочтимый Говшут хан! — решительно произнес он. — Способен ли хан, обманутый шахом, поверить слову человека нешахского происхождения?

— Могущество нашего немногочисленного народа в отличие от шаха в честности постых людей, а также в нашем доверии к ним.

— В таком случае, высокочтимый хан, вы должны помочь одному из тех, кто отличается от шаха, а именно мне. — Вопросительный взгляд Говшут хана требовал объяснений Блоквилоа. — Конечно, вы вправе не верить моим пустым обещаниям. Но мне хочется надеяться, что поверите. Я не тот человек, кто может причинить зло туркменам или туркменскому хану. Судьба забросила меня сюда. Я хочу, чтобы от имени главного хана Мервского велаята было отправлено письмо правительству Франции. Это письмо могло бы сократить срок моего пребывания в вашем плену за счет незамедлительного внесения выкупа за меня.

Говшут хан молчал. Каждая секунда этого молчания казалась Блоквилу равной каждому дню его плена. Наконец туркменский хан произнес слова, которые вряд ли могли воодушевить француза.

— Во-первых, в высшей степени странным было бы нам писать письмо в великое государство с прошением за его подданного, которого мы не заманили сюда обманом и которого не приглашали к себе. И потом, представитель великого государства договаривался не с Мервским ханом, а с шахом Ирана. Было бы справедливым, если такое письмо будет направлено не нами, а шахом, гарантировавшим вашу безопасность. И последнее: мы тебя в гости к себе не приглашали. Мы не напали на твою страну, не связали тебя по рукам и ногам и не привезли сюда силой…

Больше Говшут хан может ничего не говорить, потому что и так было ясно, что он поставил точку в своем решении. И эта точка накрыла своим черным крылом последнюю многомесячную веру. Единственным человеком в этих краях, способным помочь ему, был Говшут хан. Но теперь можно и не смотреть на него с надеждой. Потому что именно он и лишил его этой надежды.

Получив нежеланный ответ, Блоквил тем не менее не должен сразу же сдаваться, уходить поверженным. Он решил вынудить туркменского хана действовать иначе, напомнив ему, что за ним стоит не какой-то там Иран или Афганистан, а гораздо более сильное государство.

— Высокочтимый хан, думаю, вы слыхали, что из себя представляет Французская Республика. Да я и сам, если говорить вашим языком, родился в великосветской семье.

Хан сразу же понял, какие хитроумные сети пытается расставить Блоквил, поэтому должен был дать ему соответственный ответ.

— Мы не оцениваем людей по их близости ко двору или же отдаленности от него. Всех врагов, попавших к нам в руки, мы называем пленными.

Блоквил не ожидал от хана такого решительного отпора.

— Как бы там ни было, не стоит записывать во враги представителя дружественного к вам государства, высокочтимый хан.

— Мы не пытаемся наживать себе врагов там, где их нет. Для туркмена тысяча друзей мало, и один враг — много.

Блоквил понял, что ему никак не переспорить хана. Но он знал также, что если уйдет, услышав ответ, положение его не изменится. И поэтому он должен был любым путем воздействовать на хана, заставить его изменить к себе отношение. В качестве главного аргумента он выставлял свое великое подданство. Непонимание между ханом и пленным возникло из-за того, что каждый из них на один и тот же предмет смотрел иначе. Блоквил не считал себя врагом туркмен потому, что он не был гражданином Ирана. Туркмены же все равно считали его своим врагом, потому что он, хоть и иностранец, прибыл сюда вместе с их врагом, помогая ему.

В дверях показался парень.

— Хан ага, из Ахала гости прибыли! — сообщил он с порога.

Главный хан ответил не поворачивая головы:

— Привяжите коней родственников и угостите их чаем! — после ухода молодого человека он снова обратился к Блоквилу. — Мы не воспринимаем тебя как нашего врага. Поверим и в то, что ты не рубил туркменские головы саблей. Но если мы будем водить дружбу с человеком, который является другом нашего врага, как мы будем выглядеть? Подумай сам. И потом, хоть я и хан, в своем доме пленных не держу. Хоть я и хан, я не могу повелеть людям, имеющим заложников, отпустить тех на свободу. От того, что враг стал пленным, он не перестает быть врагом. Хан, который умолял свой народ одолеть врага, не может приказать пролившим кровь людям, чтобы они освободили своего врага. Люди сами решат, как им поступить.

Это было последнее слово Говшут хана. Француз, хоть и понял это, смириться не захотел.

— Я не пытаюсь плести вокруг вас политические сети, высокочтимый хан. Но не забывайте, что я сын великой Франции!

Поначалу решивший промолчать Говшут хан не сдержался при последних словах Блоквила, прозвучавших как вызов. Тем не менее он посмотрел на Блоквила спокойным взглядом.

— Эти слова я слышу уже в третий раз. Верю, что ты горный козел своего великого государства. Но и ты поверь, что мы являемся горой нашего маленького государства. Хоть ты и козел, стоит ли бодать гору…