Чужой

Когда скачущие всадники стали приближаться, все стало отчетливо видно: их одежда, лица, движения. Прозвучавшие для острастки врага пушечные залпы желаемого результата не дали. Заряды пролетали над головами мчащихся всадников и попадали в заросли камыша на берегу реки. Грохот орудий, смешиваясь с криками нападающих, только усиливал страх.

Видя, что от пушек снова нет никакого толка, командиры стали готовить сербазов к сабельному сражению. Вверх взметнулось знамя с изображением льва и солнца, из ножен достали кинжалы. Чуя приближающуюся опасность, раздували ноздри кони. Воздух сотрясали крики, поднятые с обеих сторон.

Вынув из кобуры пистолет, Блоквил тем не менее и не подумал стрелять из него. Он был растерян, потрясен. Потому что в рядах воевавших лицом к лицу туркмен были и женщины! “Вот они, эти бестии! Это они! — прошептал Блоквил. — Наконец-то они попались мне на глаза!”

Женщины, находящиеся в туркменской коннице, чтобы подолы платьев не мешали сидеть в седле, задрали их до пояса и связали на боку узлом. То, что француз принял за белое бедро, оказалось белой бязью, из которой шьется верхняя часть нижнего белья туркменской женщины.

“Я должен смириться со своей судьбой. Я даже не должен стрелять в них. Видно, это кровавое путешествие было написано у меня на роду. А иначе разве до сих пор хотя бы один французский капрал погибал от рук обнаженной женщины? Первый за всю историю позор выпал на мою долю. Все равно от судьбы никуда не денешься…”

И громкое ржание раненых коней, и крики выпадающих из седел людей превращались в голоса бестий. Они наполнили весь мир своим шумом.

Но Блоквил на заметил, как скачущая впереди других бестия ударила его своим кинжалом. Спасаясь не от штыка бестии, а от копыт другого коня, он приподнялся в седле, и в тот же миг замолкли ржущие кони, крики колдуний. Для него битва закончилась, кончился и страх. Блоквил успокоился. Ни разу за последние полгода он не спал так спокойно…

Когда Блоквил, отлежавшись на дне ямы, открыл глаза, все вокруг было спокойно, ни пыли не было, ни криков ведуний не было слышно. Осторожно подняв голову, он посмотрел в сторону реки. Туркмены на правом берегу реки спокойно расхаживали перед своей крепостью.

Блоквил пощупал голову, прикоснулся ко лбу. Нигде не было ран, не сочилась кровь. “Если мне удалось избежать этой опасности, значит, смерть мне не страшна! — обрадованно подумал Блоквил. Но когда он вспомнил материнский сон, у него снова испортилось настроение. — Не торопись, Жорж! Только что ты от одной смерти спасся. Как говорит туркменский посол, смерть подстерегает человека на каждом шагу. И ты не можешь знать, на каком шагу ты наступишь на нее…”

Блоквилу стало стыдно, что он лежит в яме. Поднявшись, он отряхнулся, нашел свой пистолет, в котором не был расстрелян ни один из двух зарядов, и сунул опять в кобуру.

Выйдя из ямы, он увидел, что трупы сербазов, погибших во время сегодняшней атаки туркмен, до сих пор не убраны. Они лежали в разных позах: на спине, раскинув руки, скрючившись, среди них были и туркмены. Блоквил узнал их по одежде. Но среди погибших туркмен он не увидел ни одной полуобнаженной бестии. “Слава Богу! Я бы даже трупов их испугался… Неужели ни одна из них не погибла? Ну да, ведьмы и смерти не нужны!”

Сам не понимая, для чего он это делает, Блоквил направился к высокому шатру главнокомандующего. Шатер стоял на прежнем месте. Выходит, пошедшие в атаку туркмены, хоть и проникли в глубь войск, до высокого шатра так и не добрались, повернули обратно.

Пройдя шагов пятьдесят, Блоквил стал свидетелем удивительного события. Подросток лет пятнадцати-шестнадцати сидел на корточках на насыпи на краю ямы, вырытой в качестве укрытия.

Блоквилу было известно, что среди иранских воинов были и люди старше шестидесяти лет, одущие на службу ради заработка военных, и подростки лет пятнадцати-шестнадцати, пошедшие в армию добровольно либо взятые на службу вместо кого-нибудь. Он много раз сталкивался с ними лицом к лицу.

Но щупленький юноша, сидящий на корточках, казался гораздо младше своих лет. Мальчик чем-то увлеченно занимался.

Блоквилу стало интересно, чем это он увлекся на месте, где только что прошли конские копыта. Ширинка штанов подростка была мокрой. Было похоже, что он не может удержать мочу, из глины, замешенной на собственной моче, он вылепил пушку с длинным дулом. А теперь из остатков глины собирался вылепить снаряд.

Наблюдая за действиями подростка, который не обращал никакого внимания на подошедшего к нему человека, Блоквил сделал вывод, что от недавнего грохота пушек, криков людей, сносивших друг другу головы, мальчик тронулся умом.

— Как тебя зовут, сербаз?

Мальчик сербаз ничего не ответил. Он посмотрел на француза глазами несчастного ребенка. Блоквил подумал, что мальчик, видимо, забыл даже собственное имя. Юный сербаз опередил вопрос незнакомого человека:

— Я вылепил пушку, агабек. А теперь хочу сделать для нее снаряд, агабек. Только моя пушка получилась не желтой, а черной. Посмотри на нее. Это Исфаганская пушка. Если начнется война с туркменами, я пойду с ней в бой. Жаль только, у меня не хватило мочи, чтобы слепить снаряд. Ты бы пописал на этот песок, агабек! — Мальчик протянул Блоквилу ладонь, на которой лежал неслепившийся комок глины.

Блоквилу стало жаль мальчика, но он продолжил свой путь, не выполнив его просьбы. “Ну да, конечно, ваши медные трубы сделали свое дело, может, теперь глиняные пушки принесут победу!”

Подойдя поближе к высокому шатру Хамзы Мирзы, Блоквил понял, что последний налет туркменских всадников нанес гаджарскому войску непоправимый урон. Рядом с шатром были уложены несколько трупов. Блоквил знал, что к высокому шатру обычно сносят тела высших офицеров, и стал искать среди покойников знакомые лица. Но он не увидел среди погибших ни одного знакомого. Его взгляд задержался на четвертом с краю трупе. Из-под разодранной рубахи мертвеца вывалились окровавленные внутренности. Никому и в голову не пришло прикрыть этот ужас.

Блоквил посмотрел по сторонам. Возле высокого шатра стояли приближенные главнокомандующего, лица у всех были опущены. Француз представил Хамзу Мирзу сидящим внутри шатра в глубокой печали и раздумьях. Ему было бы интересно узнать, о чем сейчас думает полководец. Понимая, что на этот вопрос он не услышит ничего вразумительного не только от главнокомандующего, но и от остальных, Блоквил пошел обратно, к своей запыленной палатке.

В Жерендепе произошла двусторонняя схватка. Сербазы Авшарского и Фарахонского полков с возгласами “О, Али!” выдвинулись вперед. Спрятавшиеся в укрытии туркмены неожиданно напали на них и убили 70 сербазов… Они отрезалит голову и Хесен хану, конь которого застрял в трясине…

Наступавшие нам на пятки туркмены обрушили на нас сзади град пуль. Попытавшись перебраться через широкую канаву, я рухнул вместе с конем…

После убийства одного из самых авторитетных полководцев гаджарского войска Хесен хана, а также пленения туркменами видного артиллерийского сертипа сербазы и вовсе пали духом. Ежедневные вылазки гаджаров кончались захватом туркменами пленных и трофеев и отступлением иранцев, и это обстоятельство требовало от Хамзы Мирзы пересмотра тактики и стратегии ведения войны. После многочисленых неудач по совету приближенных он принял решение отступить в Мерв, с тем чтобы как следует подготовиться к новому броску на Гараяп.

Именно поэтому появился приказ всем гаджарским войскам вместе со снаряжением в четыре часа ночи со второго на третье октября 1860 года двигаться в сторону Мерва.

Блоквил был во второй группе, возглавляемой самим главнокомандующим Хамзой Мирзой и отвечающей за безопасность тыла.

Даже в ночной темени невозможно было скрыть от посторонних глаз движение тысяч воинов, тысяч животных. Беспорядочное передвижение войск сопровождалось невероятным шумом. Не успели гаджары пройти и одного фарсаха пути, как случилось непредвиденное. Зная об отступлении врага, туркмены вдруг начали выскакивать из укрытий с криками “Аллах!”.Они прочесывали войско по краям и также стремительно скрывались в зарослях камышей.